Вчера президент России Владимир Путин приехал к семье Михалковым и заполночь встретил здесь 100-й день рождения Сергея Михалкова — автора великих детских стихов и трех гимнов двух великих стран. Из дома, на месте которого стоял дом, где жил Сергей Михалков, — специальный корреспондент «Ъ» АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ. Сейчас на фундаменте того дома на Николиной горе, где жил Сергей Михалков, — гостевой дом семьи Михалковых. Рядом дом, где живет Никита Михалков и его семья сейчас. За забором из прозрачной металлической сетки (но все-таки сетки) — дом Андрея Кончаловского. Его вчера не было в гостевом доме, где ждали Владимира Путина, — не успел, как сказал Никита Михалков, вернуться из-за границы. Дом увешал картинами, иконами и шкурами — двух медведей, леопардов, волков (главе попечительского совета Российского географического общества лучше не смотреть наверх, на перила второго этажа, где они развешаны). — Ваша работа? — спрашиваю я у Никиты Михалкова, который сидит сейчас на ступеньках лестницы на второй этаж, ожидая, когда Владимир Путин закончит с президентом Абхазии господином Анквабом (ехать из Ново-Огарева на Николину гору минут десять). — Моя… — отвечает Никита Михалков, и взор его хорошеет при взгляде на шкуры. — Есть грех… Он рассказывает про своего отца, сегодня именно тот день (Сергей Михалков умер четыре года назад), когда не стоит говорить ни о ком другом. Но все равно получается и про себя тоже, потому что сын за отца отвечает, конечно; и отец за сына тоже — кажется, до сих пор. — Мы не ценили время, которое проводили с ним, — говорит Никита Михалков. — Мы все время куда-то торопились, нам надо было в футбол играть… Я вообще никогда не чувствовал, что я сын Сергея Михалкова. Конечно, ведь уже в раннем возрасте он был Никитой Михалковым. — Он в нас вырабатывал такой внутренний иммунитет, чтоб можно было существовать самостоятельно. Но не так уж давно я прочитал его детские стихи и понял, что он великий детский поэт. И я нашел в этих стихах себя! — говорит Никита Михалков. — «Я ненавижу слово „спать“!.. Это же про меня! Я всегда дотягивал до последнего… Умирал уже. А спать не ложился… — И у меня тоже такое! — смеется его дочь Анна. — Правда?! — поражается он. То есть существует что-то такое, чего он про нее не знает. — Андрюха (сын Анны Михалковой. — А. К.) такой же! — продолжает она. — То же самое! — Ну надо же!.. Его знают как автора гимна. В последней истории России три гимна его было. Странно, кстати, когда Госдума встает под гимн и молчит, да? Зачем тогда слова писать было?.. А в памяти он останется как автор детских стихов. „Я ненавижу слово „спать“… Сверху спускается один из внуков Никиты Михалкова и, конечно, зевает: — Уже десятый час!.. Он приедет? Спать хочется! — Вы слышите?! — Десятый час! — хохочет Никита Михалков. — Вы слышите?! Он снова рассказывает, как отец давал почувствовать детям их независимость от него: — Он не любил детей! Он их не любил так же, как дети не любят друг друга. Он разговаривал с детьми так же, как разговаривал бы с ними двенадцатилетний мальчик… Когда я пошел в армию, отец до присяги вообще не знал, где я нахожусь. А Веллер (писатель Михаил Веллер. — А. К.) потом написал, что отец из-за меня к маршалу Гречко ходил… Это бред, ложь!.. Тут у него звонит телефон, и Анна удивляется: — Папа, у тебя одного во всем доме телефон работает! И в самом деле, в этот вечер в доме не работают мобильные телефоны. — Потому что хороший, старенький, — поясняет Никита Михалков. Я думаю, что, наверное, какой-нибудь старенький „Vertu“, а вернее реплика старенького… Но он достает из нагрудного кармана и правда старенькую „Nokia“ (неужели так тщательно подготовился?!). — Я обожаю его детские стихи, — говорит Никита Михалков. — И лирику, о которой мало кто знает. „Облака, облака, кучерявые бока…“ А „Зима“?.. Потрясающие стихи!.. Его спрашивали: „Как же так, вы и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе…“ А он тут же говорил, что Волга течет