У вас в описании проекта сказано, что журнал обращен к русской интеллигенции. Сайт Look At Me уже даже опубликовал заголовок У русской интеллигенции вновь появился свой сайт. Отсюда неизбежно следует вопрос что вы понимаете под русской интеллигенцией?
ДМИТРИЙ ОЛЬШАНСКИЙ (главный редактор Русской жизни): Я бы сказал, что это люди, которые проживают на данной территории и которых интересуют отвлеченности.
У вас в описании проекта сказано, что журнал обращен к русской интеллигенции. Сайт Look At Me уже даже опубликовал заголовок У русской интеллигенции вновь появился свой сайт. Отсюда неизбежно следует вопрос что вы понимаете под русской интеллигенцией?
ДМИТРИЙ ОЛЬШАНСКИЙ (главный редактор Русской жизни): Я бы сказал, что это люди, которые проживают на данной территории и которых интересуют отвлеченности.
АЛЕКСАНДР ТИМОФЕЕВСКИЙ (шеф-редактор Русской жизни): Люди, которые бескорыстно думают. Ум в принципе функционален, он ищет применения. Вот интеллигент отличается от других людей тем, что думает бескорыстно, потому что не может не думать. При этом интеллигенция бывает вполне успешной, хорошо зарабатывающей, даже продажной. К бескорыстию самого механизма это не имеет отношения.
ОЛЬШАНСКИЙ: Тут надо сказать с печалью и болью, что в последнее время интеллигенция ситуативно сужается, потому что люди, которые вообще-то интересуются отвлеченностями, более всего увлечены не ими, а борьбой Координационного совета и Следственного комитета. Борьба эта, конечно, страшно захватывающая, но проблема в том, что через два-три года от нее не останется ничего. Точно так же в 1993 году люди могли только с горькой усмешкой вспоминать прения Межрегиональной депутатской группы 19891990 годов, выступления разнообразного Заславского-Травкина.
То есть вы осознаете эту увлеченность политическими материями как проблему?
ОЛЬШАНСКИЙ: Да, конечно, для нас это проблема. Но мы все-таки надеемся, что сумеем собрать вокруг себя аудиторию, которая увлечена и чем-то отвлеченным от баррикады. Неважно, чем именно отвлеченным, это необязательно какое-то чистое искусство в башне из слоновой кости. Я имею в виду что-то хотя бы на порядок более сложное, чем борьба фракций в КС и подъездов в АП. Наша задача создать что-то, что сможет рассказать про наше время, про нашу жизнь интеллигентскую, народную, неважно, больше, чем предвыборная листовка, неважно, машина ли это добра или адская машина. И разумеется, нам приходится преодолевать трудности, связанные с сопротивлением среды, переживающей свой 1905 и 1989 год.
Но поле актуальных новостей вы целиком из зоны своего внимания не исключаете при этом, кажется.
ОЛЬШАНСКИЙ: Нет-нет, ни в коем случае. У нас пишет Иван Давыдов, пишет Олег Кашин, пишут какие-то люди с другой, условно говоря, стороны баррикад и все происходящее, конечно, будет находить какое-то отражение. Но главное для нас попытаться показать, что жизнь на этом не заканчивается. Что есть много всего другого. Вот, например, Женя Долгинова написала нам гениальный текст про даму, которая убила 17 старушек за 42 тысячи рублей. Там совершеннейший Трумен Капоте за этим встает и я уверен, что через 10 лет это тоже будет интересно. Это такая вечная драма, как в Голливуде. Фактически Русская жизнь это Голливуд.
Ну а как вы собираетесь заинтересовать аудиторию этими отвлеченностями, если они так увлечены Кацем и Шацем?
ОЛЬШАНСКИЙ: Во-первых, с помощью имен. Все-таки читатель на них реагирует. Толстая, Прилепин, Тимофеевский, Ольшанский, Кашин, Давыдов, Пищикова, Долецкая, Горелов в журнале будут 20-30 имен, которые что-то значат для аудитории. Кроме того, мы будем пытаться играть на вечных страстях: любовь, кровь Будем играть на опрокидывании актуальной политической проблематики в вечную. Потому что Шац и Кац это ведь только тени вечных Шаца и Каца, которые всегда боролись за Россию. И еще: существенно, что моя позиция или позиция Шуры абсолютно не представляют позицию редакции. Важная особенность Русской жизни, которая отличает ее от Кольты, от Большого города, от Афиши, то, что она ни в каком смысле не является партийным органом. Среди наших сотрудников есть люди, которые бесконечно по-разному оценивают жизнь. Мы работаем вместе не потому, что мы заодно. Мы объединены не взглядами, а любовью к русской литературе, культуре и истории.
