Васильев о новых кинозвездах: Николас Холт

Васильев о новых кинозвездах: Николас Холт
Каждый, по-моему, рано или поздно обзаводится любимой песней. Я-то знаю, что нашел свою, потому что без устали ее распеваю и слышится она мне все время, даже во сне. Без песни нам не обойтись в этом мире, потому что у каждого какое-нибудь горе, а горе с песней неразлучно, утверждает в первых строках романа Уилльяма Сарояна Приключения Весли Джексона заглавный герой, успевший обзавестись своей Валенсией к 19 годам.
Каждый, по-моему, рано или поздно обзаводится любимой песней. Я-то знаю, что нашел свою, потому что без устали ее распеваю и слышится она мне все время, даже во сне. Без песни нам не обойтись в этом мире, потому что у каждого какое-нибудь горе, а горе с песней неразлучно, утверждает в первых строках романа Уилльяма Сарояна Приключения Весли Джексона заглавный герой, успевший обзавестись своей Валенсией к 19 годам.
Васильев о новых кинозвездах: Николас Холт

Английский актер Николас Холт обзавелся своей в 12. В экранизации романа Ника Хорнби Мой мальчик, осуществленной в 2002 году создателями Американского пирога братьями Вайц, он спел ее дважды сперва в дуэте с Тони Коллетт, подыгравшей на пианино, затем с Хью Грантом, обеспечившим гитарный аккомпанемент. Это Killing Me Softly, Нежно меня убивая, Роберты Флэк: Я слышал, у него хорошая песня, я слышал, он своеобразный, я пошел взглянуть на него и немного послушать. И вот передо мной стоял этот молоденький мальчик, совершенно мне незнакомый, бренча на моей боли своими пальцами, рассказывая мою жизнь своими словами, нежно убивая меня своей песней.

Я слышал, у него хорошая песня, я слышал, он своеобразный, я пошел взглянуть на него и немного послушать

Это про Холта и его героев. Подчас в прямом смысле. В сериале Молокососы (2007), показанном на нашем MTV в лучшие времена, нисхождение в ад финальных серий, какого в первых замороченные чисто на сексе, танцах и таблетках герои-старшеклассники и вообразить себе не могли, начинается с бродвейских песен холтовского Тони, которые он с обескураживающим вокальным прямодушием Барри Манилова и мимической приподнятостью юной Лайзы Миннелли исполняет в хоре элитной школы для девушек, куда записался с целью закадрить для смеху и коллекции маленькую богачку. В финале, после ночи реальных кошмаров, способных повредить психику любого зрителя, не то что 16-летнего парнишки, на чью долю они выпали, сбитый автобусом Тони с потекшей изо рта кровью исполняет самые надрывающие сердце строки Wild World. Зомби Холта из недавнего Тепла наших тел во многом добивается расположения девушки, которую полюбил, потому что съел мозг ее парня и испытал приход его чувств и воспоминаний, проигрывая ей виниловые пластинки надо ли объяснять, какие опасности таит для живой героини такого рода любовь. В конце концов, в самом Моем мальчике спетая по инициативе холтовского Маркуса на школьном рок-концерте Killing Me Softly для ринувшегося его поддержать Хью Гранта заканчивается крепким яблоком, брошенным кем-то из разъярившихся подростков ему в висок, что для такого пижона-недотроги, каким был грантовский персонаж, тоже не подарок.