при всех властях. Мгновенная у него была реакция! Когда он был в ударе, он постоянно острил. В Красноярске один раз у нам колики были от смеха, слезы текли… Я помню это ощущение счастья, когда мы не могли остановиться… Он что-то говорил, и мы просто лежали за столом от смеха, а через секунду — опять.. Не разогнуться… Второй этаж начинает содрогаться от грохота детских ног. Детей здесь много, и они начинают носиться, чтобы, видимо, не заснуть. — Как учатся? — переспрашивает Никита Михалков. — Ну как учатся?.. — По-разному, — честно рассказывает Анна. — Некоторые очень хорошо, а некоторые так себе. Они мне говорят: „А ведь дедушка не очень хорошо учился, а вот кем стал…“ — Если мне снится страшный сон, — добавляет Никита Михалков, — то это школа. Восемь утра, эти желтые плафоны в классе… Эта учительница немецкого языка, которая вся ложилась на стол и что-то нам говорила… На его лице искреннее отвращение. Или уже так вошел в роль? В роль немолодого состоявшегося человека, которого передергивает при воспоминании о школе, ведь состоялся, да еще как, и вопреки ей… Нет, так ему, пожалуй, не сыграть… — У меня был одноклассник, который не покорялся ей, — продолжает Никита Михалков. — Он в каком-то классе сидел четыре года… У нее на уроках он писал по-русски: „Их бин“… Она ему, конечно, сразу кол ставила… Он нас однажды повел в боксерскую секцию, раздал нам перчатки… Первым на ринг поставил Славу Сурикова, отличника, который не давал никому списывать… Надел на него перчатки — бум ему! Тот улетел, конечно, сразу… И второго, и третьего… Последним был Никита Михалкова. Стоит ли говорить, что тут все оказалось не так просто. — Но он не учел, что я левша! Попал, да, но несильно, но я и ответил, и он пропустил!.. А потом этот парень стихи писал. Володя Мещерский. „Как стаи черной саранчи, идут фашисты-палачи!“ Просил папе показать!.. — Ой, а расскажи, как на тебя Корней Чуковский обиделся! — смеется Анна. — А-а-а! Никто не знает, когда приедет Владимир Путин, и никто, по-моему, уже не думает про это, так что можно, конечно. — Это уже очень давно было. Лежал с инфекционным мононуклеозом в ЦКБ. А входы в палаты отдельные были. И вот я узнаю, что в соседней палате лежит Корней Иванович Чуковский. Я ему через окно знаки, делаю, он: „А, Никита, привет!“ И мы с ним много через окно разговаривали. Он рассказывал, что Горький никогда на самом деле не путешествовал в Тифлис, и что Бунин создавал энциклопедию русского мата. И они с Толстым (Алексеем Толстым. — А. К.) соревновались… Таким образом болезнь превратилась в наслаждение. — А потом все обломилось, — продолжил Никита Михалков. — „Корней Иваныч!“, кричу. Нет, окно захлопнулось. И никак. Но я все-таки один раз подкрался, говорю: „Что, обидел я вас?“ „Да нет… Нет… А вы стихи пишете, да?“ „Нет“. „Как нет?“ „Да не умею“. „И эта тетрадка не ваша?“ „Не моя“. „Какое счастье!“ Оказалось, медсестра, нет, даже не медсестра, а нянечка забыла в палате тетрадку, в которую записывала самые свои любимые песни. „Ландыши“… И вот это: „Мурка, мурка, где твоя улыбка, полная веселья и огня, самая ужасная ошибка — то, что ты уходишь от меня!.. “ — Мишка, наверное, а не Мурка, — осторожно переспрашиваю я. — А, ну да! — легко соглашается он. — „Мишка, Мишка, где твоя улыбка!.. “ И Чуковский говорит: „Думал, что вы мне на рецензию свои стихи отдали… А это нянечки тетрадка“ Сложена была так пополам, потому что в кармане лежала… Тут Никита Михалков неожиданно говорит: — Вина хотите? Мое вино. Красное сухое. — Как называется? — интересуюсь я. — „12“, — пожимает он плечами. — Тосканские виноградники. Я говорю, что для тосканских виноградников лучше бы подошло „Утомленные солнцем“. — Нет, — не согласен он. — „Dodici“ Красиво звучит, по-итальянски. И вот тут, видите, мой автограф на этикетке… Вино оказывается с тонким долгим вкусом. Удивительное, можно сказать, вино. — А что вы хотите, — пожимает он плечами. — Я свой автограф абы под чем не поставлю… Мы с моим партнером Константином Тувыкиным делаем… Пока