Да, насколько я понимаю, любовь к словесности это для вас принципиальный момент. Вас не смущает то, что слово сейчас преимущественно ценится в своей инструментальной функции, а не эстетической? Что читатель становится все менее квалифицированным?
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Я просто не очень понимаю, как можно что-то описать, не описывая. Писать можно звуками или красками симфонию или картину. А текст пишется словами. Их надо как-то расставить. Любая расстановка это уже игра, в тексте игра словами. Всякий автор играет словами, хорошо, плохо другой вопрос. Но в любом тексте главное слово. Смешно, когда автор это отрицает. Для меня главное смысл, гордо говорит такой автор. Глупо говорит. Чтобы с помощью текста сообщить мысль, без которой мир зачахнет, надо определенным образом соединить слова. Вначале было Слово, и Слово было Бог, и никуда от этого не деться.
Но вы же не можете не замечать падение стилистической планки.
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Да, и оно ужасно. И надо сделать все, чтобы это падение остановить.
ОЛЬШАНСКИЙ: У меня самого возникает эта проблема. Я понимаю, что текст, который я пишу в том или ином литературном жанре, бесконечно менее ценен с социальной точки зрения, чем пост в фейсбуке, состоящий из двух абзацев и содержащий очень простую, очень короткую, очень жесткую мысль. Афористичную, желательно злобную, а еще лучше содержащую моральный ригоризм. Потому что моральный ригоризм это и есть сейчас главное настроение нашего социального круга. Максимальным успехом пользуются тексты, автор которых выступает с позиции пророка, который стоит на вершине холма и обличает нечестивых. При этом уже никому не важно, талантлив ли пророк, сложна ли его мысль, способен ли он к созданию двух— или трехходовых мыслительных комбинаций. Я очень люблю Андрея Лошака, он отличный парень, но, на мой взгляд, его тексты это именно такие обращения к собственной пастве, которые содержат какую-то одну простую идею. Мне кажется, это печально. Мы хотим другого.
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Все еще печальнее, потому что человек зачастую абсолютно не в состоянии понять написанное, считать сказанное. Вы наверняка с этим тысячу раз сталкивались когда вас упрекают в том, в чем вы совершенно не виновны, приписывают буквально обратное тому, что вы хотели сказать. И это расплата за то пренебрежение к слову, которое последние лет 15 сделалось легитимным.
А почему именно 15 лет? Откуда вы отсчитываете?
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Хороший вопрос. Наверное, с того момента, как в нашу жизнь пришел консюмеризм. У вещи гораздо меньше смыслов, чему у слова, она значительно проще в своем назначении, она не требует такого количества оттенков и нюансов. Собственно, что произошло? Произошло изничтожение оттенков смысла, их выкинули в нужник и слили воду. Доконсюмеристская эпоха выработала язык, который отныне кажется избыточным, громоздким, темным. Его слишком много. Хотя, может быть, это случилось и раньше, со Старыми песнями о главном, с желанием стать ближе к народу. Пишущие люди вдруг захотели опроститься. В начале 1990-х сложность была рыночным товаром. С конца 1990-х рыночным товаром стала простота, а на самом деле элементарность.
У вас есть амбиция это переломить? Или вы просто создаете такую резервацию для сложности?
ОЛЬШАНСКИЙ: Я вам скажу честно: я надеюсь на угасание протеста. Не потому, что я его враг. Я просто считаю, что когда протеста нет, люди обращаются к вечным ценностям. Как в 1970-х. Или в нулевых, когда мы начинали делать журнал и он был очень хорошо воспринят.
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Я думаю, что дело все-таки не в протесте. Когда мы пять лет назад начали делать журнал, то вдруг выяснили, что большое количество людей в нем нуждается. Это было абсолютно неожиданно. Людей, заинтересованных в слове, в смыслах, в каких-то тонкостях и оттенках, гораздо больше, чем мы пессимистически предполагали. И я думаю, что они никуда не делись. Во всяком случае, мы на них рассчитываем. Что касается протеста, то Митя, наверное, имеет в виду, что заморозки вообще оздоровляют организм, мобилизуют душу. И при Николае I, и при Столыпине-вешателе, и при дорогом Леониде Ильиче с духовной жизнью был полный порядок. Тут, впрочем, тоже важны оттенки: вегетарианская автаркия способствует приращению смыслов, людоедская никак нет.