Но и в переносном смысле он убивает нежно и наповал. В Одиноком мужчине, счастливой творческой встрече писательского гения Кристофера Ишервуда, автора положенных в основу Кабаре произведений, и визуалистского модельера Тома Форда, доказавшего в этом своем киноопыте, что великим кинорежиссера делает зоркий глаз, внимание холтовского студента Кенни доводит до смерти от сердечного приступа его профессора литературы (Колин Ферт). В день, отведенный потерявшим любимого профессором-геем для самоубийства, Кенни с его солнцезащитными очками в черепаховой оправе, ангоровым свитером и обтянутой белыми штанами задницей, обнимающей кожу мотоциклетного сиденья, это все, что он мог пожелать. Однако Холт и Форд здесь не для того, чтобы повторить любимый миф немецкой литературы об ангеле смерти, побуждающем профессоров издыхать на пляжах Венеции. Подобно доброй фее, отменяющей смертный приговор Спящей красавице, они делают Кенни чутким и внимательным до каждого зуба в его вечно приоткрытом рте, и если, подобно Тито Дезиньори из Игры в бисер, он и заманивает учителя на опасное купание, то, в отличие от персонажа Гессе, он меньше всего склонен рисоваться или плясать какие-то там языческие танцы, а следит за профессором, чтобы в нужный момент прийти на помощь и спасти из объятий холодной воды. Кенни говорит: Э, да за вами надо присматривать, но пытается вытащить профессора из кризиса, предложив присматривать за ним мальчишкой с перекособоченными мозгами, которые он пытается усмирить мескалином. Главная цель проникновения в профессорский дом не посверкать задом или улыбкой, разразившись на профессорское Еще пива, Кенни? сексуально безотказным Это приказ, сэр? , а спрятать у себя под одеялом пистолет, из которого профессор вздумал стреляться. И смерть Ферта здесь выглядит гнуснейшей подставой по отношению к мальчишке, у которого и так-то мозги набекрень и полная душа страха, а тут еще проснется с мертвым учителем, своими отпечатками пальцев на заряженном оружии и необходимостью объяснять полиции, что он вообще здесь делал. Для Кенни это хана, и, когда умирает Ферт, жалеем мы Холта в этом его исключительная актерская победа. Оставаясь подле исполняющего ведущую партию Ферта в рамках условных приемов Джейн Биркин, подначивающей публику хохотать над трюками Пьера Ришара, Холт не передернул актерское одеяло на себя он передернул великий, но изживший себя ницшеанский миф на сторону традиционного гуманизма.

Это действительно так, здесь нет преувеличения. Конкретно Холту ничего бы не стоило превратить Кенни в демоническую сирену. Для этого у него есть все: необыкновенной формы брови, которые, подсвети его лицо снизу, придадут ему портретное сходство с Мефистофелем, и те редкого оттенка темно-голубые глаза, что по свидетельству Джозефины Тэй, озвученному ей в Деле о похищении Бетти Кейн, неважно у мужчины или у женщины, свидетельствуют о явно чрезмерной сексуальности. Он тысячу раз пользовался ими, включая демона в Молокососах: когда надменно поднимал правую бровь, откидывал голову и бросал ленивый синий взгляд на ректора в сцене университетского собеседования или исторгал из ошалелых злых глаз молнии, психически изничтожая своего лучшего друга Сида. В этих сценах он по-настоящему заставлял себя бояться, и угроза это единственная эмоция, в которой мы верим Холту безоговорочно. Потому что играй он запутавшегося студента в поисках ментора или изображай в роли Джека покорителя великанов простака-неудачника, позаимствовавшего манеру ходить, как будто его ведут сзади за ремень, из монти-пайтоновского Министерства дурацкой походки; изображай трогательную беспомощность паралитика в Молокососах или человечность зомби, желающего покряхтеть и посмотреть друг на друга странными глазами со своим собратом по несчастью в Тепле наших тел, в уголках его губ или глаз все время блуждает улыбочка, словно он все делает понарошку. Объяснение этого поведения вы найдете в одной из серий Молокососов, когда Сид обвиняет Тони в том, что он отсосал у Макси на глазах своей девушки Мишель, затащил ее на концерт, где лапал другую, а потом, когда Мишель встретился любящий парень, трахнул его сестру и разослал от его имени и с его мобильного ее непристойные фото всему классу, чтобы выставить того полным извращенцем. Сид выкрикивает все эти претензии, когда Тони орет под окнами Мишель монолог Ромео: он ни за что не скажет о любви своими словами, потому что тогда ему придется сказать, что он ничего такого не чувствует, но Шекспир вдохновляет его хотя бы изобразить чувства, о которых бард так прекрасно писал. Почему ты все портишь? задыхается Сид. А ты что, не понимаешь? прерывает свой шекспировский монолог Тони. Нам было скучно! Теперь я все испортил: Кэсси не разговаривает с тобой, ты орешь на меня, меня ненавидит Мишель, а я вынужден вымаливать у нее прощение и никому не скучно! В первой серии Тони, напомним, зачитывается Тошнотой Сартра. Он ведет экзистенциальную игру. Когда он не играет перед ним бездна пустоты и отчаяния, но стоит ему выдумать и спровоцировать привязанности и ненависть, обиды и месть, любовь и тоску вокруг него закипает жизнь, и он уверен в ней, потому что это все теперь надо как-то разгребать и у него есть роль, а пустоты и заданности, обреченности на то, что называют реальностью, больше нет. Отсюда зыбкость всего, что связано с его героем. И поэтому так пронзает его прощальный взгляд, которым он провожает в аэропорту лучшего друга Сида в Америку я не припомню второго взгляда такой интенсивности в мировом кино: он смотрит, словно хочет отпечатать этот момент на сетчатке глаза навсегда и ослепнуть, чтобы до остатка дней видеть только его ведь в этот момент он лишается своей главной игрушки, зрителя, ради бурных реакций которого и необходимости отбиваться от них и затеивались те игры.

