«Приднестровская проблема. Русский фактор и позиция РФ»: стенограмма заседания в ИДК

«Приднестровская проблема. Русский фактор и позиция РФ»: стенограмма заседания в ИДК
ИА REGNUM публикует стенограмму состоявшегося 24 ноября 2011 года в Институте динамического консерватизма заседания на тему «Приднестровская проблема: история вопроса, современное положение, перспективы. Русский фактор и позиция РФ».

ИА REGNUM публикует стенограмму состоявшегося 24 ноября 2011 года в Институте динамического консерватизма заседания на тему «Приднестровская проблема: история вопроса, современное положение, перспективы. Русский фактор и позиция РФ».

«Приднестровская проблема. Русский фактор и позиция РФ»: стенограмма заседания в ИДК

Михаил Демурин, директора по программам Института динамического консерватизма: Институт динамического консерватизма рад приветствовать наших сегодняшних гостей: министра иностранных дел Приднестровской Молдавской Республики Владимира Валерьевича Ястребчака, заместителя министра иностранных дел ПМР Виталия Викторовича Игнатьева и директора Института истории, государства и права Приднестровского государственного университета Илью Николаевича Галинского. Мы рады приветствовать всех, кто к нам присоединился сегодня для обсуждения этой, как представляется коллективу ИДК, более чем актуальной проблемы. Нам хотелось обстоятельно поговорить на эту тему, затронув и предысторию вопроса, и современное положение, и перспективы в контексте общей ситуации, которая сегодня складывается на пространстве Исторической России. Предоставляю слово нашим гостям.

Владимир Ястребчак, министр иностранных дел Приднестровской Молдавской Республики: Уважаемые коллеги! Прежде всего, хочу поблагодарить за приглашение и предоставленную возможность обозначить нашу позицию по достаточно широкому кругу вопросов, которые касаются актуальных проблем как для Приднестровской Молдавской Республики, так и, полагаю, для Российской Федерации, которая имеет свои интересы в нашем регионе и в более широком контексте. Без понимания этой взаимосвязи, безусловно, очень сложно увидеть, в чем эти интересы могли бы состоять и, что гораздо важнее, как они могли бы быть реализованы в интересах и Приднестровья, и Российской Федерации.

Когда мы говорим об истории сложившейся ситуации, очень важно понимать, что ее истоки никоим образом не сводятся к периоду распада Советского Союза, то есть к 1989, 1990 и 1991 годам. Основы конфликта закладывались гораздо раньше, и, на мой взгляд, это было частью той национально-государственной политики в Советском Союзе, которая предполагала создание некоторых, скажем так, «взрывоопасных точек», напряжение в которых потом регулировалось бы вмешательством союзного центра. В ситуации с Приднестровьем жесткого национального фактора не было, но при образовании Молдавской Советской Социалистической Республики в составе Советского Союза из различных составных частей — нынешней территории Приднестровья и Бессарабии — уже закладывались те противоречия, которые не могли не проявиться с ослаблением союзной власти.

К числу таких противоречий, конечно, стоит отнести и противоречия национальные, хотя, по наиболее расхожей идее, молдо-приднестровский конфликт не является межнациональным. Отчасти да, он таким не является, поскольку и в Республике Молдова, и в Приднестровской Молдавской Республике живут одни и те же этнические группы. Вопрос, однако, в процентном соотношении: если в Республике Молдова есть титульная нация, то в Приднестровской Молдавской Республике основные этнические группы — русские, украинцы и молдаване — представлены примерно поровну, и именно это способствовало формированию приднестровской идентичности, то есть того, что мы называем приднестровским народом. Это дает нам основание говорить о том, что конфликт имеет и национальную составляющую. По крайней мере, это конфликт между государственным образованием, где есть титульная нация, и государственным образованием, где титульной нации нет.

Кроме того, противоречия закреплялись в экономической сфере, поскольку при 17% населения в Приднестровье было сосредоточено порядка 40% промышленности бывшей Молдавской ССР, причем речь идет не о сельхозобрабатывающей промышленности, а о таких отраслях как машиностроение и металлообработка. Это предопределяло достаточно большой удельный вес городского населения и, соответственно, привлечение в качестве специалистов представителей других национальностей. Кроме того, на протяжении всего периода советской истории Приднестровье было донорским регионом для всей Молдавской ССР, и за счет этого социально-экономические проекты по развитию городов Тирасполь, Бендеры, Рыбница тормозились для того, чтобы основные средства вкладывались в Кишинев, другие города Советской Молдавии. Все это, естественно, замечалось населением, но, так как существовало союзное государство СССР, смягчалось решениями центра. Естественно, как только центральная власть начала ослабевать и возникли другие процессы, которые получили такое название как «национальное возрождение», все эти вещи, конечно, стали проявляться.

Неслучайно отправной точкой для перехода конфликта в открытую фазу стал вопрос о языках: в Молдавской ССР был принят закон о государственном языке и им стал только молдавский язык, причем на основе латинской графики, чуждой молдавскому языку, который возникал и развивался на основе кириллической графики. Одновременно начались увольнения по национальному признаку. Все это не могло не вызвать противодействия в Приднестровье.

Не вдаваясь слишком глубоко в исторический аспект конфликта, могу лишь сказать, что ни одно из этих противоречий не было преодолено. Более того, с учетом тех событий, которые произошли, эти противоречия лишь усугубились. Наверное, водоразделом стал 1992 год, хотя люди гибли и до этого. События 1992 года, вооруженный конфликт, агрессия (по-другому мы это охарактеризовать не можем, потому что защитники Приднестровья, мирные жители гибли на нашей территории) — все это привело к тому, что процесс формирования институтов государственной власти Приднестровья стал необратимым. Отдельно хочу прокомментировать тезис о том, что мы изначально были сепаратистами. Наши органы государственной власти и основные силовые структуры стали формироваться в 1992 году, уже после того, как начались боевые действия. Например, Министерство безопасности было сформировано в мае 1992 года, то есть спустя три месяца после начала открытой фазы вооруженного противостояния. Министерство иностранных дел (тогда — Управление внешних связей) появилось 1 июля 1992 года. Таможенные органы были созданы вообще в октябре 1992 года, то есть после прекращения боевых действий. Все это говорит о том, что мы старались найти пути и решения, которые могли бы позволить продолжать сосуществовать в мирных рамках, в тех рамках, которые можно было бы сохранить после распада Советского Союза. Пролившаяся кровь, однако, сделала эти процессы, наверное, необратимыми.

Забегая немного вперед, могу сказать, что, с политической точки зрения, точкой невозврата стал 2003 год. Буквально в эти дни восемь лет назад тогдашний президент Республики Молдова отказался подписать известный «Меморандум Козака», который на тот момент был очень хорошо, тщательно проработанной юридической моделью, но не устроил, прежде всего, западных партнеров, у которых нашлись более веские аргументы. Тем не менее, после 1992 года начался процесс поиска того устойчивого решения, которое могло бы устроить население и в Республике Молдова, и в Приднестровской Молдавской Республике, стать приемлемым в более широком контексте: так получилось, что внимание к нам приковано не только со стороны нашего населения, но и со стороны и России, и Украины, и известных международных структур, и внимание это только нарастает.

