Олег Басилашвили: «Если роли в БДТ перестанут давать, буду книги писать» («Конкурент», Иркутск)

Олег Басилашвили: «Если роли в БДТ перестанут давать, буду книги писать» (
Московское издательство «Эксмо» выпустило книгу воспоминаний народного артиста СССР Олега Басилашвили «Неужели это я?! Господи…». Небольшой тираж (чуть более трёх тысяч экземпляров) был молниеносно раскуплен, теперь будем ждать дополнительного. Олег Валерианович встретился с публикой в книжном магазине на Невском проспекте Петербурга. Повезло тем, кто пришёл туда задолго до намеченного часа, потому что народу собралось столько, что, увы, увидеть и послушать любимого актёра довелось не всем.

Московское издательство «Эксмо» выпустило книгу воспоминаний народного артиста СССР Олега Басилашвили «Неужели это я?! Господи…». Небольшой тираж (чуть более трёх тысяч экземпляров) был молниеносно раскуплен, теперь будем ждать дополнительного. Олег Валерианович встретился с публикой в книжном магазине на Невском проспекте Петербурга. Повезло тем, кто пришёл туда задолго до намеченного часа, потому что народу собралось столько, что, увы, увидеть и послушать любимого актёра довелось не всем.

Олег Басилашвили: «Если роли в БДТ перестанут давать, буду книги писать» (

«Это вам не бык на палочке»

Какой у автора стиль, язык, какой юмор и самоирония — чувствуешь с первых же страниц главы «Вместо предисловия» и предвкушаешь «запойное» чтение.

— Это я — вон там, в витрине, сутулый старик с пакетами, мучимый артритом, колитом, тендовагинитом, мозолями и ненужными мыслями. Давно за семьдесят — это вам не бык на палочке!

— Ясно, что я человек довольно гнусный. Ну, чтобы помягче — тяжёлый. Что называется, «синия жылы». Ну, к примеру, жду, когда кто-нибудь допустит оплошность. Забудет, скажем, выключить свет в кухне. Или в туалете. И у меня наступает праздник души.

— К несчастью, а может, к счастью, люблю приврать… И ясно, что к старческой лени, маразму и желанию приврать добавился ещё один порок — неудержимая болтливость.

Встречу с читателями, зрителями актёр начал со слов:

— Никогда так не волновался перед премьерой, как сейчас. В театре говоришь чужие слова. Если говоришь с выражением, скажут: «Хорошо играл», а без выражения — значит, плохо. Я, правда, стараюсь последние годы играть без выражения, то есть монотонно, бу-бу-бу. Мне это очень нравится. Говорят, новый стиль… А здесь, честно говоря, не знаю, как себя вести. Потому что на меня смотрят как на какое-то чудовище, которое что-то написало — неожиданно для всех.

Рассказав, как рождалась книга, почему у неё такое название и ради чего вообще она написана, автор признался:

— В этой книжке я пытался не врать. Описал то, что чувствовал, как относился к людям. Оказывается, сесть за стол и начать что-то писать невероятно тяжело. Когда-то я спрашивал композитора Андрея Петрова: откуда вдруг берётся мелодия? Как неожиданно возникает? Он не мог объяснить этого. Говорил, что иногда впадает в такое состояние, когда какие-то звуки мерещатся. Или я спрашивал поэта, как можно ни с того ни с сего написать: «На холмах Грузии лежит ночная мгла»? Очень хотелось иногда поразить — это искушение! — словесной красотой, как у Бунина. Но не получилось. Я не Бунин и не претендую на это. Сейчас я пишу вторую книгу, более бездарную. Ни черта не получается. Набоков же сказал, что первую книгу может написать каждый. Жизнь каждого человека безумно интересна. А вот вторую книгу фиг напишешь. Да, это так… Но если роли в БДТ перестанут давать (на что я надеюсь), буду книги писать.