К этой теме подводили Паттинсона, но, грубо говоря, чтобы стать ее воплощением, а не сезонной бурей в молочном коктейле для школьниц, тому не хватило Сартра

Так же ведет экзистенциальную игру и Холт. Мы никогда не можем быть в нем уверены. И здесь он воплотил главную отличительную черту молодых людей XXI века. Потому что она сидит глубоко в нем и он в состоянии ее выразить мимически. К этой теме подводили Паттинсона, но, грубо говоря, чтобы стать ее воплощением, а не сезонной бурей в молочном коктейле для школьниц, тому не хватило Сартра.

Поэтому, когда Брайан Сингер в Джеке покорителе великанов дал Холту роль английского Иванушки-дурачка из народных сказок, которая в его исполнении казалась беспрогрышной, да еще в финале снарядил его героя семьей, детьми и родительским чувством, Холт сразу поблек: ладно что глаза блеклыми даже его волосы кажутся немытыми. Фильм мог бы стать голливудским трамплином для 23-летнего актера, и Юэн МакГрегор со всей торжественностью сопровождал его, свою царственную британскую смену в Голливуде, на экране, как юную дебютантку на первом балу. Но Джек стал тем редчайшим случаем в большом Голливуде (где всегда есть кому подхватить и подлечить или хотя бы вовремя свернуть затухающий проект), когда скука разъела всех, от сценаристов до художников-постановщиков, с самого начала. И у меня есть версия, почему. Холт был действительно идеальным Джеком. Ему стало скучно и всем стало скучно. Жили они долго и счастливо не для него и не про него. Я даже не предполагал, насколько я был не готов к этому, говорит заиндевевший в отчаянии Тони в Молокососах в ночь после блистательной сдачи им выпускных. Холт оказался не готов к роли звезды 3D-аттракционов, как Тони оказался не готов к блестящей, одноколейной и вот оно, самое мерзкое слово в мире! ответственной взрослой жизни, которую ему бросил под ноги отличный аттестат. Как не готов перестать делать ставки азартный игрок. Как не готов бросить пить алкоголик. Как никогда не бывает готов к приговору облажавшийся правонарушитель. И коль скоро персонажи нашего героя еще не вышли из ученического возраста, позволю и я себе закончить фразой из школьного сочинения вот за это я его и люблю.

Источник: afisha.ru

Добавить комментарий