Визуальный образ детства

В Центральном доме художника открылась выставка советского художника-иллюстратора Виталия Горяева. В экспозиции — полторы тысячи рисунков, большая часть которых хорошо знакома зрителям по детским книгам и русской классике.

В Центральном доме художника открылась выставка советского художника-иллюстратора Виталия Горяева. В экспозиции — полторы тысячи рисунков, большая часть которых хорошо знакома зрителям по детским книгам и русской классике.

В зале — шпалерная развеска в четыре этажа, нелегко вместить в сравнительно небольшое помещение коллекцию в полторы тысячи рисунков. Кажется, ну зачем так много, вроде как графика не терпит суеты и мешанины, искусство это тонкое, требующее вглядывания и терпения… Но стоит только начать всматриваться, приглядываться, как ответ приходит сам собой.

Рисунки Виталия Горяева, его авторская манера, стиль знакомы, наверное, всем, кто родился в Советском Союзе. Чем больше смотришь на забавных пионеров к стихам Агнии Барто или того самого Тома Сойера, который теперь уже просто не может выглядеть иначе, чем в интерпретации Горяева, тем больше хочется погрузиться в этот визуальный образ детства. К тому же цель организаторов, главный из которых сын художника Сергей Горяев, понятна — наследие обширно (выставили только его часть), и показать хочется как можно больше. Все-таки это не просто выставка, а первая за последние 30 лет ретроспектива, да к тому же еще отмечающая 100-летний юбилей со дня рождения художника и 30-летие со дня смерти. Так что поводов хватает, работ — тоже.

Самым логичным способом упорядочить такое количество листов, конечно, может быть только хронология. Годы 1930—1980-е — таков творческий размах Виталия Горяева. Начинается рассказ с 1930-х, когда Горяев начал учиться во ВХУТЕИНе и Московском полиграфическом институте у классиков книжной иллюстрации Владимира Фаворского и Дмитрия Моора. Эту почти легендарную историю теперь передают из уст в уста: вроде как по собственным воспоминаниям художника путь ему подсказал не кто иной, как Владимир Маяковской. Юноша принес поэту свои первые литературные творения, а тот, увидев на полях рисунки, перенаправил творческую энергию в совершенно другое русло. И не ошибся.

Действительно, в то время книжная и плакатная графика была на подъеме. Не имея возможности заниматься более монументальным искусством (живопись оказалась загнанной в угол советской идеологией), многие уходили в графику. На тот момент она давала возможность для творческого эксперимента и к тому же гарантировала доход. Правда, позже режим добрался и до этой сферы: Сергей Горяев вспоминает, что в 1960-е его отец не раз подвергался критике за слишком левые и авангардные рисунки. Поэтому его не принимали в Академию художеств на протяжении 17 лет, хотя к тому времени он был уже признанным мастером, Народным художником СССР и лауреатом Госпремии.

Хотя для зрителя или скорее для читателя, тем более юного, звания не имеют никакого значения. Гораздо важнее сами работы — разноцветные акварельные рисунки к детской литературе и лаконичные, строгие, набросанные тонкой линией, свободным штрихом иллюстрации к русской классике — Гоголю, Достоевскому, Пушкину. На первых — розовощекие дети и строгие взрослые, и те и другие имели своих реальных прототипов среди друзей и близких художника. На вторых — образы XIX века, такие глубокие, сложные, что рисунки действительно могли показаться ретроградам авангардными. Ведь они изображали отнюдь не буквальное переложение сюжета, а создавали атмосферу, ситуацию, за которой всегда оставалась загадка и возможность для фантазии самого зрителя. Ими Горяев особенно знаменит, хотя начинал он, как и многие в 1930—1940-е, с плаката — работал для военных «Окон ТАСС», журнала «Фронтовой юмор». И, конечно, для журнала «Крокодил», с которым его связывает более полувека сотрудничества. Рисунки из «Крокодила» вместе с другими висят сегодня в экспозиции, точно так же без паспарту, в скромных рамах, наклеенные прямо на картон. Но все это — и скромность оформления, и странности развески — кажется, не имеет никакого значения, уходит на второй план. Остаются линии и образы. Остается память.

Источник: rbcdaily.ru

Добавить комментарий