еще не начали продавать. Но будем. В России, конечно. Для тех, кто понимает… Это ведь такое же дело, как охота… Одно дело пьянка в сапогах, а другое — когда понимаешь… Через минуту он предлагает выпить вина всем в доме. Он увлечен этой идеей. А на столе уже давно стоит „кончаловка“ — настойка на черной смородине (Егор Кончаловский признался, что пил ее с детства…). И пьют вино, пока не поступает известие, что едут! Правда, Никита Михалков еще успевает рассказать историю про то, как получили Госпремию и в этом же доме ждали того же. И как успели попить вина… И как Юрий Башмет… Впрочем, эту историю не стоит, видимо, предлагать общему вниманию. — Специально обученных детей — за стол! — командует Никита Михалков. — Как говорят цыгане: этих вымоем или новых сделаем?.. — Дети! — кричит Анна Михалкова. — Где вы?! Живы еще?! Через две минуты за столом нет свободных мест. Дети, внуки, правнуки Сергея Михалкова, его вдова Юлия Субботина… — Я сейчас ехал, смотрел справку про вашего знаменитого деда, — говорит Владимир Путин, поздоровавшись со всеми. — Вы, наверное, знаете, да точно знаете… Что к 2008 году общий тираж книг вашего деда составил больше 300 млн экземпляров. Если бы авторские права соблюдались, вы бы тут так не теснились… — Винца? — спрашивает Никита Михалков, пока не уточняя, какого именно. — Шампанского? — А как же, — говорит Владимир Путин. — И пива. Он смотрит на детей: — Маленькие, я не уверен, что даже знают, насколько дед был выдающимся. По-разному можно оценивать его политические взгляды, но то, что выдающимся, — это факт. — И между прочим, — говорит, — юбилей вот-вот наступит. И правда, близко к полуночи. — Он ведь родился 13 марта 1913 года, — уточняет президент. — Чтоб легче было запомнить, — соглашается Анна Михалкова. Они обсуждают памятник Сергею Михалкову — скамейку в сквере его дома на Поварской, где он сидит, в бронзе; естественного, то есть высокого роста… Никита Михалков говорит, что единственная помощь, которая требуется от московских властей — привести сквер в порядок. — Да зачем! — машет рукой Анна Михалкова. — Если мы все выйдем (она оглядывает этот обширный стол. — А. К.) на субботник один раз, то сквер будет в порядке! То есть и Владимир Путин не исключение. — Вот ты и будешь!.. Вот!.. — говорит ей сын Сергея Михалкова. — Буду! — отвечает ему внучка Сергея Михалкова. Правнуки его смеются. — Я знаю, — говорит Никита Михалков Владимиру Путину, — почему вы приехали. — Вы же в этом доме, именно в этом доме проводили в разговорах с отцом много времени. Так вот оно как. — Он ведь, как говорится, — продолжает Никита Михалков, — предан был без лести. Владимир Путин кивает.Вчера президент России Владимир Путин приехал к семье Михалковым и заполночь встретил здесь 100-й день рождения Сергея Михалкова — автора великих детских стихов и трех гимнов двух великих стран. Из дома, на месте которого стоял дом, где жил Сергей Михалков, — специальный корреспондент «Ъ» АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ. Сейчас на фундаменте того дома на Николиной горе, где жил Сергей Михалков, — гостевой дом семьи Михалковых. Рядом дом, где живет Никита Михалков и его семья сейчас. За забором из прозрачной металлической сетки (но все-таки сетки) — дом Андрея Кончаловского. Его вчера не было в гостевом доме, где ждали Владимира Путина, — не успел, как сказал Никита Михалков, вернуться из-за границы. Дом увешал картинами, иконами и шкурами — двух медведей, леопардов, волков (главе попечительского совета Российского географического общества лучше не смотреть наверх, на перила второго этажа, где они развешаны). — Ваша работа? — спрашиваю я у Никиты Михалкова, который сидит сейчас на ступеньках лестницы на второй этаж, ожидая, когда Владимир Путин закончит с президентом Абхазии господином Анквабом (ехать из Ново-Огарева на Николину гору минут десять). — Моя… — отвечает Никита Михалков, и взор его хорошеет при взгляде на шкуры. — Есть грех… Он рассказывает про своего отца, сегодня именно тот день (Сергей Михалков умер четыре года назад), когда не стоит говорить ни о ком другом. Но все равно получается и про себя тоже, потому что сын за отца отвечает, конечно; и отец за сына тоже — кажется, до сих пор. — Мы не ценили время, которое проводили с ним, — говорит Никита Михалков. — Мы все время куда-то торопились, нам надо было в футбол играть… Я вообще никогда не чувствовал, что я сын Сергея Михалкова. Конечно, ведь уже в раннем возрасте он был Никитой Михалковым. — Он в нас вырабатывал такой внутренний иммунитет, чтоб можно было существовать самостоятельно. Но не так уж давно я прочитал его детские стихи и понял, что он великий детский поэт. И я нашел в этих стихах себя! — говорит Никита Михалков. — «Я ненавижу слово „спать“!.. Это же про меня! Я всегда дотягивал до последнего… Умирал уже. А спать не ложился… — И у меня тоже такое! — смеется его дочь Анна. — Правда?! — поражается он. То есть существует что-то такое, чего он про нее не знает. — Андрюха (сын Анны Михалковой. — А. К.) такой же! — продолжает она. — То же самое! — Ну надо же!.. Его знают как автора гимна. В последней истории России три гимна его было. Странно, кстати, когда Госдума встает под гимн и молчит, да? Зачем тогда слова писать было?.. А в памяти он останется как автор детских стихов. „Я ненавижу слово „спать“… Сверху спускается один из внуков Никиты Михалкова и, конечно, зевает: — Уже десятый час!.. Он приедет? Спать хочется! — Вы слышите?! — Десятый час! — хохочет Никита Михалков. — Вы слышите?! Он снова рассказывает, как отец давал почувствовать детям их независимость от него: — Он не любил детей! Он их не любил так же, как дети не любят друг друга. Он разговаривал с детьми так же, как разговаривал бы с ними двенадцатилетний мальчик… Когда я пошел в армию, отец до присяги вообще не знал, где я нахожусь. А Веллер (писатель Михаил Веллер. — А. К.) потом написал, что отец из-за меня к маршалу Гречко ходил… Это бред, ложь!.. Тут у него звонит телефон, и Анна удивляется: — Папа, у тебя одного во всем доме телефон работает! И в самом деле, в этот вечер в доме не работают мобильные телефоны. — Потому что хороший, старенький, — поясняет Никита Михалков. Я думаю, что, наверное, какой-нибудь старенький „Vertu“, а вернее реплика старенького… Но он достает из нагрудного кармана и правда старенькую „Nokia“ (неужели так тщательно подготовился?!). — Я обожаю его детские стихи, — говорит Никита Михалков. — И лирику, о которой мало кто знает. „Облака, облака, кучерявые бока…“ А „Зима“?.. Потрясающие стихи!.. Его спрашивали: „Как же так, вы и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе…“ А он тут же говорил, что Волга течет при всех властях. Мгновенная у него была реакция! Когда он был в ударе, он постоянно острил. В Красноярске один раз у нам колики были от смеха, слезы текли… Я помню это ощущение счастья, когда мы не могли остановиться… Он что-то говорил, и мы просто лежали за столом от смеха, а через секунду — опять.. Не разогнуться… Второй этаж начинает содрогаться от грохота детских ног. Детей здесь много, и они начинают носиться, чтобы, видимо, не заснуть. — Как учатся? — переспрашивает Никита Михалков. — Ну как учатся?.. — По-разному, — честно рассказывает Анна. — Некоторые очень хорошо, а некоторые так себе. Они мне говорят: „А ведь дедушка не очень хорошо учился, а вот кем стал…“ — Если мне снится страшный сон, — добавляет Никита Михалков, — то это школа. Восемь утра, эти желтые плафоны в классе… Эта учительница немецкого языка, которая вся ложилась на стол и что-то нам говорила… На его лице искреннее отвращение. Или уже так вошел в роль? В роль немолодого состоявшегося человека, которого передергивает при воспоминании о школе, ведь состоялся, да еще как, и вопреки ей… Нет, так ему, пожалуй, не сыграть… — У меня был одноклассник, который не покорялся ей, — продолжает Никита Михалков. — Он в каком-то классе сидел четыре года… У нее на уроках он писал по-русски: „Их бин“… Она ему, конечно, сразу кол ставила… Он нас однажды повел в боксерскую секцию, раздал нам перчатки… Первым на ринг поставил Славу Сурикова, отличника, который не давал никому списывать… Надел на него перчатки — бум ему! Тот улетел, конечно, сразу… И второго, и третьего… Последним был Никита Михалкова. Стоит ли говорить, что тут все оказалось не так просто. — Но он не учел, что я левша! Попал, да, но несильно, но я и ответил, и он пропустил!.. А потом этот парень стихи писал. Володя Мещерский. „Как стаи черной саранчи, идут фашисты-палачи!