С 15 по 24 ноября в Израиле проходил фестиваль российского кино. На протяжении 10 дней израильские зрители смотрели лучшие фильмы последних лет, ставшие лауреатами престижных национальных и международных премий. После просмотра состоялись встречи с режиссерами и актерами — создателями картин, участвующих в фестивале. Среди новых лент — картина «Искупление», которая завоевала на только что прошедшем кинофестивале в Монреале приз «За выдающийся художественный вклад».
С 15 по 24 ноября в Израиле проходил фестиваль российского кино. На протяжении 10 дней израильские зрители смотрели лучшие фильмы последних лет, ставшие лауреатами престижных национальных и международных премий. После просмотра состоялись встречи с режиссерами и актерами — создателями картин, участвующих в фестивале. Среди новых лент — картина «Искупление», которая завоевала на только что прошедшем кинофестивале в Монреале приз «За выдающийся художественный вклад».
Режиссер этого фильма Александр Прошкин хорошо известен по таким киноработам, как «Холодное лето пятьдесят третьего», «Русский бунт» (по повести Пушкина «Капитанская дочка»), «Николай Вавилов», а также по сериалам «Доктор Живаго» и «Ольга Сергеевна» (с актрисой Татьяной Дорониной в главной роли).
Накануне открытия фестиваля Яков Зубарев побеседовал с режиссером.
— Александр Анатольевич, вы начинали как актер в Ленинградском театре комедии у знаменитого режиссера Николая Павловича Акимова. Вы что-то взяли от него в своей дальнейшей работе?
— В театр меня пригласил сам Акимов, но не могу сказать, что я пристрастился к этой профессии. Я все время рвался в кино и спустя пять лет, несмотря на то, что у меня с Николаем Павловичем были очень нежные дружеские отношения, все-таки вырвался из театра.
На меня Акимов производил колоссальное впечатление больше как человек, чем режиссер, и то, что я делаю в кино, серьезно отличается от акимовской концепции. Но попытку парадоксального мышления я почерпнул у него и пытаюсь, как он, всегда находить оборотную сторону медали. Однажды мы вместе даже ставили спектакль, но я потом ушел от этого союза. Понял, что не в состоянии работать ни с каким мэтром, только сам по себе.
Большинство моих коллег так или иначе проходили эту стезю работы с маститыми режиссерами в качестве ассистентов или вторых режиссеров, а я не терплю никакого давления, поэтому после театра уехал в Москву и стал ставить спектакли на телевидении, снимать телевизионные фильмы.
— Самый первый и громкий успех вам принесла лента «Холодное лето пятьдесят третьего». Мне пришлось видеть, как в кинотеатры буквально ломились люди. Сейчас такого зрителя, наверное, не встретишь?
— За один год «Холодное лето…» посмотрели тогда 64 миллиона зрителей. Было изготовлено 4500 копий ленты. А сейчас для моего «Искупления» заказано 80 копий, и по нынешним временам это считается неплохо.
Однако я никогда не задумываюсь на эту тему. Я делаю прежде всего то, к чему меня влечет. Всегда найдется десять, пятнадцать, двадцать тысяч человек, которые поймут меня, которым я нужен. Меня не волнует приход десяти миллионов зрителей, которые погогочут на том или ином фильме, а через пятнадцать минут забудут о том, над чем гоготали…
Я встретил в Америке англоязычную аспирантку, которая пишет диссертацию на основе моих фильмов. Мне бы в голову такое не пришло, но, значит, мои ленты все-таки что-то стоят.
Все они связаны единой цепочкой. «Холодное лето…», «Николай Вавилов», «Доктор Живаго», «Увидеть Париж и умереть», «Чудо», «Живи и помни», нынешнее «Искупление» — это все попытки разобраться в том, что с нами произошло в этот, по определению Мандельштама, «век-волкодав», какая произошла деформация нации, ее ментальности.
Я считаю, что пока мы в этом не разберемся и у нас не возникнет устоявшийся, общепринятый взгляд на свое прошлое, мы с ним и не расстанемся. Оно будет все время в нас прорастать, и мы будем по кругу повторять свои ошибки.
