Модест Мусоргский. Жизнь в коммуне / 9 [21] марта 1839 года родился Модест Петрович Мусоргский

Год 1863-й готовил России несколько потрясений. И «Юдифь» (опера Серова, о ней была речь в предыдущей главе, — «Часкор») была не самым ошеломительным. Сидя в крепости заключенный Николай Гаврилович Чернышевский написал роман, само название которого звучало извечным русским вопросом: «Что делать?». Читатели, понимающие что есть художественное слово, могли морщиться от этого произведения. Но книга Чернышевского имела особенную судьбу. Она увидела свет на страницах журнала «Современник». Журнал переходил из рук в руки, истрепанные страницы читались с жадностью. Потом пошли рукописные списки. Пусть роман был наивен, пусть автор сложные вопросы решал одним росчерком пера. Но о книге не только говорили (ругали, восторгались). Ей стали подражать. Роман, написанный довольно сомнительным художником слова, но несомненным политическим энтузиастом, заразил молодую Россию.
Год 1863-й готовил России несколько потрясений. И «Юдифь» (опера Серова, о ней была речь в предыдущей главе, — «Часкор») была не самым ошеломительным. Сидя в крепости заключенный Николай Гаврилович Чернышевский написал роман, само название которого звучало извечным русским вопросом: «Что делать?». Читатели, понимающие что есть художественное слово, могли морщиться от этого произведения. Но книга Чернышевского имела особенную судьбу. Она увидела свет на страницах журнала «Современник». Журнал переходил из рук в руки, истрепанные страницы читались с жадностью. Потом пошли рукописные списки. Пусть роман был наивен, пусть автор сложные вопросы решал одним росчерком пера. Но о книге не только говорили (ругали, восторгались). Ей стали подражать. Роман, написанный довольно сомнительным художником слова, но несомненным политическим энтузиастом, заразил молодую Россию.

Год 1863-й готовил России несколько потрясений. И «Юдифь» (опера Серова, о ней была речь в предыдущей главе, — «Часкор») была не самым ошеломительным. Сидя в крепости заключенный Николай Гаврилович Чернышевский написал роман, само название которого звучало извечным русским вопросом: «Что делать?». Читатели, понимающие что есть художественное слово, могли морщиться от эт
«Сорочинская ярмарка» оказалась совершенно акварельной, чистой и прозрачной, а главное, удивительно свежо и современно звучащей. Явилось ли это заслугой Симфонической капеллы или нет, я не знаю, но оркестр, ведомый Валерием Полянским, был неожиданно и приятно аккуратен и тих, его практически не было слышно. Вокальные параллели

Две идеи заполонили умы юных современников: коммуна и образ Рахметова. И если подражать второму ― жить одними испытаниями, готовить себя к самому трудному и для закалки характера спать на голой доске, утыканной гвоздями, могли не многие, то коммуны стали расти как грибы. Молодые люди снимали общую квартиру и жили вскладчину.

Чернышевский легко доказал, что жизнь в коммуне, в одной квартире, дешевле, нежели жизнь одиночек. В реальности все получалось не так гладко, один мог внести в общую кассу сумму побольше, другой был ограничен в средствах. Начинались трения, конфликты.

За участниками коммун следили жандармы, ― сама их идея беспокоила власти. О подобного рода общежитиях намеренно распространяли злые и вздорные слухи. И все же коммуны возникали. Подобные общежития могли дать не только экономию средств. Они давали и живое общение.

Осенью 1863-го Мусоргский, вернувшись из Торопца, поселится в коммуне братьев Логиновых. Место, где шестеро молодых людей найдут пристанище, будет не самым благополучным. Это была всё та же изнанка блистательной столицы, с болезненной чуткостью описанная Достоевским. Дворы-колодцы, где человек окружен каменными стенами и только ясным денём может впиться страждущими глазами в клочок сияющего неба. Черные замызганные лестницы с кошачьим запахом. Бедное население Петербурга ― пьяные, злые, несчастные и забитые люди. И ― душная пыльная жара, или тяжелый туман с моросящим дождем, или сырая зима с липким желтоватым снегом. Подворотни, серые выступы стен, темные подвалы. Поблизости ― чайные, трактиры, всякого рода питейные заведения. Здесь сдавались самые дешевые квартиры. Потому и зажить коммуной всего легче было именно тут.