“ Просил папе показать!.. — Ой, а расскажи, как на тебя Корней Чуковский обиделся! — смеется Анна. — А-а-а! Никто не знает, когда приедет Владимир Путин, и никто, по-моему, уже не думает про это, так что можно, конечно. — Это уже очень давно было. Лежал с инфекционным мононуклеозом в ЦКБ. А входы в палаты отдельные были. И вот я узнаю, что в соседней палате лежит Корней Иванович Чуковский. Я ему через окно знаки, делаю, он: „А, Никита, привет!“ И мы с ним много через окно разговаривали. Он рассказывал, что Горький никогда на самом деле не путешествовал в Тифлис, и что Бунин создавал энциклопедию русского мата. И они с Толстым (Алексеем Толстым. — А. К.) соревновались… Таким образом болезнь превратилась в наслаждение. — А потом все обломилось, — продолжил Никита Михалков. — „Корней Иваныч!“, кричу. Нет, окно захлопнулось. И никак. Но я все-таки один раз подкрался, говорю: „Что, обидел я вас?“ „Да нет… Нет… А вы стихи пишете, да?“ „Нет“. „Как нет?“ „Да не умею“. „И эта тетрадка не ваша?“ „Не моя“. „Какое счастье!“ Оказалось, медсестра, нет, даже не медсестра, а нянечка забыла в палате тетрадку, в которую записывала самые свои любимые песни. „Ландыши“… И вот это: „Мурка, мурка, где твоя улыбка, полная веселья и огня, самая ужасная ошибка — то, что ты уходишь от меня!.. “ — Мишка, наверное, а не Мурка, — осторожно переспрашиваю я. — А, ну да! — легко соглашается он. — „Мишка, Мишка, где твоя улыбка!.. “ И Чуковский говорит: „Думал, что вы мне на рецензию свои стихи отдали… А это нянечки тетрадка“ Сложена была так пополам, потому что в кармане лежала… Тут Никита Михалков неожиданно говорит: — Вина хотите? Мое вино. Красное сухое. — Как называется? — интересуюсь я. — „12“, — пожимает он плечами. — Тосканские виноградники. Я говорю, что для тосканских виноградников лучше бы подошло „Утомленные солнцем“. — Нет, — не согласен он. — „Dodici“ Красиво звучит, по-итальянски. И вот тут, видите, мой автограф на этикетке… Вино оказывается с тонким долгим вкусом. Удивительное, можно сказать, вино. — А что вы хотите, — пожимает он плечами. — Я свой автограф абы под чем не поставлю… Мы с моим партнером Константином Тувыкиным делаем… Пока еще не начали продавать. Но будем. В России, конечно. Для тех, кто понимает… Это ведь такое же дело, как охота… Одно дело пьянка в сапогах, а другое — когда понимаешь… Через минуту он предлагает выпить вина всем в доме. Он увлечен этой идеей. А на столе уже давно стоит „кончаловка“ — настойка на черной смородине (Егор Кончаловский признался, что пил ее с детства…). И пьют вино, пока не поступает известие, что едут! Правда, Никита Михалков еще успевает рассказать историю про то, как получили Госпремию и в этом же доме ждали того же. И как успели попить вина… И как Юрий Башмет… Впрочем, эту историю не стоит, видимо, предлагать общему вниманию. — Специально обученных детей — за стол! — командует Никита Михалков. — Как говорят цыгане: этих вымоем или новых сделаем?.. — Дети! — кричит Анна Михалкова. — Где вы?! Живы еще?! Через две минуты за столом нет свободных мест. Дети, внуки, правнуки Сергея Михалкова, его вдова Юлия Субботина… — Я сейчас ехал, смотрел справку про вашего знаменитого деда, — говорит Владимир Путин, поздоровавшись со всеми. — Вы, наверное, знаете, да точно знаете… Что к 2008 году общий тираж книг вашего деда составил больше 300 млн экземпляров. Если бы авторские права соблюдались, вы бы тут так не теснились… — Винца? — спрашивает Никита Михалков, пока не уточняя, какого именно. — Шампанского? — А