Собственно, это мы сейчас и наблюдаем. Неумение договариваться друг с другом, неспособность самоопределиться, почти что враждебное отношение к соседу, к незнакомому человеку — это все оттуда, из того века. Мы постоянно находимся в состоянии гражданской войны, неосознанного напряжения, которое абсолютно непродуктивно и нездорово.
Родилась удивительная культура — точнее, бескультурье — человеческого общения. Если в советские времена дубинка культурного воспитания как-то сдерживала людей — у нас постоянно экранизировались классики русской и мировой литературы, миллионами тиражами издавались их книги, — то новое время принесло свободу прежде всего от культуры.
К началу ХХ века Россия пришла к довольно высокой бытовой культуре, причем во всех слоях населения, но затем этот век ее беспрестанно разрушал. Разрыв пуповины произошел с нашествием поп-культуры самого низкопробного пошиба. Если на Западе эта культура ориентирована на определенную группу населения и там есть выбор, то у нас она заполонила буквально все сцены, кинотеатры, газеты, телевидение. На Западе поп-культура — вид развлечения, у нас же она стала образом жизни, идеологией.
— Так в чем же вы видите искупление?
— Мое «Искупление» снято по роману Фридриха Горенштейна и рассказывает о первом послевоенном годе. У главной героини Саши отец погиб на фронте, а мать закрутила роман с работником местного Дома культуры. Ненавидя мать, Саша доносит на нее за то, что та ворует продукты в офицерской столовой. Кажется, у юной комсомолки нет ни сострадания, ни совести, ни сожаления о том, что она «сдала» собственную мать. Однако все меняется, когда Саша встречает молодого человека, который приехал в их городок, чтобы похоронить своих родителей, убитых во время войны соседом.
Ее любовь — как искупление, как избавление. Если бы девочка не встретила этого юношу с таким трагическим шлейфом, она превратилась бы в настоящую сволочь, так как начала жизнь с того, что посадила собственную мать. А любовь все изменила в ее жизни — пришло понимание и прощение. Любовь — единственное оздоравливающее явление в жизни, и когда мы ее проживаем, ничего, кроме этой любви, не остается.
В этой картине нет положительных героев, но нет и отрицательных, потому что все несчастны по-своему, все мучаются. Все хорошие люди создают невыносимую жизнь друг для друга. Может быть, даже из лучших побуждений. Но жизнь все равно побеждает.
Я снял картину для того, чтобы молодые люди поняли: все то, что с ними происходит, уже было, и историю, схожую с историей Саши, можно встретить сегодня. Ведь многие нынешние девушки ненавидят своих родителей за то, что те не могут обеспечить им желаемый уровень жизни в это время, время гламура и всеобщего хапанья.
Мы очень медленно выздоравливаем, очень медленно. И в этом колоссальная вина интеллигенции. Потому что, скажем, немецкая интеллигенция — литераторы, журналисты, не в последнюю очередь кинематографисты — переродили нацию, которая была повинна в колоссальном преступлении перед человечеством. Немцы все за это ответственны, но им удалось пройти через общенациональное покаяние, и сейчас это другая нация, одна из самых совестливых. Поэтому Германия сегодня — локомотив Европы, самая мощная экономика, самое стабильное и законопослушное общество.
В Италии, которая была после войны в полном упадке и депрессии, родился неореализм, который во многом заставил итальянцев поверить в то, что они гениальная нация, заставил их сочувствовать, сострадать.
Сегодняшний зритель России не хочет сочувствовать, он хочет только развлекаться. А интеллигенция, которая призвана защищать культуру, просто не выдержала испытание рублем. Кто впал в нищету, кто уехал за рубеж, включая образованную молодежь, кто сложил руки…
Вот только что прилетел из Лондона, где увидел совершенно замечательную картину… У Вестминстерского аббатства собрались тысячные толпы, среди них много ветеранов, в петлицах красные маки — в память о жертвах Первой мировой войны. На газонах аббатства все участники шествия ставили маленькие крестики с именами родственников, друзей, знакомых — тех, кто погиб в ту войну. Заметьте: в Первую мировую! Какая долгая память у нации! А средства, вырученные от продажи этих крестиков и цветов, идут, кстати, на помощь нынешним ветеранам. Вот где связь времен!
Источник: rus.ruvr.ru