Именно поэтому с 1994 года был начат переговорный процесс между Приднестровской Молдавской Республикой и Республикой Молдова на уровне руководителей государств. Тогда, в 1994 году, был подписан первый документ переговорного процесса — совместное заявление двух руководителей. Правда, еще до этого, в 1993 году, коллеги из ОБСЕ зафиксировали, что, по мнению этой авторитетной структуры (ее авторитет, правда, в последнее время несколько пошатнулся), урегулирование конфликта не может быть достигнуто ни в рамках унитарного государства, ни в рамках независимости Приднестровья, и это, естественно, предполагает поиск компромисса. И вот в течение этого продолжительного времени мы пытались и пытаемся найти этот компромисс, пытаемся понять, в чем же он состоит. За этот период нашей стороной предлагалось достаточно много моделей урегулирования. Требования Приднестровья начинались всего-то со свободной экономической зоны и, проявив политическую мудрость и ответственность, достаточно легко было найти решения, которые обеспечивали бы минимальный уровень экономической самостоятельности и при этом сосуществование в рамках какой-то общности. Затем речь шла о конфедерации (это предложение было сделано еще в 1993 году), а в 2003 году — об упоминавшемся федеративном проекте. К сожалению, ни разу мы не встретили понимания в отношении наших инициатив о стороны официального Кишинева. Наша готовность договариваться, наша готовность искать компромисс неизменно воспринималась как то, что мы подвержены или можем быть подвержены внешнему давлению, как то, что свидетельствует о нашей слабости.

Тем не менее, в настоящее время переговорный процесс ведется, хотя то, что происходит, я бы назвал даже не ходьбой на месте, а прыжками на месте, чтобы, раскачавшись, сделать какой-то шаг вперед. Надо, однако, отдавать себе отчет, что к настоящему моменту мы подошли к ситуации, когда какие-то реальные подвижки возможны только в областях, которые позволяют избегать политизации. Это восстановление транспортного сообщения, решение вопросов взаимодействия правоохранительных органов. Все эти вещи на слуху, обсуждаются, по ним есть определенные подвижки, но все понимают, что говорить о политике, о политической составляющей урегулирования на данном этапе очень и очень сложно или даже невозможно, потому что исходные позиции сторон диаметрально противоположны: Республика Молдова говорит только об унитарном характере государственного устройства, а в Приднестровье говорят о независимости.

Думаю, вполне понятно, почему я, несмотря на должность, исхожу из этой точки зрения: оснований для позиции, которую высказывает приднестровская сторона, на мой взгляд, гораздо больше. Почему я так говорю? Потому, что все решения, которые принимались у нас на общегосударственном уровне, принимались путем всенародных референдумов. Таких референдумов было восемь. На этих референдумах независимость провозглашалась, на этих референдумах независимость подтверждалась. Референдумы проводились в соответствии с международными правилами и стандартами. Говорить о том, что в непризнанном государстве подтасовать можно все, что угодно, наверное, можно, но история приднестровских референдумов говорит об обратном. Когда народ принимал другое решение, оспорить его было невозможно. В частности, так было с референдумом по вопросу о частной собственности на землю: люди просто не поддержали то решение, за которое агитировала власть. Люди отклонили это решение, просто проголосовав ногами, не придя на избирательные участки. Поэтому наша история, история нашего демократического движения имеет достаточно солидный опыт и достаточно много позитивных примеров того, как, вообще, должна строиться жизнь народа и как этим народом должны приниматься решения.

Безусловно, мы понимаем, что к нашей тематике, к тому, как у нас проходят те или иные демократические процедуры, прежде всего выборы и референдумы, приковано повышенное внимание. Если мы хотя бы на долю секунды позволим усомниться в том, что у нас все организовано и проводится на само высоком уровне, естественно, что нас могут смять. Наша задача — не давать повода сомневаться, и поэтому нам, как и нашим коллегам в Абхазии и Южной Осетии, приходится быть готовым к дополнительным сложностям и трудностям. Например, у нас предусмотрено предоставление в избирательную комиссию нескольких тысяч подписных листов, и любой кандидат в президенты должен собственноручно подписать каждый подписной лист. На мой взгляд, это требование излишнее, но это требование существует для того, чтобы потом нельзя было оспаривать законность предоставленного подписного листа.

Что касается нынешней ситуации вокруг переговорного процесса, то она, действительно, непростая. Дело в том, что относительно молдо-приднестровского конфликта существует много мифов и иллюзий. Прежде всего, это кажущаяся легкость достижения урегулирования. Казалось бы, что делить, люди жили сорок лет в одной стране, население состоит из примерно тех же самых этнических групп, люди достаточно свободно ездят друг к другу… Подчеркну, что эта легкость достаточно условная и эфемерная, и с этим пониманием сталкиваются все, кто приезжает к нам и начинает достаточно серьезно заниматься ситуацией. Есть много экономических интересов, есть много политических интересов, и, в конце концов, выросли целые поколения, которые живут в разных системах ценностных и политических координат.

Возьмем образование. Если в Приднестровье сохранены основополагающие принципы советского образования и в целом приднестровская образовательная система ориентирована на Российскую Федерацию, то в Республике Молдова образовательная система иная, в основе своей румынская, а элита там проходит постоянную подготовку в Румынии. На этот год Молдавии румынами было выделено порядка 5000 бюджетных мест против 100 — 150 мест для абитуриентов из Приднестровья в вузах России, выделение которых нам преподносится как большой успех и достижение. Но, в конце концов, именно так формируется элита государства, его будущий выбор, само это будущее. Хотелось бы, конечно, чтобы такое сотрудничество развивалось активнее.

Скажу и несколько слов о российских интересах в Приднестровье. Сейчас эта тема особенно актуальна. С точки зрения представителя Приднестровья я бы разделил их на две части. Первая часть позитивная; вторая — негативная.

Позитивная часть — это, прежде всего, политические интересы Российской Федерации, это международные интересы РФ, это гуманитарные интересы России (в Приднестровье проживает порядка 160 тыс. граждан России) и это экономические интересы, так как основные предприятия Приднестровья принадлежат российскому бизнесу, российским собственникам. Крайне выгодное географическое расположение этих предприятий, то есть близость к Европе, и возможность получать источники энергии по весьма и весьма благоприятным ценам, — все это предопределяет то, что Россия имеет островок своего экспортного влияния в непосредственной близости от европейских границ, а по сути дела — в самой Европе. Мы считаем, что в интересах Российской Федерации было бы укреплять эту, если хотите, витрину российского присутствия: показывать, как живут те, кто не на словах, а на деле демонстрирует свою лояльность России из года в год, из десятилетия в десятилетие.

Наконец, есть пример успешной миротворческой операции, которая продолжается более 19 лет и показывает, что именно под российской эгидой миротворчество является успешным и люди не гибнут.

В свете недавних высказываний российского руководства я считаю, что потенциал Приднестровья может быть использован и в сфере военно-политического сотрудничества. Ведь у нас на протяжении длительного времени стоял и сейчас стоит мощнейший радиоретрансляционный комплекс «Маяк», который также сейчас входит в один из российских вещательных холдингов, и на котором (это не бог весть какой секрет) на протяжении длительного времени после распада союза стояло радиоподавляющее оборудование. Не думаю, что слишком проблематично было бы восстановить этот комплекс для тех целей, которые актуальны для обеспечения российской безопасности.

Другими словами, Приднестровье могло бы и — это не вызывает сомнений у всех здравомыслящих людей — должно оставаться важным звеном в системе обеспечения российской безопасности, как внешней, так и внутренней.

Мы были рады услышать важные и амбициозные планы по созданию Евразийского союза. Эту проблему надо рассматривать не только под углом того, как важно развивать это направление, но и под тем углом зрения, что шаги в этом направлении, естественно, вызовут противодействие со стороны тех, кто будет создавать какие-то альянсы в противовес этому союзу. Сильное Приднестровье как раз могло бы противодействовать таким планам.