как же, — говорит Владимир Путин. — И пива. Он смотрит на детей: — Маленькие, я не уверен, что даже знают, насколько дед был выдающимся. По-разному можно оценивать его политические взгляды, но то, что выдающимся, — это факт. — И между прочим, — говорит, — юбилей вот-вот наступит. И правда, близко к полуночи. — Он ведь родился 13 марта 1913 года, — уточняет президент. — Чтоб легче было запомнить, — соглашается Анна Михалкова. Они обсуждают памятник Сергею Михалкову — скамейку в сквере его дома на Поварской, где он сидит, в бронзе; естественного, то есть высокого роста… Никита Михалков говорит, что единственная помощь, которая требуется от московских властей — привести сквер в порядок. — Да зачем! — машет рукой Анна Михалкова. — Если мы все выйдем (она оглядывает этот обширный стол. — А. К.) на субботник один раз, то сквер будет в порядке! То есть и Владимир Путин не исключение. — Вот ты и будешь!.. Вот!.. — говорит ей сын Сергея Михалкова. — Буду! — отвечает ему внучка Сергея Михалкова. Правнуки его смеются. — Я знаю, — говорит Никита Михалков Владимиру Путину, — почему вы приехали. — Вы же в этом доме, именно в этом доме проводили в разговорах с отцом много времени. Так вот оно как. — Он ведь, как говорится, — продолжает Никита Михалков, — предан был без лести. Владимир Путин кивает.
Вчера президент России Владимир Путин приехал к семье Михалковым и заполночь встретил здесь 100-й день рождения Сергея Михалкова — автора великих детских стихов и трех гимнов двух великих стран. Из дома, на месте которого стоял дом, где жил Сергей Михалков, — специальный корреспондент «Ъ» АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ. Сейчас на фундаменте того дома на Николиной горе, где жил Сергей Михалков, — гостевой дом семьи Михалковых. Рядом дом, где живет Никита Михалков и его семья сейчас. За забором из прозрачной металлической сетки (но все-таки сетки) — дом Андрея Кончаловского. Его вчера не было в гостевом доме, где ждали Владимира Путина, — не успел, как сказал Никита Михалков, вернуться из-за границы. Дом увешал картинами, иконами и шкурами — двух медведей, леопардов, волков (главе попечительского совета Российского географического общества лучше не смотреть наверх, на перила второго этажа, где они развешаны). — Ваша работа? — спрашиваю я у Никиты Михалкова, который сидит сейчас на ступеньках лестницы на второй этаж, ожидая, когда Владимир Путин закончит с президентом Абхазии господином Анквабом (ехать из Ново-Огарева на Николину гору минут десять). — Моя… — отвечает Никита Михалков, и взор его хорошеет при взгляде на шкуры. — Есть грех… Он рассказывает про своего отца, сегодня именно тот день (Сергей Михалков умер четыре года назад), когда не стоит говорить ни о ком другом. Но все равно получается и про себя тоже, потому что сын за отца отвечает, конечно; и отец за сына тоже — кажется, до сих пор. — Мы не ценили время, которое проводили с ним, — говорит Никита Михалков. — Мы все время куда-то торопились, нам надо было в футбол играть… Я вообще никогда не чувствовал, что я сын Сергея Михалкова. Конечно, ведь уже в раннем возрасте он был Никитой Михалковым. — Он в нас вырабатывал такой внутренний иммунитет, чтоб можно было существовать самостоятельно. Но не так уж давно я прочитал его детские стихи и понял, что он великий детский поэт. И я нашел в этих стихах себя! — говорит Никита Михалков. — «Я ненавижу слово „спать“!.. Это же про меня! Я всегда дотягивал до последнего… Умирал уже. А спать не ложился… — И у меня тоже такое! — смеется его дочь Анна. — Правда?! — поражается он. То есть существует что-то такое, чего он про нее не знает. — Андрюха (сын Анны Михалковой. — А. К.) такой же! — продолжает она. — То же самое! — Ну надо же!.. Его знают как автора гимна. В последней истории России три гимна его было. Странно, кстати, когда Госдума встает под гимн и молчит, да? Зачем тогда слова писать было?.. А в памяти он останется как автор детских стихов. „Я ненавижу слово „спать“… Сверху спускается один