Я посмотрел на ваш список авторов и там сплошь старая школа, уже известные авторы. У вас есть задача воспитать новых? Они могут появиться?
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Не знаю, могут ли. Но обязательно должны.
ОЛЬШАНСКИЙ: Проблема в том, что молодые люди сейчас форматируются под то, что видят вокруг себя. А видят они твиттер и морально и политически озабоченную прессу. Если мы просуществуем хотя бы года два, я надеюсь, что мы создадим вокруг себя какую-то экологию, которая позволит появиться кому-то новому. Люди будут это читать, будут это вдыхать и через это будут немножко меняться сами.
А вы думаете, новое поколение способно так же относиться к слову? Вот создатели портала W-O-S небезосновательно говорят, что молодежь вообще сейчас по-другому текст воспринимает.
ОЛЬШАНСКИЙ: Это только одна история. В 1920-е годы говорили, что для молодых людей поэзия теперь часть индустриального труда. Для некоторых это было правдой, но существовали и другие. Так и тут. W-O-S на гребне волны, они делают то, что максимально модно. Но я уверен, что в новом поколении, как и в любом, будет большинство, которое будет идти за эстетикой своего времени, и будет некое странное меньшинство. В некотором смысле мы, конечно, рассчитываем на ретроградов.
От первой Русской жизни было ощущение, что это во многом такая культурная антропология большой России. Вот есть страна, которая где-то далеко, и мы на нее издалека с интересом, любовью, опаской смотрим. Возможен ли тот же фокус сейчас? У вас нет ощущения, что большая Россия уже где-то близко? Что вот эта дама, которой посвящен текст Долгиновой, с этим своим молотком уже где-то неподалеку от вашей квартиры?
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Этот текст чем прежде всего замечателен? Женя Долгинова, вообще говоря, писательница-народница. Она, несомненно, хочет защитить народ от поверхностного, глупого, изничтожающего либерального суждения, она всегда кидается атаковать проклятого столичного сноба. И вот она пишет текст, ищет наиболее точные слова и в процессе соединения слов из текста совершенно уходит идеология. Ее там нет. А есть непонимание той границы, которая отделяет обыденность от преступления. Мы не понимаем, в какой момент эта женщина обычная, хорошая, милая девушка с косой делается монстром. Вот это неразличение границы, то, как исподволь нарастает безысходность преступления, это и есть главное художественное достоинство текста. Идеологической задачи такой совершенно не стояло, но словесное само так организует материал, что получается то, что получается. Долгинова замечательно показывает, в чем значение слова. У нее оно живет само.
ОЛЬШАНСКИЙ: А что касается молотка Понимаете, когда интеллигенции кажется, что народ у ворот, это иллюзия. Он даже близко еще не подошел.
Да вы же сами в фейсбуке пишете, что народ у ворот!
ОЛЬШАНСКИЙ: Нет-нет. Это ощущение создано десятками тысяч людей, которые вышли на улицу, но они и близко не отражают всей полноты, сложности, красоты и ужаса той жизни, которая возникнет в тот момент, когда из дома выйдут те, кто пока из него не выходит. Условно говоря, люди, которые в 1988-м1989-м выходили на Арбат и на Манежную площадь бороться за свои права, создавали ощущение разгневанной народной массы. Но на самом деле мы увидели эту массу в лице рэкетиров, которые приходили в 1994 году с паяльником, в лице тех, кто умирал на чеченской войне, в лице тех, кто пошел служить в ФСБ и потом начал отнимать собственность. Когда мы сейчас говорим, что Россия приблизилась, это иллюзия. Приблизились люди, которые живут в соседнем подъезде или районе. Мы пока еще даже не видели людей, которые живут в соседнем городе.
И у вас есть задача их рассмотреть?