Наконец, Приднестровье, на мой взгляд, — один из очень немногих примеров того, как российская культура, русский язык становятся основой для сосуществования нескольких народов. Мы говорим о появлении приднестровской идентичности и мирном сосуществовании различных этнических групп, но каждая из них развивается и чувствует себя частью русской, российской культуры, и говорит и думает на русском языке. На мой взгляд, пример такого культурного и языкового единения вполне востребован сегодня и в Российской Федерации.

Теперь о том, что касается негативной составляющей вопроса о российских интересах. Мы понимаем позицию российского государства относительно того, что принцип территориальной целостности является в нашей ситуации одним из основополагающих. Подтверждение этому прозвучало буквально позавчера в Кишиневе из уст господина Лаврова. Приятно ли нам это слышать? Конечно, неприятно, но это позиция Российской Федерации, и мы с уважением к этому относимся. Это, однако, вовсе не значит, что здесь наши позиции и интересы совпадают. Мы понимаем, откуда происходят эти интересы, потому что аналогичную позицию мы слышим и из Украины: нельзя открывать «ящик Пандоры» и нельзя еще дальше содействовать дроблению государств; если это сделать, то примутся за Россию или за Украину. Украинские коллеги, когда говоришь им о необходимости развития более тесных контактов с Приднестровьем, всегда при этом показывают на Крым. Мы также понимаем, что в Российской Федерации хотели бы показать альтернативность тем сценариям, которые были осуществлены в Косово, в Абхазии и в Южной Осетии — показать договороспособность, показать другую Россию, показать, что каждый случай уникален.

Наконец, мы понимаем, что Российская Федерация — это не просто региональный, а общемировой игрок и островок в лице маленького Приднестровья не так интересен, как более широкие геополитические конструкции в лице, к примеру, «всей Молдовы» — нейтральной, дружественной Молдовы. Только возникает вопрос: что изменилось с того же 2003 года и насколько усилилось российское присутствие в Молдове? Ведь тогда по щелчку, по окрику вашингтонского или брюссельского «обкома» Воронин, на каждом углу кричавший о своей лояльности, отказался от подписания уже парафированного меморандума и отправил восвояси первую группу лиц, которые должны были сопровождать Владимира Путина! Российское присутствие в Молдове с тех пор усилилось? В Республике Молдова пришли к власти пророссийские партии, и теперь все может быть реализовано? Русский язык стал вторым государственным? Или что-то еще поменялось?

Ситуация, наоборот, ухудшилась и, на мой взгляд, стала необратимой. К власти в Молдове пришла молодежь. В Приднестровье это не совсем так, но, если говорить о таких, как я, то я школу закончил в 1996 году. Подавляющему большинству моих сверстников не интересно, как будет строиться моя жизнь в объединенном государстве. У меня есть свое государство. Точно так же, думаю, размышляют и мои сверстники в Молдове. У Республики Молдова свой выбор: это евроатлантическая интеграция, и никакие слова о конституционном нейтралитете ни в коем случае не влияют на сотрудничество Молдовы с НАТО, которое в последнее время только активизируется. Никакие прагматичные подходы не заменят сохраняющегося членства в ГУАМ — это объединение мало кто сейчас вспоминает, но как резервный проект оно осталось. Поэтому говорить о «всей Молдове» и считать Приднестровье «якорем», на мой взгляд, можно было десять или восемь лет тому назад, а сейчас надо исходить из других реалий и видеть в Приднестровье не объект политики Российской Федерации, а субъект, с которым тоже надо считаться, учитывать его интересы, его мнение и позиции. В конце концов, этот субъект состоит из людей, многие из которых защищали и создавали это государство.

Очень надеемся на то, что здравый смысл возобладает и та очень не простая политическая ситуация, которая сейчас складывается вокруг Приднестровья, в том числе и в контексте предстоящих президентских выборов, будет здесь воспринята с правильной точки зрения: все надо делать в свое время и адекватным образом. Нет никакой жесткой надобности в том, чтобы конфигурация власти в Приднестровье менялась именно сейчас на фоне и колоссальной нестабильности в Молдове, и процессов у наших соседей, и процессов в самой Российской Федерации. Нам всем надо на минутку остановиться — я имею в виду, руководству Приднестровья и нашим российским коллегам — и просто задуматься: «Зачем? Зачем сейчас? Что из этого получится?» Если пытаться раскачать лодку, нет гарантии, что в ней удастся удержаться. Это будет не убаюкиванием, а созданием возможности из этой лодки выпасть. Поэтому мы стараемся максимально сгладить те противоречия, которые существуют. Сегодня в Министерстве иностранных дел России я в очередной раз передал послание, адресованное российскому руководству. Будем надеяться, что здравый смысл все-таки возобладает.

Виталий Игнатьев, заместитель министра иностранных дел Приднестровской Молдавской Республики: Я также хочу начать со слов благодарности за предоставленную возможность выступить перед уважаемым собранием экспертов-аналитиков. Для приднестровцев такие возможности предоставляются не часто. В своем выступлении я продолжу тему региональной безопасности и коснусь серьезных изменений, которые происходят в Приднестровье и вокруг Приднестровья в контексте международных событий.

Так сложилось, что к молдо-приднестровскому конфликту применим термин «frozen conflict». Все считают его «замороженным», «тягучим», «многолетним», и с точки зрения политической динамики, безусловно, здесь есть рациональное зерно: он, действительно, заморожен. Но внутрирегиональная ситуация, включая все ее составляющие — и политическую, и военную, и социально-экономическую — находится в динамичном развитии, она не заморожена. Эта динамика, на наш взгляд, за последние годы складывается не в пользу Российской Федерации как большого регионального игрока, как мировой державы, как державы — наследника Советского Союза и державы, которая имеет более или менее сформированный проект на будущее не только для себя, но и для других народов и других государств.

Если еще в 2000-е годы было сложно сказать, что существует концептуальная осмысленная стратегия и пошаговая политика Европы, Соединенных Штатов Америки и других региональных участников, той же Румынии, то начиная с 2007 года очень четко и ярко проявилась системность в подходах наших западных партнеров в работе с Республикой Молдова, в их действиях в данном регионе. С 2007 года, после вступления в Евросоюз Румынии и Болгарии, политика Запада и политика Европейского союза являются, в целом, взаимодополняющими. Речь идет о выполнении общих целей и задач сразу по всему спектру актуальных тем.

За последние годы Республика Молдова получила очень серьезную финансовую, политическую и военно-техническую поддержку со стороны западного мира. Европейский союз, во многом, работает в режиме «soft power»; Соединенные Штаты нацелены, в основном, на демонтаж миротворческой операции и на конструирование системы жесткой безопасности при лидирующих позициях блока НАТО. За эти годы сложились масштабные трансрегиональные проекты поддержки Республики Молдова. Это проект «Compact», проекты Европейского инвестиционного банка и Европейского банка реконструкции и развития. Общая безвозмездная финансовая помощь Республике Молдова со стороны Европейского союза на 2011 — 2013 годы должна составить 550 миллионов евро. На этот же период Румыния, одна из беднейших стран Евросоюза, не скупясь, выделяет 100 миллионов долларов исключительно безвозмездной помощи (мы не говорим о гуманитарной помощи и о масштабных инвестициях как по линии межгосударственно поддержки, так и в частном направлении).

Даже молдавские политологи совершенно объективно отмечают, что за эти годы в Молдове установилась комплексная, четкая и взаимосвязанная система внешнего управления. На политическом уровне это ориентация на Вашингтон и Брюссель, на правовом уровне это ориентация на европейские правозащитные структуры, Европейский суд по правам человека и так далее, а на военном уровне это, безусловно, взаимодействие с НАТО. У Молдовы уже много лет действует индивидуальный план партнерства с НАТО. В рамках этого плана формально нейтральное государство проводит свои учения и участвует в учениях с НАТО. Совсем недавно, как раз тогда, когда к нам приезжали уважаемые представители гарантов и посредников в молдо-приднестровском урегулировании в формате «5+2», в зоне безопасности в районе города Бендеры рвались снаряды и звучали выстрелы: молдавская армия проводила очередные масштабные учения с участием десятков единиц тяжелой техники, артиллерийских систем и так далее.