из внуков Никиты Михалкова и, конечно, зевает: — Уже десятый час!.. Он приедет? Спать хочется! — Вы слышите?! — Десятый час! — хохочет Никита Михалков. — Вы слышите?! Он снова рассказывает, как отец давал почувствовать детям их независимость от него: — Он не любил детей! Он их не любил так же, как дети не любят друг друга. Он разговаривал с детьми так же, как разговаривал бы с ними двенадцатилетний мальчик… Когда я пошел в армию, отец до присяги вообще не знал, где я нахожусь. А Веллер (писатель Михаил Веллер. — А. К.) потом написал, что отец из-за меня к маршалу Гречко ходил… Это бред, ложь!.. Тут у него звонит телефон, и Анна удивляется: — Папа, у тебя одного во всем доме телефон работает! И в самом деле, в этот вечер в доме не работают мобильные телефоны. — Потому что хороший, старенький, — поясняет Никита Михалков. Я думаю, что, наверное, какой-нибудь старенький „Vertu“, а вернее реплика старенького… Но он достает из нагрудного кармана и правда старенькую „Nokia“ (неужели так тщательно подготовился?!). — Я обожаю его детские стихи, — говорит Никита Михалков. — И лирику, о которой мало кто знает. „Облака, облака, кучерявые бока…“ А „Зима“?.. Потрясающие стихи!.. Его спрашивали: „Как же так, вы и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе…“ А он тут же говорил, что Волга течет при всех властях. Мгновенная у него была реакция! Когда он был в ударе, он постоянно острил. В Красноярске один раз у нам колики были от смеха, слезы текли… Я помню это ощущение счастья, когда мы не могли остановиться… Он что-то говорил, и мы просто лежали за столом от смеха, а через секунду — опять.. Не разогнуться… Второй этаж начинает содрогаться от грохота детских ног. Детей здесь много, и они начинают носиться, чтобы, видимо, не заснуть. — Как учатся? — переспрашивает Никита Михалков. — Ну как учатся?.. — По-разному, — честно рассказывает Анна. — Некоторые очень хорошо, а некоторые так себе. Они мне говорят: „А ведь дедушка не очень хорошо учился, а вот кем стал…“ — Если мне снится страшный сон, — добавляет Никита Михалков, — то это школа. Восемь утра, эти желтые плафоны в классе… Эта учительница немецкого языка, которая вся ложилась на стол и что-то нам говорила… На его лице искреннее отвращение. Или уже так вошел в роль? В роль немолодого состоявшегося человека, которого передергивает при воспоминании о школе, ведь состоялся, да еще как, и вопреки ей… Нет, так ему, пожалуй, не сыграть… — У меня был одноклассник, который не покорялся ей, — продолжает Никита Михалков. — Он в каком-то классе сидел четыре года… У нее на уроках он писал по-русски: „Их бин“… Она ему, конечно, сразу кол ставила… Он нас однажды повел в боксерскую секцию, раздал нам перчатки… Первым на ринг поставил Славу Сурикова, отличника, который не давал никому списывать… Надел на него перчатки — бум ему! Тот улетел, конечно, сразу… И второго, и третьего… Последним был Никита Михалкова. Стоит ли говорить, что тут все оказалось не так просто. — Но он не учел, что я левша! Попал, да, но несильно, но я и ответил, и он пропустил!.. А потом этот парень стихи писал. Володя Мещерский. „Как стаи черной саранчи, идут фашисты-палачи!“ Просил папе показать!.. — Ой, а расскажи, как на тебя Корней Чуковский обиделся! — смеется Анна. — А-а-а! Никто не знает, когда приедет Владимир Путин, и никто, по-моему, уже не думает про это, так что можно, конечно. — Это уже очень давно было. Лежал с инфекционным мононуклеозом в ЦКБ. А входы в палаты отдельные были. И вот я узнаю, что в соседней палате лежит Корней Иванович Чуковский. Я ему через окно знаки, делаю, он: „А, Никита, привет!“ И мы с ним много через окно разговаривали. Он рассказывал, что Горький никогда на самом деле не путешествовал в Тифлис, и что Бунин создавал энциклопедию русского мата. И они с Толстым (Алексеем Толстым. — А. К.) соревновались… Таким образом болезнь превратилась в наслаждение. — А потом все обломилось, — продолжил Никита Михалков. — „Корней Иваныч!