Я хочу поделиться с вами своим отношением к тому, как мы живём, как жили и кто мы такие, зачем, собственно, на свете существуем. Вопросы сложные, ответить на них никто не может. Попытка землян понять смысл жизни — это и есть прогрессивное движение вперёд. Я думал, что если напишу книгу, то пойму, зачем находился на свете. Там люди, которые мне дороги, которых любил.

«Какая бомба? Они пьяные!»

— Я всей своей жизнью обязан людям, о которых написал. Московская средняя школа № 324. Второй-третий классы. Молодой учитель Красников (имя-отчество не помню). Математик. Фронтовик. Сразу понял, что перед ним абсолютно бездарная личность (это я). Я ничего не понимал в цифрах. Но он так интересно объяснял урок, что мы все его обожали. Это был добрый, хороший человек, он держался с нами на равных, и мы не обижались на двойки и тройки, которые он нам ставил. Или второй учитель математики Николай Михайлович Дуратов. Входил в класс, срывал с себя ремень, бил пряжкой по парте так, что чернила брызгали, и кричал: «Молчать! Тупые все! Ид-диоты! У, бля-у-у…» Мы звали его Никола-гром. И любили его! Он участвовал в самодеятельности, обожал театр. В 9-10 классах беседовал со мной о театре и ставил мне по своему предмету пятёрки. Я никогда не забуду этих людей.

Или мой школьный товарищ Кривоногов. Не знаю, жив ли он сейчас… Вечно спал на задней парте. И вот мы проходим по литературе роман «Что делать?» Фальшивый до ужаса. Тоска неимоверная, эти «новые люди». Месяц изучаем сны Веры Павловны. Какие-то пошивочные мастерские. Любовь втроём, вчетвером… Школа у нас мужская. Откровенно говорить о любовных отношениях нельзя, поэтому — намёками. Где-то на двадцатом уроке, когда уже мозги кипели от ненависти к Чернышевскому, учитель спрашивает: «Кривоногов, ответьте, что главное в произведении „Что делать?“ И он ответил:

— А чо? Блядуны они все. Вот истина! Всех призываю всегда быть открытыми.

Мы с другом записались в школьную самодеятельность. Там пацанам можно было познакомиться с девочками. Все мечтали стать артистами. У нас был замечательный подвал, где мы, как нам казалось, занимались искусством по системе Станиславского. И свет там был, и занавес. Однажды мы с товарищем шли вечером от наших подружек. Москва, 1950 год. Жив был великий вождь народов Сталин. Идём к метро «Дворец Советов». Раньше там не было турникетов, билеты надо было купить в кассе и предъявить девушкам в беретах. Видим: два здоровенных амбала пытаются пройти без билетов. И мы, советские юноши, естественно, возмутились: «Как вам не стыдно?»

— Да пошли вы! — раздалось в ответ. И тут мой товарищ произносит роковую фразу: «А мы из МГБ». В Москве было Министерство государственной безопасности, которое ввёл Берия. Чёрт знает почему, мы, мальчишки, в спорах между собой любили вставить: «Я из МГБ…» И тут эти двое меняются в лице, один из них лезет в карман, вынимает медаль на длинной цепочке, а на ней — щит и меч. Оказывается, он из МГБ! Достаёт пистолет: «Три шага вперёд. Паспорта!» У меня паспорт с собой был, у товарища — нет. Мой паспорт забирают, нас выводят наверх, на Кропоткинскую улицу. Друг мой шёпотом говорит: «Я рву когти». — «С ума сошёл? Пристрелят при попытке к бегству». Причём от них пахнет водкой. На улице ни души, уже двенадцатый час. На наше счастье, вдруг навстречу идёт маленького роста, худенький прихрамывающий человек. «В чём дело?» — спрашивает он. «Вот поймали шпионов. Подкладывали пластиковую бомбу под дом Василия Сталина». А там действительно дом Василия Сталина. Я начинаю что-то лепетать: «Какая бомба? Они пьяные!» Коленки трясутся. Наконец этот человек говорит: «Дайте мне его паспорт. Большое вам спасибо, товарищи, можете идти, я разберусь». И они уходят. Человек отдаёт мне паспорт: «Бери. И чтобы вас здесь никогда в жизни больше не было!» И мы как дунули! Три ночи мой товарищ спал в моём доме, боялся появиться у себя. Вот какое время было. Так что этот человек (чекист, эмгэбэшник?) спас нам жизнь.

