Фотография: Дани Канто / Primavera Sound
Чай Марианны Фейтфул
Фотография: Дани Канто / Primavera Sound
Чай Марианны Фейтфул
Простите, небольшая пауза, извиняется 65-летняя Марианна Фейтфул, хочу глотнуть своего чаю. Это не алкоголь, честно-честно!. Только что певица прогнала от сцены снимавших ее фотографов, и теперь явно чувствует себя более расслабленно и спокойно, чем прежде. Ее можно понять чуть ли не первый раз я сталкиваюсь с тем, насколько пресс-фотографии, виденные в журналах, несоответствуют реальности; Фейтфул выглядит именно как женщина, испытавшая все, что испытала она, от романов со всеми участниками The Rolling Stones, героиновой зависимости и анорексии до брака с ирландским аристократом и рака. То есть выглядит примерно как продавщица советского супермаркета. Это не оскорбление, а чистая правда; и, по большому счету, концерт Фейтфул от этого становится только лучше, ибо достовернее; как только она начинает, едва заметно покачиваясь в такт ритму, своим хриплым и сиплым голосом напевать очередную чужую песню, понимаешь для нее она, быть может, более своя, чем для автора. Справедливости ради, наблюдать за Фейтфул в паузах как она жалуется на то, что песни длинные, а времени ей дали мало; как долго не может вспомнить, кто написал The Crane Wife (ответ The Decemberists); как шутит про то, что через два года у нее будет 50-летие творческой деятельности, и на французский манер величает себя аррртист, нередко интереснее, чем ее слушать: по-настоящему сильно звучит, пожалуй, только перепевка The Gutter Twins с последнего альбома, в остальном группа аррртистки играет, как очень дорогой и профессиональный ресторанный бэнд. Но и ресторан оправдан этим голосом и этой судьбой; и когда под конец Фейтфул затягивает неизбежную As Tears Go By, мне становится интересно, сколько раз она уже ее пела тысячу? Десяток тысяч? Как бы то ни было, с каждым разом выходит все горше.
Afrocubism как дань мультикультурализму
Фотография: Дамия Босх / Primavera Sound
Двенадцать человек на сцене, примерно восемь из них из Мали, еще четверо из Мексики; ну и соответственно: много перкуссии, плясовая полиритмия, переливчатые мелодии, плюс заливистые трубы двух улыбчивых латиноамериканцев. Этно-состав, играющий в пятницу в 9 часов вечера, разумеется, вызывает массовые танцы на площади; любопытно, однако, что он на всем фестивале такой один. Что-то в этом есть постколониальное белые преимущественно люди, собравшиеся послушать свою музыку, в рамках обязательной программы культурной толерантности предоставляют пространство черной этнике; но не слишком много, только 45 минут, пока толпа собирается на The Cure у соседней сцены. Это с одной стороны, с другой все-таки есть ощущение, что эклектичность нынешних музыкальных вкусов, это меломанское ноубрау многим обязано именно развитию фестивального движения: все-таки когда ты можешь пройти буквально 30 метров и попасть с SBTRKT на рубящих суровый мужицкий рок The Men, а то и со Sleigh Bells на Mayhem, это как-то быстро отучивает жить в парадигме, в которой рэп, металл и электронная музыка три разных песочницы, обитатели которых воюют друг с другом.