“, кричу. Нет, окно захлопнулось. И никак. Но я все-таки один раз подкрался, говорю: „Что, обидел я вас?“ „Да нет… Нет… А вы стихи пишете, да?“ „Нет“. „Как нет?“ „Да не умею“. „И эта тетрадка не ваша?“ „Не моя“. „Какое счастье!“ Оказалось, медсестра, нет, даже не медсестра, а нянечка забыла в палате тетрадку, в которую записывала самые свои любимые песни. „Ландыши“… И вот это: „Мурка, мурка, где твоя улыбка, полная веселья и огня, самая ужасная ошибка — то, что ты уходишь от меня!.. “ — Мишка, наверное, а не Мурка, — осторожно переспрашиваю я. — А, ну да! — легко соглашается он. — „Мишка, Мишка, где твоя улыбка!.. “ И Чуковский говорит: „Думал, что вы мне на рецензию свои стихи отдали… А это нянечки тетрадка“ Сложена была так пополам, потому что в кармане лежала… Тут Никита Михалков неожиданно говорит: — Вина хотите? Мое вино. Красное сухое. — Как называется? — интересуюсь я. — „12“, — пожимает он плечами. — Тосканские виноградники. Я говорю, что для тосканских виноградников лучше бы подошло „Утомленные солнцем“. — Нет, — не согласен он. — „Dodici“ Красиво звучит, по-итальянски. И вот тут, видите, мой автограф на этикетке… Вино оказывается с тонким долгим вкусом. Удивительное, можно сказать, вино. — А что вы хотите, — пожимает он плечами. — Я свой автограф абы под чем не поставлю… Мы с моим партнером Константином Тувыкиным делаем… Пока еще не начали продавать. Но будем. В России, конечно. Для тех, кто понимает… Это ведь такое же дело, как охота… Одно дело пьянка в сапогах, а другое — когда понимаешь… Через минуту он предлагает выпить вина всем в доме. Он увлечен этой идеей. А на столе уже давно стоит „кончаловка“ — настойка на черной смородине (Егор Кончаловский признался, что пил ее с детства…). И пьют вино, пока не поступает известие, что едут! Правда, Никита Михалков еще успевает рассказать историю про то, как получили Госпремию и в этом же доме ждали того же. И как успели попить вина… И как Юрий Башмет… Впрочем, эту историю не стоит, видимо, предлагать общему вниманию. — Специально обученных детей — за стол! — командует Никита Михалков. — Как говорят цыгане: этих вымоем или новых сделаем?.. — Дети! — кричит Анна Михалкова. — Где вы?! Живы еще?! Через две минуты за столом нет свободных мест. Дети, внуки, правнуки Сергея Михалкова, его вдова Юлия Субботина… — Я сейчас ехал, смотрел справку про вашего знаменитого деда, — говорит Владимир Путин, поздоровавшись со всеми. — Вы, наверное, знаете, да точно знаете… Что к 2008 году общий тираж книг вашего деда составил больше 300 млн экземпляров. Если бы авторские права соблюдались, вы бы тут так не теснились… — Винца? — спрашивает Никита Михалков, пока не уточняя, какого именно. — Шампанского? — А как же, — говорит Владимир Путин. — И пива. Он смотрит на детей: — Маленькие, я не уверен, что даже знают, насколько дед был выдающимся. По-разному можно оценивать его политические взгляды, но то, что выдающимся, — это факт. — И между прочим, — говорит, — юбилей вот-вот наступит. И правда, близко к полуночи. — Он ведь родился 13 марта 1913 года, — уточняет президент. — Чтоб легче было запомнить, — соглашается Анна Михалкова. Они обсуждают памятник Сергею Михалкову — скамейку в сквере его дома на Поварской, где он сидит, в бронзе; естественного, то есть высокого роста… Никита Михалков говорит, что единственная помощь, которая требуется от московских властей — привести сквер в порядок. — Да зачем! — машет рукой Анна Михалкова. — Если мы все выйдем (она оглядывает этот обширный стол. — А. К.) на субботник один раз, то сквер будет в порядке! То есть и Владимир Путин не исключение. — Вот ты и будешь!.. Вот!.. — говорит ей сын Сергея Михалкова. — Буду! — отвечает ему внучка Сергея Михалкова. Правнуки его смеются. — Я знаю, — говорит Никита Михалков Владимиру Путину, — почему вы приехали. — Вы же в этом доме, именно в этом доме проводили в разговорах с отцом много времени. Так вот оно как. — Он ведь, как говорится, — продолжает Никита Михалков, — предан был без лести. Владимир Путин кивает.
Источник: kommersant.ru