«Я очень хотел работать в МХТ. Но меня не взяли»

— Я всем в своей жизни обязан Большому драматическому театру, в котором работаю более 50 лет. И прежде всего благодарен Георгию Александровичу Товстоногову и актёрам, моим товарищам, с которыми провёл по 15–20 лет. Многих нет на этом свете, кто-то уехал работать в Москву…

Я очень хотел работать в Московском художественном театре, учеником которого являюсь. Но меня не взяли. Я был очень этим подавлен. Мне тогда казалось, что это единственный в мире театр, в котором была поэзия. Даже в плохих советских пьесах — благодаря таланту режиссёров и актёров. На мой взгляд, любой спектакль — острый, современный, романтический — должен нести ноту своей поэзии. Очень редко в других театрах я встречал это. В Малом театре — Вера Пашенная в образе Вассы Железновой. Это глыба. Трагедия русской земли, которая отравляет людей. Или Всеволод Якут, игравший Пушкина в Театре Ермоловой. Великий русский артист творил чудеса на сцене. Мы ходили на спектакль с мамой. Академики, пушкинисты пришли смотреть на Якута в образе Александра Сергеевича. Помню, как они уходили из зала, возмущались: «Безобразие! Как не стыдно?! Разве это Пушкин?»

Я был на могиле Якута на Ваганьковском кладбище. Среди громадных мраморных пантеонов, с золотом, с какими-то птицами, с фотографиями и надписями, высеченными в граните, — заброшенный холмик земли, небольшой гранитный камешек, на котором написано: «Актёр Якут». И всё.

Не снято!

— Как часто бывает в кино: актёр, как ему кажется, сыграет гениально — и это вырежут. А самое дурацкое встанет в картину. Телевизионный фильм Бортко «Мастер и Маргарита», где я играл Воланда. Мне очень дорог момент, которого нет у Булгакова. Когда Воланд смотрит на Маргариту, такая у него зависть по отношению к Мастеру, что эта женщина его любит! И когда Воланд протягивает ей золотую подкову в знак одобрения, стоит рядом с ней, гладит её по волосам — это не сняли! Я просил Бортко: ну, сними!

Или у Данелии в «Осеннем марафоне». Там есть сцена, когда Бузыкин приходит домой и узнаёт, что его дочь уезжает со своим мужем в экспедицию на Север. Мы с женой (Гундарева) поём песню, чтобы дети записали её на магнитофон и слушали потом на Севере. Данелия мне сказал: «Ты должен спеть песню, которую пел когда-то своей маленькой дочке. Вспомни, как всё было хорошо, какое было семейное счастье… Надо заплакать». И я спел. Гия подошел ко мне, расцеловал: «Большое спасибо!» Я решил, что этот кадр войдёт в историю кинематографа наряду с «Восемь с половиной». И вот я смотрю фильм, сейчас-сейчас это будет! Они все поймут, как я играю. Но где та сцена? Нет её! Где слёзы? Бац, другая сцена! «Гия, ты же мне сказал: „Плачь!“ Потом целовал, говорил „спасибо“! И вырезал это!» «А мне важно, как ты подходишь к слезам, — сказал он. — Эмоция рождается на стыке кадров. В момент монтажного стыка. Вот этот стык с другой сценой я и дал».

Источник: rus.ruvr.ru

Добавить комментарий