The Cure как панацея
Фотография: Эрик Памиес / Primavera Sound
В каком году ты родилась? спрашивает мужчина справа у девушки слева (на таких группах места недалеко от сцены нужно занимать заранее, и в ожидании появления Роберта Смита люди заводят знакомства). В 85-м. Я был на концерте The Cure, когда тебе было два года! При входе на фестиваль висит объявление: The Cure изъявили желание выступить на 15 минут подольше, поэтому расписания других площадках сдвигаются; в то время, когда играют боги, на большинстве других сцен царит благоговейное молчание. Никогда не видел, чтобы группы официально раздвигали свой фестивальный сет, и не думаю, что увижу еще: на 15 минут подольше означает 3 часа ровно вместо двух сорока пяти; простите, Илья Игоревич, этой группе все равно, фестиваль или нет. Три часа и это еще не все сыграли: обошлись, например, без Fascination Street и Jumping Someone Elses Train зато было много всего с пластинки The Top, были The Lovecats и One Hundred Years; была Fight, сыгранная впервые с того самого 1987-го, когда девушке слева было два года. Не скучно ли? Нифига не скучно потому что по сути The Cure играют за несколько разных, одинаково великих групп: одна условные классики готики, вторая авторы The Lovecats, Close to Me и Let\’s Go to Bed; третья сочинители Disintegration, ну и так далее. Была тушь на глазах Роберта Смита и помада на его губах; был похожий на дедушку-профессора Порл Томпсон; был феноменальный совершенно басист Саймон Гэллап как раз вчера ему исполнилось 52, но выглядит он максимум на 35, и надо видеть то, как он обращается с инструментом: это настоящий секс с бас-гитарой, вызывающий тем большее восхищение, что продолжается он три часа. И что самое главное ты ожидаешь, что из тебя вынут душу, а с тобой вместо этого разговаривают по душам. Концерт The Cure это именно что очень душевное мероприятие; простите за выражение, но другого слова не подобрать. Роберт Смит много улыбается, ему явно в радость играть все эти песни и быть в кругу своих; The Cure совсем не тоталитарны, они нисколько не навязывают себя, в отличие от некоторых; эта группа никому не хочет понравиться и не очень-то жаждет завоевать новую аудиторию ей достаточно, что несколько десятков тысяч человек подпевают не только словам, но и клавишным проигрышам. От этого трехчасового переживания остается ощущение какого-то тяжелого, выстраданного счастья, и это, в сущности, неудивительно при всей бездне отчаяния, что сквозит во многих их лучших вещах, их первая песня все-таки неслучайно была по мотивам Камю; это очень экзистенциалистская музыка в каком-то смысле, она про то, как принять и понять всю заведомую бессмысленность жизни и пересилить ее, и суметь заполнить собственным содержанием. Кроме всего прочего, из всех по-настоящему больших рок-групп, что я видел, концерт The Cure менее всего похож на шоу никаких декораций, никаких дополнительных активностей, просто пять человек стоят и играют великие песни; и этого ого-го как достаточно. Черт возьми, да Роберт Смит даже сам меняет гитары, без этих вездесущих помощников, которыми сейчас, кажется, ансамбли обзаводятся после первой же успешной записи. Нам сказали, что у нас осталось три минуты, усмехается Смит, выйдя на третий, кажется, бис. Ну, у нас есть одна вещица на три минуты. И звучит, разумеется, Boys Dont Cry, и я понимаю, что на этом все, и эти три часа они, с одной стороны, все как эти три минуты, а с другой как отдельная небессмысленная жизнь, и накатывает чертовски приятная усталость, я понимаю, что этим летом мне предстоит испытать все это еще как минимум однажды (а то и два раза), и от этого становится еще лучше. Может быть, и Fascination Street все-таки сыграют.
Лучшие современные группы похожи на школьников
Не хотелось бы чересчур генерализировать, но пока получается, что так: позавчера такими были The xx, вчера The Drums, которые и правда выглядят так, будто вышли выступать перед любимыми одноклассницами на выпускном. У Джонатана Пирса какая-то смешная и очень американская красная курточка; гитарист одет в клетчатую рубашку; ну и как только они начинают играть, вся площадь начинает танцевать и то же самое будет на Пикнике Афиши, даже не беспокойтесь. По Пирсу, конечно, очень похоже, что он переслушал и пересмотрел Моррисси и теперь изоблажает кумира со всей своей юношеской дури, но, ей-богу, у него выходит так наивно, мило и обаятельно, что не возникает вообще никаких претензий. Точнее, возникает единственная: кажется, американская пресса убедила ансамбль в том, что второй альбом у них не получился, и теперь песен оттуда группа стесняется; возникают они только в середине сета и с какими-то странными извинительными предуведомлениями: мол, вот мы недавно выпустили пластинку Portamento, и там есть песня Money, и мы ее сейчас сыграем; ничего себе недавно, по нынешним временам некоторые уже наверняка успели карьеру начать и закончить. Ну ничего публику не обманешь, и под Money и Days она притоптывает и приплясывает ничуть не менее бодро, чем под все остальное, и Пирс уже более уверенно перекидывает в руках микрофон, и бегает по кромке сцены, и верещит, и завывает, и появляется уверенность, что за ближайшие два месяца уверенность к себе в группе вернется, и все у них будет совсем хорошо хотя, казалось бы, куда уж лучше.