Эти процессы, безусловно, не могут не волновать приднестровцев как на уровне государственных чиновников и политических менеджеров, так и на уровне простых обывателей. Если некоторые чиновники, которые отвечают за какие-то вопросы, рискуют просто креслом, то приднестровцы рискуют собственными жизнями. Будем говорить открыто: события начала 1990-х годов, особенно кровавые события 1992 года, — это очень серьезный водораздел не только в политическом, но и в психологическом плане; это серьезная травма, и на всех уровнях за прошедшие годы этот водораздел только расширяется и углубляется. Молдавское руководство не принесло даже формальных извинений за то, что тогда погибло более 800 человек, половина из которых мирные жители! Половина погибших погибло в городе Бендеры, причем многие были расстреляны. Бендеры — это своеобразный Цхинвал Приднестровья. Понятно, что прямых параллелей проводить не стоит, но тем не менее это так. И что мы видим сегодня? Весь комплекс отношений Молдовы с Приднестровьем строится через призму силы, через призму давления, причем на всех уровнях.

Граждане Приднестровья очень болезненно реагируют не только на заявления и выступления, но и на те стратегические проекты, которые выдвигаются, прежде всего, Российской Федерацией. В этом плане хотел бы вновь обратить внимание на недавнее заявление действующего президента Российской Федерации по вопросу о ПРО. В контексте данного заявления, даже если абстрагироваться от каких-то абсолютно неоспоримых геополитических оснований, есть формальный повод для того, чтобы актуализировать тематику Приднестровья как раз через призму вопросов региональной безопасности.

Повсеместно и ежедневно ведется работа на размывание ценностей и завоеваний совершенно уникальной миротворческой операции. Объединенная контрольная комиссия, которая контролирует зону безопасности, образовавшуюся после прекращения боевых действий между сторонами, работает в настоящее время в авральном, экстренном режиме, проводятся выездные заседания, и все эти мероприятия накапливаются как снежный ком. Вопросы, которыми вызваны эти экстренные заседания, носят, возможно, частный характер, но количество и системность проблем, инспирируемых молдавской стороной, говорят сами за себя. Приведу последний пример. Молдавская сторона проложила в Дубоссарском районе трассу, не поставив в известность компетентные структуры и руководство Объединенной контрольной комиссии, что она была обязана сделать в соответствии с имеющимися международными обязательствами и соглашением о прекращении огня. В итоге Приднестровье вынуждено было реагировать уже по факту. Для того чтобы избежать неконтролируемых процессов, мы установили там свой пост, и из-за этого возникла очередная «горячая точка» на фоне и так достаточно сложной ситуации. Другая конфликтная ситуация связана с тем, что полиция Республики Молдова задерживает граждан Приднестровья в одностороннем порядке в городе Бендеры на территории зоны безопасности. По заведенным уголовным делам они их увозят в Молдову, причем вопреки имеющимся решениям молдавские представители присутствуют в Бендерах с оружием без соответствующих разрешений. Все эти моменты представляют собой целенаправленную системную работу, ориентированную на демонтаж миротворческой операции как успешной операции, которая может сохранить мир и которая является для приднестровцев стержневым элементом безопасности и гарантией личного будущего для них и их детей. Это, действительно, комплексная проблема.

Безусловно, очень сложно наблюдать за появляющимися в средствах массовой информации сюжетами, суть которых сводится к тому, что Приднестровье — это разменная монета; мол кто-то уже составил некий план и в рамках этого плана фигуры будут поставлены так-то, а костяшки домино переложены как-то по-другому. Вслед за Владимиром Валерьевичем я хочу сказать, что во многом на это провоцирует иллюзия «простоты» этого конфликта. Большей частью этим грешат наши европейские коллеги, которые видят милых людей, белокожих людей, которые к тому же разговаривают на английском языке, и они думают: конечно, это не Косово, конечно, это не Балканы, здесь все по-другому, конечно, можно легко решить все проблемы. У них возникает мысль, что это простой конфликт элит: здесь одни элиты, там другие элиты. Никто не углубляется в корни этих проблем, никто комплексно не исследует генезис ситуации, позицию тех людей, которые двадцать лет переживают все эти сложные состояния. А между тем нельзя забывать, что все эти годы простые жители Приднестровья, которых, несмотря на трудовую миграцию, остается полмиллиона, живут в условиях осажденной крепости, в условиях постоянного давления.

В отношении Приднестровья до сего дня действуют те блокадные меры, которые были предприняты в 2006 году. Но если в 2006 году Российская Федерация, правительство Москвы и руководство еще нескольких регионов отправляло караваны гуманитарной помощи, а по дороге к ним присоединялись автомобили от Партии регионов Украины, то сегодня вроде бы «все нормально», караванов нет, информационного внимания к этой ситуации нет. Между тем, в отношении нас работает ущербный, абсолютно не соответствующий международным договорам в рамках молдо-приднестровского процесса механизм. В соответствии с этим механизмом, наши предприятия вынуждены получать временную регистрацию в Молдове, они платят таможенные сборы и все сопутствующие платежи в бюджет Молдовы, вынуждены работать исключительно через территорию Молдовы. У нас нет никакого железнодорожного транзита, и мы вынуждены с нашими экспортными и импортными товарами делать многосоткилометровые крюки, чтобы молдавская таможня их проверила и получила соответствующую мзду. Они работают недостаточно оперативно, и в результате многие наши предприятия, в частности металлургический завод, долгое время простаивали, а это те предприятия, которые являются для нас очень значимыми с точки зрения государственного бюджета. Этот элемент некой простоты — мол, можно все решить одним махом — в определенном смысле, является недоработкой в том числе и Приднестровья. Надо прямо акцентировать внимание на том, что выросло уже не одно новое поколение, которое не понимает, что такое Республика Молдова и как мы в ней можем жить.

Если говорить о территориальной целостности Республики Молдова, то надо иметь в виду, что Республика Молдова образовалась без Приднестровья и позже Приднестровья. Если бы кто-то говорил, что он выступает за территориальную целостность Молдавской ССР, вот здесь были бы вопросы. Но как можно, например, сегодня, после событий 2008 года, восстановить границы Советской Грузии? И я не понимаю, как сейчас можно серьезно разговаривать о границах Советской Молдавии, подразумевая под ними территориальную целостность Республики Молдова. Тем более, если говорить юридическим языком.

Подобных моментов очень много, и они имеют не только стратегический характер. Все эти моменты, как мы полагаем, имеют непосредственное отношение к интересам населения России, к интересам российского государства и, в конечном счете, к перспективам тех геополитических проектов, которые предлагает Россия. Мы с большим оптимизмом смотрим на идею Евразийского союза. Мы считаем, что у Приднестровья, у нашего народа хватит сил сохраниться и дождаться прорывных концептуальных действий на нашем направлении.

С другой стороны, лично я по роду своей деятельности хотел бы апеллировать к экспертам, аналитикам, общественности, информационщикам России, потому что, как мне кажется, наша общая задача — создавать другой информационный контекст, менять полярность имиджа Приднестровья. Если мы постоянно говорим только о конфликте, получается, что мы забываем о людях, которые 20 лет живут в очень сложных, стрессовых условиях. И при всем этом, если мы завтра проведем референдум по самым строгим международным стандартам и под тройным международным контролем, я полагаю, что мы получим те же цифры — 97% отношения к Российской Федерации как к стране, к которой мы хотели бы присоединиться.