ОЛЬШАНСКИЙ: Да, безусловно. Это-то и интересно. Рассмотреть человека, который едет на заработки в Москву, рассмотреть охранника, который сидит перед телевизором, рассмотреть человека незаметного. В связи с любыми переменами меня больше всего волнует вопрос о людях, которых в этих переменах нет. Кто в 1989 году знал, кто такая Елена Батурина? Кто в 1917-м знал, кто такой Ежов? Кто эти люди, которые выйдут на сцену через 510 лет? Что с ними происходит, как они живут? И что будет послезавтра? Потому что про завтра-то все ясно. В какой-то момент Лошак соберет свой миллион. Это понятно, это неизбежно. А что будет потом? При этом мы ничего не прогнозируем, конечно. Но мы хотим присмотреться к ним. Без осуждения, без иронии
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Но с любовью. Это вообще очень важная задача. Вот, скажем, пятиэтажная Россия, о которой пишет Пищикова: мне кажется, самое главное в старой Русской жизни это то, что мы с любовью на нее посмотрели. И при этом тогда не было и сейчас не будет никакого противопоставления пятиэтажных столичной интеллигенции или мировой культуре. Богему и буржуазию мы не втаптываем в асфальт. И это непонятно: как так, почему? Вот хороший пример: в первый день фейсбук из всего журнала более всего заметил текст Алены Долецкой, которую мы нежно любим, она совершенно прекрасная. Но сюжет про выбор шофера для нас, несомненно, не является главным. И у нас нет этого глупого столкновения жирной жизни русской богемы со страданиями маленького человека в русской провинции. А читатель его ждет. Мол, раз вы за маленького человека и за интеллигенцию, вы должны гвоздить Долецкую. А мы этого не делаем, мы нарушаем это ожидание и вызываем раздражение даже у очень умных людей. В фейсбуке Дашевского была на эту тему большая дискуссия, я прочел ее в изумлении: все-таки очень странно, когда арию Розины судят с позиций логики классовой борьбы.
ОЛЬШАНСКИЙ: Интересно было бы так же угадать будущих массовых убийц.
Неожиданный поворот.
ОЛЬШАНСКИЙ: Я к тому, что любовь да, конечно. Но не только любовь. Еще и опасность. Интересны и лица будущих святых, и лица будущих палачей. Нельзя все сводить к одному. Мы любим Россию. Да, мы ее любим. Но мы ее же и ненавидим. И боимся, и воспеваем.
В интервью Ленте.ру Тимофеевский сказал, что у вас есть запрет на критику первых лиц государства, Путина, Медведева и патриарха. Это что вообще за история?
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Это наше собственное правило. Ну во-первых, не надо вообще никому хамить. Мы формулируем так: мы не будем задевать первых лиц, надеясь на этом выторговать свободу высказывания по всем остальным темам, и, в общем, ее выторговываем. Потому что ситуация-то очень тяжкая. Репрессируют уже интонацию, как было в моей юности, никак не думал, что доживу до такого дежавю. Поэтому мы с Митей специально настаиваем: мы не касаемся А, Б и В, кому они нужны?! Дайте все остальное. И все остальное пока дают.
ОЛЬШАНСКИЙ: Давайте скажем правду: мы живем в абсолютно подцензурной стране. Можно спорить о том, сколько тут внешней цензуры, а сколько внутренней, но эта цензура есть. И в этой ситуации каждый выбирает свою стратегию. Как в 1970-х. Можно пойти работать в газету Правда и добровольно рассказывать, какие мудрые предложения по обустройству сельского хозяйства выдвинул Леонид Ильич на XXV съезде. Есть противоположная стратегия жить, как Эдуард Лимонов, абсолютно неподцензурно, эмигрировать, писать в стол. Но есть и третий путь. И я хочу напомнить, что много шедевров в те же самые 1970-е были созданы людьми, которые этот путь выбрали. Трифонов, Шукшин, Хуциев возникли именно в такой ситуации.
Хорошо. У вас на сайте есть еще довольно неожиданный раздел Объявления. Его появление коммерческими причинами объясняется?
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Нет-нет. Если мы через это выйдем на коммерцию хорошо. Но главное тут описать и эту часть мира нашего читателя тоже. Потому что он состоит не только из каких-то душевных порывов или ярких мыслей, но и из ежедневных рутинных обстоятельств надо снять квартиру, найти няню, продать ненужное барахло Это тоже литературный жанр, который создает образ нашего читателя. И главная тут задача чтобы читатель сам себя нарисовал.
Ну судя по тем объявлениям, что там есть сейчас, ваш читатель хочет чуть ли не первым делом уехать из России.
ТИМОФЕЕВСКИЙ: Ну да. Что тут поделаешь. Есть такая проблема.
Источник: afisha.ru