Темнота друг молодежи
В SBTRKT, кажется, играют два человека; один из них вроде бы поет, а другой, похоже, временами садится за барабаны; один, вероятно, черный, а другой, видимо, в маске; еще они, наверное, много нажимают на всякие разные кнопки и приборы. Все эти вводные слова и оговорки нужны по одной простой причине: на сцене царит загадочный синий полумрак, и о том, кто что делает в SBTRKT, остается гадать, вглядываясь в две фигуры, которые меняются местами, меняют позы и производят звуки. Отменные при этом звуки и очень живые: барабанная установка там и правда есть и задействуется очень активно; поют тоже вживую; сэмплируют и программируют тоже, похоже, в реальном времени; и все это страшно любопытно и с точки зрения визуальной (потому что кое-что все-таки видно, а так даже забавнее), и с точки зрения непосредственно музыкальной. Вообще, SBTRKT, кажется, работают абсолютно по схеме рок-группы то, что на их альбоме было недопроявлено, недоделано и недодумано, в живой версии наконец проявляется в полной мере и звучит гулко, внушительно и четко. Возвращаясь к вчерашним тезисам относительно Grimes: вот у новой электроники, кажется, в какой-то момент встала ровно та же проблема, что сейчас у новой камерной поп-музыки и она ее решила, и теперь есть Джеймс Блейк, SBTRKT и кто только не, и смотреть на все это зачастую интереснее, чем на очередных дерганых инди-рокеров, а слушать уж интереснее совершенно точно. В какой-то момент я замечаю в очереди за пивом Роми из группы The xx ну, собственно, в чем-в чем, а уж сомнений в том, что у этих людей отменный вкус, точно нет совершенно никаких.
Альбомы все еще могут изменить судьбу группы
Фотография: Эрик Памиес / Primavera Sound
Ну да, в эпоху песен, айподов и вирусных роликов на YouTube этот тезис может показаться спорным: кому нужны альбомы вообще, важна либо репутация, создававшаяся годами, либо новая яркая вспышка. По счастью, группа The Rapture категорически опровергает этот тезис. Ну вот кем они были полтора, допустим, года назад? Группой, выстрелившей в начале 2000-ных на общей дископанковой волне, сочинившей на шару пару-тройку канонических песен жанра, а потом потратившей несколько лет на что-то совсем невнятное и в итоге совсем пропавших из виду. После выхода In the Grace of Your Love они моментально превратились в больших хедлайнеров и, в общем-то, оправданно. Любопытно, на самом деле: Franz Ferdinand и The Rapture ведь по времени появления на общественном горизонте практически ровесники, но первые в итоге выбрали путь классиков, а вторые современников. Любопытно еще и то, что играют The Rapture на той же сцене, что и The Cure, с которыми их когда-то много сравнивали, и теперь понятно, что зря The Rapture все-таки совсем про другое, про порывистый и упоительный гедонизм. И со своей новой ролью группа справляется с видимым удовольствием Люк Дженнер произвольно меняет вокальные модусы с взвизгиваний в House of Jealous Lovers на романтические распевы Sail Away, барабанщик проводит весь концерт в одном восторженном положении, и уж особенное восхищение вызывает клавишник, который умудряется одновременно жать на кнопки, отвечать за перкуссию и играть на саксофоне, причем все это зачастую в рамках одной песни. История все-таки забавная женщина кто бы мог сказать еще пару лет назад, что по состоянию на весну 2012-го The Rapture будут казаться более значительной во всех отношениях группой, чем, например, The Strokes.
(Извините, наши репортажи появляются несколько оперативнее, чем фотографии и видеоролики с фестиваля; по мере поступления таковых мы их сюда добавим.)
Источник: afisha.ru