Можно, конечно, рассуждать о том, что Приднестровье способно выступить в качестве некоего «якоря» для кого-то, но надо быть реалистами: сложившийся механизм влияния Европы и, в целом, Запада на Молдову (добавлю к вышесказанному, что это и влияние через институты гражданского общества, и через молодежь, и через деятельность Румынской православной церкви) в несколько раз превышает те возможности системного последовательного влияния, которые в Молдове имеет сегодня и будет иметь завтра Россия. Поэтому единственным реальным фактором регионального присутствия России по-прежнему, как и 20 лет тому назад, является Приднестровье. На наш взгляд, это особенно очевидно в контексте ситуации с ПРО до 2015 года, когда эта ситуация будет окончательно оформлена в Румынии, и это должна быть самая важная тема в обсуждениях экспертов-аналитиков. Мы, однако, также видим процессы, связанные с признанием других государств — Косово, Южного Судана. Безусловно, тут нет каких-то прямых аналогий, но тенденция налицо. И здесь, наверное, можно говорить о том, насколько Русский мир (или Евразийский мир) созрел для того, чтобы окончательно понять, что его границы включают и Приднестровье тоже. Это те границы, которые в определенном смысле тлеют, и, с учетом известных действий наших западных партнеров, которые даже отказываются взять на себя обязательство, что их ракеты не будут направлены против России, нужно сосредотачиваться.

Приднестровье готово к этому. Мы 20 лет живем в режиме такого сосредоточения. Наше общество устало не только от внутренней ситуации, оно очень устало от невостребованности своей внешнеполитической роли, своего значения. Какова сверхмиссия или сверхидея Приднестровья? У нас изначально не было сверхидеи построить приднестровскую нацию. Если мы шли воевать за то, чтобы жить на своей земле и иметь возможность воспитывать своих детей на русском языке, то нашей сверхидеей мы всегда считали то, что мы форпост Русского мира. Мы русские, и мы продвигали эту идею. Сегодня, когда мы видим, с одной стороны, многомиллионные вложения в Молдову, работу неправительственных организаций по всему спектру, мы видим учения, а с другой стороны — полторы тысячи отважных российских солдат и высокий российский флаг, мы, конечно же, верим, надеемся и продолжаем оставаться приднестровцами.

Мне кажется, что живая пассионарная общественная мысль России вполне способна сформулировать те вызовы, которые сегодня наиболее остры и актуальны на нашем региональном направлении. На мой взгляд, необходима мобилизация нашей большой родины хотя бы в информационном и общественном планах. Думаю, что сейчас эти информационные и общественные ресурсы во многом не использованы, а это очень большой потенциал. Возможно, сложно разместить в Приднестровье «Искандеры», но модернизировать станцию слежения, тем более что для этого есть все необходимые основания, на мой взгляд, несложно и даже актуально и необходимо. А потом, если американцы и европейцы будут «за», можно будет включить эту станцию в общий контекст европейской архитектуры безопасности, и Приднестровье здесь будет элементом стабильности, а не элементом дестабилизации.

Хочу также отметить, что в контексте тех механизмов, которые применяются, референдум является самым оптимальным и демократичным механизмом, чтобы определить, каким путем пойдет государство и чего хочет народ. Думаю, что самое безопасное с точки зрения интересов всех игроков, которые вовлечены в эти региональные процессы, — это дать возможность, чтобы наш народ методом международной процедуры, референдума, в очередной раз высказал свою позицию, подтвердил свое мнение.

Илья Галинский, директор Института истории, государства и права Приднестровского государственного университета: Мои коллеги достаточно подробно изложили видение наших вопросов, поэтому я попробую, не повторяясь, просто кое-что добавить к их выступлениям.

Начну с того, что сказал Виталий Викторович о российском факторе. В 2003 году в Приднестровье проходил очень авторитетный международный форум под названием «Мы — Россия». Это, действительно, так, поскольку абсолютное большинство граждан Приднестровья считают, что мы — неразрывная часть России. Спросите любого приднестровца, и он скажет или «я российский приднестровец», или «я приднестровский россиянин».

Почему у нас такой менталитет, такое восприятие России как нашей большой Родины? Все дело в том, что в 1792 году великий российский полководец Суворов, освобождая приднестровские земли, основал нашу столицу — город Тирасполь. С тех пор там постоянно находились русские, советские, российские войска, и значительная часть военных пенсионеров после окончания службы оставались на постоянное место жительства у нас в Приднестровье. Поэтому значительная часть жителей Приднестровья — это потомки тех русских солдат, которых в свое время привел в Приднестровье Суворов. Это один момент. Второй момент — и это тоже принципиальный вопрос с точки зрения геополитического Рубикона, который проходит по Днестру — сводится к тому, что зарубежные эксперты очень часто употребляют термин «Транснистрия», а мы употребляем термин «Приднестровье». В чем тут дело? Для нас термин «Транснистрия» неприемлем с мировоззренческой точки зрения, поскольку «Транснистрия» — это продолжение западного мира, продолжение Румынии «за Днестром». Вспомните, в годы Великой Отечественной войны существовал огромный оккупационный округ «Транснистрия», который включал и Одессу. Приднестровье — это славянский мир «при Днестре». Мы отождествляем себя со славянским миром, и для нас эти вопросы принципиальны.

Теперь несколько слов касательно истории Приднестровья. Напомню вам, что первая Приднестровская Молдавская Республика, или, точнее говоря, Молдавская Автономная Советская Социалистическая Республика была образована 12 октября 1924 года. Она просуществовала до 2 августа 1940 года, когда в нарушение конституции Украинской ССР и конституции Молдавской АССР решением высших органов власти Советского Союза Бессарабия — и это вопрос принципиальный — была присоединена к Молдавской Автономной Советской Социалистической Республике, то есть к Приднестровью. Бессарабия на тот момент не имела государственности и была бесправной провинцией в Румынии. Даже с этой точки зрения прав на государственность у Приднестровья значительно больше, чем у нынешней Молдовы.

В этом качестве неразрывной части Молдавской ССР мы просуществовали до 2 сентября 1990 года. Какие события в этот период — с 1988 по 1990 год — протекали на территории Молдавской ССР? Дело в том, что с 1987-1988 года в Молдове начинают поднимать голову всевозможные националистические прорумынские культурные организации, которые приступают к подготовке населения республики к будущему объединению с Румынией. Принимается закон о государственном языке, который, несмотря на большое количество русскоязычного населения, устанавливает в качестве единственного государственного языка молдавский, то есть румынский, язык. В 1990 году была по сути дела открыта граница с Румынией, река Прут была превращена в «Реку дружбы», и практически начался процесс объединения двух государств. Для нас тогда большим вопросом было то, почему все-таки не произошло этого объединения, хотя для него были все объективные и субъективные предпосылки, поскольку к власти в Республике Молдова практически пришел «Народный фронт». Совсем недавно, около года тому назад, бывший президент Республики Молдова Мирча Снегур, наконец-то, откровенно об этом сказал зарубежным журналистам. Оказывается, он отправлял двух своих эмиссаров, депутатов парламента Молдовы, к тогдашнему президенту Илиеску, для того чтобы объединить два государства — Молдову и Румынию, и Илиеску ему отказал, потому что у него, якобы, были какие-то опасения ненужной ему реакции со стороны руководства Советского Союза. То ли это был какой-то компромат, то ли что-то другое, но главное здесь то, что причина была не в Республике Молдова, а в руководстве Румынии.

