Отзвучали поминально-хвалебные воспоминания. Где-то ему открыли памятник. Помянули, прослезились, даже радостно. Кто-то, наверное, прочитал стихи по бумажке или на память
Высоцкому было бы 70 лет. Боже мой! Мы, в 60-е, его иначе, как Володя, не называли. Сейчас — Владимир Семенович. Сборники стихов — пожалуйста. Диски, записи — только платите. Фото — тоже. Все на продажу.
Отзвучали поминально-хвалебные воспоминания. Где-то ему открыли памятник. Помянули, прослезились, даже радостно. Кто-то, наверное, прочитал стихи по бумажке или на память
Высоцкому было бы 70 лет. Боже мой! Мы, в 60-е, его иначе, как Володя, не называли. Сейчас — Владимир Семенович. Сборники стихов — пожалуйста. Диски, записи — только платите. Фото — тоже. Все на продажу.
В середине 60-х все начиналось не так и не думалось, чем, как и когда закончится. Комплименты, панегирики. Да плевать он хотел на хвалы и посулы, особенно когда молодой был. Артист, «Таганка». Свободолюбивые идеи. Максимализм. В Москве все кипело и бурлило. По-хорошему. С настроением. Болтали и травили анекдоты.
За максимализм, открытость душевную нам, юным, он был дорог.
Почему отвечаю за других? Да, вот, судите сами: и всенародная слава, и лихая молва, теперь даже государственный почет и уважение. Особого гламура современного, слава Богу, нет.
Откуда все взялось? Оттуда, из 60-х. В летние месяцы в подмосковных дачных поселках из открытых окон в те годы неслись умопомрачительно свежо звучавшие, на стыке тюремного блатного фольклора песни. Позже их осмыслили в исторической и культурной перспективе и окрестили городскими романсами.
Грубый голос, хрипоту которого усиливало низкое качество магнитофонных записей, завораживал своей неприкрытой безнаказанностью, смелостью, вызовом. Пленки крутились на «Магах-59», позже на «Кометах», «Днепрах».
Кто это, кто это? — выспрашивали мы друг у друга.
А, это Визбор. Что вы?! — Окуджава. Нет-нет. Высоцкий. Он сидел, ребята, на Колыме, или в Магадане. Оттуда и чувства, и накал, и голос простуженный. И понятия. И наливали, потом добавляли еще, и вновь заводили истасканные до порывов пленки..
Господи, сколько же было глупости и наивности!
Да не о том речь. Буду говорить только за себя и от себя. Никаких общих мест.
Так чем же стал Володя для меня, теперь, уже старше его на 13 лет в тот момент, когда он умер?
Я, как и многие другие, тогда в 60-е, в 70-е, еще не совсем отчетливо понимал, насколько Высоцкий силен, хотя интуитивно догадывался.
Ловил каждое новое слово, новую «фурмулировку», новые словечки.
Тау Кита. А, оказывается, они почкуются, вот, и нет согласия между «бабами» и «мужуками». «Черный пистолет» с Большого Каретного. О-о. Это говорит о многом, да еще когда «невеста отрыдает честно», причем «не помогли ни Верка, ни водка». О-о. Ребята, только тот, кто побывал на границе с Турцией или Пакистаном, мог точно нам сказать, какие там цветы.
А потом, когда срока закончились у лагерных ворот, это же намек, ребята, он вышел! Вышел на свободу! Он поет для нас, чтобы мы глазенки свои протерли и посмотрели на мир сами, а не через цветистое стеклышко дизайна ЦК КПСС.
Потом, конечно, осознали, откуда что берется без домыслов о тюремном «прошлом». Пришли военный цикл, баллады про любовь, про Марину Влади, от которой тащилась вся Москва, про дружбу, про честь и честность, про дружбу, про выбор и его отсутствие, про небо и морскую пучину, про воздушный и кулачный бой. Про бегуна на дальнюю дистанцию.
Расказанные и с лукавым весельем, и с искроментным юмором, и с насмешкой.
Недаром же все гоготали как сумасшедшие под водку с картошкой и селедкой с хлебом и без. Под любую закусь.
Но не то хочу сказать. Совсем не то. Не люблю мемуары.
А вот Высоцкого да. Многое знаю наизусть. У нас тогда, в 60-е, сколько объявилось признанных и сохранившихся и сгинувших в пучину времени никому неизвестных поэтов?
Бренчали на гитарах. Урки-хулиганы отнимали у нас, балбесов, инструменты, когда мы распевали про смелость!
Эти уроки для некоторых не прошли даром. Они стали смелее. Другие остались трусами.
Но сумели ли мы все почерпнуть из Высоцкого то, что он больше всего любил и ненавидел?
Есть ли место его философии товарищества и дружбы в нашей нынешней жизни? Не уверен.
Мода на Высоцкого? Да! Ползет отовсюду. На нем делают деньги. А он «во хмелю слегка» в «обнимочку с обшарпанной гармошкой» взывал к бескорыстию, хотя ничто человеческое, в том числе и деньги, Высоцкому, надо понимать, были не чужды. И он, как бедный советский артист, как и миллионы тех бедных, кто ему внимал, в них, этих шуршащитх купюрах с ильичевым изображением, нуждался, пока не встретил парижскую принцессу-кинозвезду Марину Влади, которая его чуть-чуть побаловала. Карьера артиста не могла.
Шла охота. На него, на здравый смысл, на человеческую гордость, на достоинство.
Он их отстаивал и самому Юрию Андропову, шефу КГБ, проорал «Охоту на волков», которая тому, со слов Высоцкого, вроде бы тому понравилась, хотя прямо Андропова по имени он не называл, намекая лишь на его персону. Может, был и какой другой советский начальник, который его пригласил спеть на магнитофонную запись «для детей».
В 80-м, в год Олимпиады в Москве, его хоронила почти вся Москва. Вопреки ЦК КПСС.
Что же сейчас? Стали ли мы лучше и мудрее, имея в избытке и Высоцкого, и Пушкина, и наших великих писателей-гуманистов и философов? У меня такой уверенности нет.
Как-то распозлись все понятия в разные стороны.
Жаль, конечно, что Высоцкого нет. Он бы, наверное, сказал. Не стал бы играть в молчанку.
Мне так и слышится его: «Пусть впереди большие перемены, я это никогда не полюблю».
Что ты за дом такой, Россия?
Андрей БЫЧКОВ
Источник: point.ru