Изнутри это общежитие всего подробней её описал Владимир Стасов:

Итак, в конце двухдневного семинара мы пришли к заключительной сессии — танцу под музыку Мусоргского, которая чередует в себе три типа энергии, а под конец соединяет их в одно целое. Танцевать под классическую музыку — честно говоря, это похоже на пытку. «Открытая река»

«У каждого из товарищей было по отдельной своей комнате, куда никто из прочих товарищей не смел вступать без специального всякий раз дозволения, и тут же была одна общая большая комната, куда все сходились по вечерам, когда были свободны от своих занятий, читать, слушать чтение, беседовать, спорить, наконец, просто разговаривать или же слушать Мусоргского, играющего на фортепиано или поющего романсы и отрывки из опер. Таких маленьких товарищеских „сожитии“ было тогда немало в Петербурге, а может быть, и в остальной России. Всех товарищей в настоящем кружке было шестеро: все шестеро уже умерли, значит, можно, не нарушая ничьей скромности, назвать их по именам. Тут были три брата Логиновых (Вячеслав, Леонид и Петр), Николай Лобковский, Левашев и Модест Мусоргский. Все это были люди очень умные и образованные; каждый из них занимался каким-нибудь любимым научным или художественным делом, несмотря на то, что многие из них состояли на службе в сенате или министерствах; никто из них не хотел быть празден интеллектуально, и каждый глядел с презрением на ту жизнь сибаритства, пустоты и ничегонеделанья, какую так долго вело до той поры большинство русского юношества. Все шестеро до тех пор жили, как и Мусоргский, среди семейств своих, но теперь нашли нужным все переменить и жить иначе. Кончилась жизнь семейная, полупатриархальная, с старинным хлебосольством, с кормлением и угощением вроде первого жизненного правила, чего-то вроде священного обряда, всякого знакомого, забредшего от нечего делать в гости; началась жизнь интеллектуальная, деятельная, с действительными интересами, с стремлением к работе и употреблению себя на дело. И те три года, что прожили на новый лад эти молодые люди, были, по их рассказам, одними из лучших во всю жизнь. Для Мусоргского — в особенности. Обмен мыслей, познаний, впечатлений от прочитанного накопили для него тот материал, которым он потом жил все остальные свои годы; в это же время укрепился навсегда тот светлый взгляд на „справедливое“ и „несправедливое“, на „хорошее“ и „дурное“, которому он уже никогда впоследствии не изменял. Во многих местах текста его романсов и в особенности в либретто оперы „Борис Годунов“ ясны следы юношеского, горячего, благородного настроения, прочно заложенного еще во времена товарищеского „сожития“ с друзьями 1863—1866 годов».

Владимир Васильевич Стасов не совсем точен был во временах и сроках. В коммуне Мусоргский будет жить с осени 1863-го по осень 1865-го. К тому же в конце 1864 года он уедет надолго к больной матери. Но в оценке коммуны Стасов прав. Мусоргский и после всегда будет желать подобной жизни. Чтоб не быть одному, чтобы жить с кем-нибудь, кого так же волнует творчество, искусство, культура, наука… Он все время будет жить или в чьей-то семье, ― брата, Опочининых, Наумова. Или ― с друзьями, Римским-Корсаковым, Голенищевым-Кутузовым. Чтобы можно было беседовать, думать вместе, спорить. Не из каприза же он и на музыку будет смотреть как на особое искусство общения, как на беседу с людьми.

Своих «коммунаров» Мусоргский ценил. С Левашовым они вместе учились в Школе, и еще в 1859-м он посвятит пьесу «Уголки». Вячеславу Логинову посвятит два произведения ― песню на слова Кольцова «Дуют ветры, ветры буйные» и пьесу «Дума», тему для которой именно Логинов и придумает. Именно в коммуне Мусоргский всерьез займется переводами знаменитых уголовных процессов, немецких и французских. Возможно, переводы были нужны для заработка. Но тема занимала его издавна: человек, странные повороты его сознания, смутные влечения, неясные помыслы. Отсюда он и определится на службу в Инженерное управление, где скоро станет помощником столоначальника Казарменного отделения. Здесь же к нему и придет замысел оперы, которой он отдаст несколько лет.

Источник: chaskor.ru