В этой ситуации, видя, что вопрос принятия двуязычия не решается, что идет процесс, направленный на объединение с Румынией, приднестровский народ встал на путь самостоятельного решения вопроса своей судьбе. Практически впервые на территории Советского Союза партийные комитеты у нас были отстранены от власти, а на всех предприятиях были созданы советы трудовых коллективов (поскольку Приднестровье — это промышленный край, это была очень мощная сила), которые потом объединились в Объединенный совет трудовых коллективов. В 1990-м году ОСТК практически взял в свои руки власть на всей территории Приднестровской Молдавской Республики. Позже эта инициатива народных масс перешла к съездам депутатов всех уровней, и все важнейшие вопросы стали решать они. На Втором съезде депутатов всех уровней 2 сентября 1990 года была провозглашена Приднестровская Молдавская Республика. С тех пор берет свое начало наше государство.

Нашему государству уже исполнился 21 год, то есть больше, чем было СССР в 1933 году, когда его признали Соединенные Штаты Америки. У нас выросло целое поколение людей, которые не знают, что такое Молдова, которые занимаются по учебникам Российской Федерации. У нас кафедра истории отечества называется кафедрой истории России. У нас три официальных языка: русский, молдавский и украинский в соответствии с тем, что Приднестровье населяют три основных народа: русские, молдаване и украинцы. Кроме этого, у нас проживает значительное количество болгар — у нас самое крупное за пределами Болгарии болгарское село Парканы численностью около 15 тыс. человек. У нас также проживает достаточно много гагаузов и немного армян, белорусов и представителей других национальностей.

Теперь о том, как у нас складывались отношения с Республикой Молдова. На протяжении последних лет социологами Республики Молдова было проведено несколько социологических исследований на предмет отношения молдавского народа к Приднестровью и приднестровскому населению. По степени важности для граждан Молдовы так называемая «приднестровская проблема» находится где-то на 12 — 14 месте. То есть для молдавского населения совершенно безразлично, что будет с Приднестровьем: будет ли оно самостоятельным, или объединится с Украиной, или объединится с Россией, или объединится с Молдовой. Для них важнейшим вопросом являются вопросы внутренней жизни и объединения с Европейским союзом. Должен сказать, что большая часть населения Молдовы не хочет объединения с Румынией, но она хочет объединения с Европейским союзом. И поэтому, если ставишь вопрос: «А ради объединения с Европейским союзом вы готовы объединиться с Румынией?», то только тогда 75% населения Молдовы отвечают положительно. Более того, скажу откровенно, молдавская политическая элита давно бы объединилась с Румынией, если бы западные спонсоры, западные акторы им это разрешили. Но им это просто запрещают сделать без Приднестровья. Они никогда не пойдут на то, чтобы оставлять Приднестровье, где есть российское военное и политическое присутствие, в тылу Европейского союза и НАТО. На официальных встречах нам прямо дают понять, что без Приднестровья их не примут в Европейский союз и они не смогут объединиться с Румынией.

Совсем недавно премьер-министр Филат, самый популярный и авторитетный политик Молдовы, на вопрос о том, есть ли у Молдовы национальная идея, сказал, что да, у нас есть единственная национальная идея и это вхождение в Европейский союз. Более того, пару дней тому назад, давая интервью французской газете Le Monde, он сказал, что приднестровская проблема может быть решена только на основе конституции Республики Молдова. Напомню, что в 2005 году Республика Молдова приняла Закон «О восточных районах республики Молдова», то есть о Приднестровье, в котором речь идет о предоставлении нам статуса на правах Гагаузии. Вы знаете, что это абсолютно бесправный статус, но и этот закон не исполняется, хотя этого требуют лидеры Гагаузии.

Другими словами, все разговоры о том, что нам в составе Республики Молдова будет гарантирован какой-то высокий статус, — это только одни разговоры. Если мы станем составной частью Республики Молдова, нас просто «зачистят», и от нас ничего не останется. Хочу вам напомнить, что в свое время, когда происходило объединение Северного и Южного Йемена, президент Салех давал очень большие обещания руководителям Южного Йемена вплоть до того, что если вам не понравится, вы сможете вернуться в прежнее качество, но, когда через несколько лет южане потребовали отсоединения, эта попытка была подавлена огнем, мечом и морем крови.

Теперь несколько слов о российском факторе и о влиянии России. Конечно, огромное спасибо России за то, что она оказывает нам финансово-экономическую, гуманитарную и другую помощь. Наш университет, возможно, — единственная организация, которая получила признание в России. Наши дипломы признаются в Российской Федерации. Мы заключили соглашение с более чем 100 вузами Российской Федерации и Академией Наук. У нас существуют совместные образовательные программы с ведущими вузами России — с МГУ, РГГУ, Бауманским университетом. Из студентов, которые обучаются у нас на дневной форме обучения, мы отбираем по 10 лучших и посылаем обучаться на заочную форму обучения в российские университеты по тем специальностям, которых нет у нас. Заканчивая вуз у нас, они одновременно заканчивают вуз в России. Все это, конечно, очень хорошо.

С другой стороны, должен сказать, что Россия оказывает нам помощи ровно столько, чтобы мы не умерли с голода. Существуют другие формы поддержки, значительно более мощные и серьезные, такие, например, как использует Армения, которая поддерживает Нагорный Карабах, или применяет Турция, которая поддерживает Республику Северного Кипра. Со стороны России мы сегодня этого, к сожалению, не наблюдаем. Это, конечно, очень плохо, потому что, повторяю, абсолютное большинство населения Приднестровья, если бы сегодня был вновь проведен референдум по этому вопросу, высказалось бы за вхождение в Россию. На референдуме 2006 года вопрос так и звучал: «Вы за независимость Приднестровья и за последующее вхождение в состав Российской Федерации?» 97% населения высказались за вхождение в состав Российской Федерации.

Еще один принципиальный вопрос. У нас в Приднестровье, с одной стороны, и в Молдове — с другой, совсем разное мировоззрение. В Молдове сегодня происходит борьба между двумя идеологиями: идеологией «молдовенизма» и идеологией «унионизма». Какая из них возьмет верх, сегодня сказать сложно, но большой разницы для приднестровского населения здесь нет, поскольку идеология «молдовенизма» — это идеология молдавского национализма, а идеология «унионизма» — это идеология признания господствующей нацией румынской нации и объединения с Республикой Румыния. Поэтому в любом случае интернациональная идеология Приднестровья не сможет существовать в Республике Молдова, какой бы гарантированный статус нам там ни предоставляли. То есть даже с мировоззренческой точки зрения нам не ужиться в единой Молдове.

Кстати говоря, хочу вам напомнить, что мы самоопределились в свое время в составе Советского Союза, когда границы Молдавии были границами союзной республики. Когда сегодня говорят о «территориальной целостности Республики Молдова в границах на 1 января 1990 года», это вызывает большие вопросы, поскольку Молдова как самостоятельное государство была образована позже Приднестровской Молдавской Республики. Декларация о государственной независимости Республики Молдова была принята 27 августа 1991 года, а декларация о независимости Приднестровской Молдавской Республики была принята на два дня раньше — 25 августа 1991 года.

И самое последнее. Я был искренне рад за русского пилота, который, наконец, был освобожден из таджикской тюрьмы. Я был горд за свое российское государство, поскольку я российский гражданин. Мне было приятно, что российское государство, российский народ и российское правительство вступились и защитили российского гражданина. Но в Приднестровье проживает 160 тысяч российских граждан! Причем у нас российское гражданство получить очень сложно. Когда российское правительство хочет принять какое-то решение по Приднестровью, оно, в первую очередь, должно думать об этих 160 тысячах российских граждан.

Михаил Демурин: Коллеги, теперь у нас есть возможность задать нашим гостям вопросы.

Роман Газенко, исполнительный секретарь Международного комитета инициативы «Интернациональная Россия»: И Владимир Валерьевич, и Виталий Викторович вскользь затронули тему выдвинутой В. В. Путиным евразийской инициативы. Понимая специфику нынешнего момента взаимоотношений России и Приднестровской Молдавской Республики, отягощенную электоральным процессом как в России, так и в ПМР, тем не менее, задаю следующий вопрос: не считаете ли вы эту инициативу Путина неким новым форматом для «перезагрузки» (простите за это «модное» слово) отношений и не считаете ли вы это возможностью для нынешнего лидера ПМР И. Н. Смирнова проявить определенную инициативу? Скажем, предложить какие-то формы взаимодействия при возможном, например, вступлении ПМР в Евразийский союз?

Владимир Ястребчак: Мы считаем эту инициативу очень важной, своевременной, и мы готовы принять участие в ее реализации в тех или иных формах. Еще до того, как эта инициатива появилась в «Известиях», в августе этого года я лично передавал по дипломатическим каналам послание руководства Приднестровья относительно готовности участвовать в существовавших на тот момент формах евразийской интеграции — это и Таможенный союз, и ЕврАзЭс, и другие форматы. Я хочу сказать, что мы не сидим сложа руки и не ждем того, что произойдет. Сейчас, как известно, мы стараемся активно работать в тех структурах, которые создаются как прообразы гражданского общества этого Евразийского союза. Вам, Роман Владимирович, известно об участии Приднестровья в этих структурах и посредством международной инициативы «Интернациональная Россия» и других движений.

Что касается потенциальной «перезагрузки», то очень важно, чтобы это движение было двусторонним, чтобы наши шаги, наши инициативы получали отклик и были востребованы, — это первое. И второе: очень важно, чтобы упомянутый Вами электоральный контекст и сложности, которые существуют в этой связи, не навредили евразийской идее, не были использованы для противодействия ей со стороны тех сил, которые в ней не заинтересованы.

Владимир Симиндей, руководитель исследовательских программ фонда «Историческая память»: Вопрос всем приднестровским гостям. Ощущается ли в Приднестровье влияние турецкого фактора? И как бы вы сформулировали ваше отношение к Украине с учетом недавнего эмоционального интервью вашего президента, которое было определенным образом препарировано в наших СМИ?

Владимир Ястребчак: Турецкий фактор в определенной степени присутствует. Во вторую очередь, благодаря прямым контактам, а в первую очередь — благодаря нашим гагаузским коллегам, которые, как известно, имеют автономию в составе Республики Молдова. С ними, конечно, у наших турецких коллег контакты развиваются значительно активнее и шире. Турецкие товарищи в отношении нас очень осторожны и пока что очень сдержанно воспринимают любые попытки наладить более активную работу. Мы в данном случае более активны в наших инициативах, хотя бы потому, что в Приднестровье расположен уникальный памятник турецкой архитектуры — Бендерская крепость. Мы предлагали им активнее работать над ее восстановлением, над созданием там «турецкого уголка». Приезжала делегация, осмотрелась и сказала: «Вы начали, вы и продолжайте». Вот такой у них подход.

Что касается отношений с Украиной, не скрою, после ухода Виктора Ющенко и прихода Виктора Януковича у нас были определенные ожидания. К сожалению, должен констатировать, что при позднем Ющенко некоторые вещи решались более эффективно, чем это происходит при Януковиче. Все мы понимаем, например, как можно решать вопросы, когда это касается транзита грузов. Но при Ющенко получали формальное закрепление и правовые аспекты отношений, и эти документы работают до сих пор. А наши ожидания по поводу подхода Януковича так и остаются ожиданиями.

По поводу «эмоционального интервью» призываю всех смотреть первоисточник, именно интервью в том виде, как оно было опубликовано в газете «Украина молодая». Если прочитать это интервью целиком, то вы увидите, что ничего нового по сравнению с позицией, закрепленной итогами референдума 2006 года, о которой я уже говорил, там сказано не было. Да, Игорь Николаевич упомянул там, что это украинская земля, но надо вспомнить и следующую фразу: «Это земля Украинской ССР в составе Советского Союза». От себя могу добавить, что имелась в виду земля Новороссии. Никто не может отрицать того факта, что в Приднестровье живут граждане Украины и так или иначе мы связаны с Украиной. В конце концов, уже с возникновением независимого Приднестровья у нас появились украинские школы, ликвидированные в 1950-х годах. Обратите внимание: украинцы начали активнее предоставлять гражданство своим соотечественникам ощутимо позже, чем россияне, а сейчас в Приднестровье живет порядка 160 тыс. граждан России и уже порядка 130 тыс. граждан Украины. Естественно, украинский фактор игнорировать нельзя. Но он пока в значительной степени скрыт. Это в равной степени недоработка и Украины, и России, а не чья-то заслуга.

Илья Галинский: Неделю назад в Одессе проходила очень большая международная конференция по приднестровской проблеме. Проводил ее государственный Институт национальной стратегии. Из Приднестровья был приглашен один человек — депутат Верховного Совета Дмитрий Соин, но, так как у него в тот день была регистрация, он не поехал. Больше они не пригласили никого: ни одного молдаванина, ни одного приднестровца. Был представитель Евросоюза, был представитель ОБСЕ, был посол Украины в Республике Молдова, а остальные — только украинские представители. Представьте, как можно обсуждать приднестровскую проблему, если не послушать и одну, и другую стороны? В этом — отношение к данной проблеме сегодняшней власти.

Добавлю, что у нашего университета были некоторые контакты с университетом Турецкой Республики Северного Кипра, но с самой Турцией нет. У нас очень хорошие отношения с Комратским государственным университетом. Мы туда посылаем своих представителей в государственные комиссии по экзаменам по истории, юриспруденции, другим дисциплинам. Как младшему партнеру мы ему всегда помогаем.

Максим Калашников, публицист, эксперт ИДК: Хотелось бы услышать ваше мнение о путях решения проблемы «Суворовской Республики» на государственном уровне. ПМР и Российская Федерация: что должна делать Российская Федерация? Существует ли на этот счет какой-то приднестровский план?

Владимир Ястребчак: Мое мнение состоит в том, что признание независимости Приднестровской Молдавской Республики объективно выгодно практически всем основным игрокам, включая Россию. Посмотрите, по какому пути идут та же Турция, та же Албания, та же Румыния: признают независимость близких государств и не пытаются включить их в свой состав. Или Армения с Нагорным Карабахом. Лучше иметь два голоса. Наиболее характерный пример — Румыния с Молдовой, которые уже сложились как пара, вместе голосующая в международных организациях. Есть страна, и есть маленький союзник, но, все равно, это два голоса, это возможность играть в четыре руки. Это первое.

Второе. По большому счету, опасения по поводу того, что возмутится Запад (как говорится, «Что будет говорить княгиня Марья Алексевна?»), беспочвенны, потому что «княгиня Марья Алексевна» много говорила по поводу Абхазии и Южной Осетии и продолжает говорить сейчас, но ничего от этого не меняется, сложившаяся реальность остается реальностью, и она необратима. Есть много и других направлений, по которым, как мне кажется, это было бы объективно выгодно.

Другое дело, что это решение еще не пришло и его надо дождаться. Но есть другие примеры и прецеденты того, как можно продолжать решать ту задачу, которая в свое время была обозначена одним из российских руководителей: задачу создания сильного, независимого, экономически самостоятельного Приднестровья, пусть пока и непризнанного. Такая прямая работа должна была активно начаться с подписанием протокола «Смирнов — Жуков» в 2006 году. К сожалению, спустя какое-то время она заглохла. В этом плане, самый оптимальный, на мой взгляд, пример — это пример 2008 года, когда Владимир Владимирович Путин, еще будучи президентом, дал указания относительно работы с Абхазией и Южной Осетией. Да, это было односторонним решением Российской Федерации без признания, но это были реальные поручения и реальные шаги. Они во многом заложили основу того, что после признания все уже были готовы к тому, чтобы работать полноценно на уровне государств. На мой взгляд, должна быть отправная точка, нужно решение насчет того, что мы работаем напрямую, а не ищем посреднических форм и не ждем, что в Кишиневе кто-то образумится и Россия сможет помогать экспертной работе Кишинева и Тирасполя. С 2009 года мы ставим вопрос о приезде в Тирасполь межведомственной российской делегации, для того чтобы на месте ознакомиться с ситуацией и определиться по приоритетным вопросам. В июле 2009 года было поручение президента России о том, что делегация должна поехать, не дожидаясь выборов, а в реальности — ноль. Итак, на мой взгляд, должна быть вот такая прямая работа по конкретной «дорожной карте».

Илья Галинский: Думаю, что Россия могла бы инициировать проведение референдума под эгидой ООН или ОБСЕ на двух берегах Днестра, чтобы народ сам решил, что он хочет. В 2003 году Уильям Хилл, глава миссии ОБСЕ в Республике Молдова (недавно он приезжал в Тирасполь уже в звании профессора Нью-Йоркского военного колледжа и выступал с лекциями), выступая на заседании совместной конституционной комиссии, сказал, что мировое сообщество готово принять любой выбор приднестровского народа и народа Республики Молдова. Почему это не инициировать, если говорят, что все доложен решить народ? Наподобие, скажем, референдума на Кипре. Вполне реализуемая идея. Российское руководство могло бы это сделать. Другое дело, что сильным мира сего, наверное, это не нужно, поскольку они прекрасно понимают, что и приднестровский народ выступит за независимость, и молдавский народ, в принципе, откажется от Приднестровья. Этого они больше всего и боятся.

Дмитрий Кондрашов, главный редактор журнала «Балтийский мир»: Вопрос к главе внешнеполитического ведомства Приднестровья. Насколько я знаком с гуманитарной частью концепции внешней политики России, жители Приднестровья, пусть даже они будут гражданами Украины и Молдавии и чисто гражданами ПМР, подпадают под категорию российских соотечественников, проживающих за рубежом. Есть ли в рамках внешнеполитической концепции Приднестровья возможность ответно рассматривать жителей России и постсоветского пространства как проживающих за рубежом соотечественников граждан Приднестровской Молдавской Республики?

Владимир Ястребчак: Давайте смотреть на этот вопрос с точки зрения практической пользы. Если тот факт, что приднестровцы признаются российскими соотечественниками, приносит им конкретную ощутимую пользу и моральное удовлетворение, то я не уверен, что признание нашими соотечественниками других жителей постсоветского пространства принесет им даже моральное удовлетворение. Но факт остается фактом: мы, действительно, ценим такую поддержку России и заинтересованы в том, чтобы она продолжалась.

Борис Виноградов, профессор, доктор технических наук, эксперт ИДК: У вас объем валового продукта за прошлый год был порядка 1 миллиарда долларов. Какова структура этого ВВП, потому что в свое время, в конце существования СССР, Тирасполь как раз отличался одними из самых лучших производств. Например, с помощью ФРГ был построен такой завод, как «Молдавизолит». Он был лучшим тогда в стране и связан с оборонной промышленностью. В каком состоянии он сейчас? Была у вас и современная фабрика «40 лет ВЛКСМ», где директором работала выдающаяся Валентина Соловьева. В Бендерах было очень хорошее производство… Итак, какова сегодня структура ВВП? Не сидите ли вы, как на игле, на энергетике? И в связи с этим второй вопрос. За последние 20 лет население Приднестровья уменьшилось на 200 тыс. человек. В чем причина? Не является ли это результатом изменений в структуре производства?

Владимир Ястребчак: Не буду скрывать, сложности есть. Что касается структуры ВВП, то, если я не ошибаюсь, по нашим статистическим данным, с 2004 или с 2005 года в общем объеме ВВП наблюдается превышение сферы услуг над сферой товарного производства. Естественно, экономическая ситуация не могла не обусловить отток населения. Приведу простой пример — Молдавский металлургический завод в Рыбнице. Там, по большому счету, на инженерно-технических должностях работают штучные специалисты, которые будут востребованы и на Украине, и в России. Естественно, когда начинается очередной период турбулентности, люди уезжают, зная, что они найдут работу. Тем более что многие из них или их родители точно так же приезжали в Молдавию в 1980-е годы, когда завод строился и вводился в эксплуатацию. Поэтому ситуация сложная, и она как раз показывает взаимозависимость политики и экономики.

Тот факт, что у нас экономическое развитие, и товарное производство в том числе, во многом сдерживается отнюдь не экономическими, а политическими факторами, — это тоже присутствующее обстоятельство. Молдавский металлургический завод может получить напрямую из Украины только сырье, а вот для того, чтобы вывезти готовую продукцию, надо делать дополнительный крюк порядка 500 километров. Все это, соответственно, сопровождается дополнительными затратами. Это было одной из причин, почему завод стоял почти в течение года. Хорошо, что собственники нашли средства и платили зарплаты. Соответственно, отток был небольшой, не такой, как был в 2006 году, когда начались известные ограничительные меры. «Молдавизолит» существует, но, к сожалению, говорить о том, что он работает хотя бы в половину своих возможностей, очень и очень сложно. А вот текстильные предприятия, точнее говоря, предприятия легкой промышленности, в своем большинстве пережили кризис тот кризис и даже кризис 2008 года преодолевали неплохо: и «40 лет ВЛКСМ» работает, и Бендерские предприятия работают, и Рыбницкая трикотажно-бельевая фабрика работает, но, конечно, говорить о том, что ситуация оптимальная, нельзя.

Именно экономическая составляющая, на мой взгляд, могла бы помогать развивать наши отношения с Россией. Маленький пример: посмотрите, как действуют западники, решая отчасти и свои политические вопросы. Приднестровью, правда, в составе Молдовы, предоставляются автономные торговые преференции. Если по положению на 2006 год, когда начались эти экономические меры, Россия была ведущим экономическим партнером Приднестровья и имела порядка 65% в торговом обороте, то сейчас доля России составляет где-то 40%. Но импорту из России мы получаем, по сути дела, только энергоносители и металлолом. А доля Европейского союза увеличивается. Европа берет, в основном, металл и текстиль. Наши текстильные предприятия работают практически целиком на Европу. Довольно большое положительное сальдо с нами имеет и Украина. Из Украины идут большие поставки металлолома на металлургический завод, пищевая продукция у нас на 50% украинская, фармацевтика тоже в значительной мере украинская (другая часть — российская). Что касается нашего экспорта на Украину, то это винодельческая продукция, возвращается им что-то из металла. В целом же Приднестровье поддерживает торговые отношения с более чем 60-ю странами мира.

Что же касается демографических потерь, то надо еще учитывать фактор боевых действий. Основной отток населения произошел именно в 1992 году. Кто-то вернулся, а кто-то не вернулся. Естественно, есть отток кадров и сегодня, то есть многие люди вынуждены искать приложения своим профессиональным навыкам за рубежом.

Борис Винорадов: Давайте немного подробнее поговорим о российском бизнесе. Насколько серьезно он вкла

Добавить комментарий