В газете «Наш Техас» в пятницу 25 января была помещена статья М. Болотовского под названием «За Державина обидно». Почему автор обиделся за Державина, я не понял. А Державин точно обиделся бы на автора. Обиделся и я и напишу об этом, тем более что в состоянии толково объяснить почему.
В газете «Наш Техас» в пятницу 25 января была помещена статья М. Болотовского под названием «За Державина обидно». Почему автор обиделся за Державина, я не понял. А Державин точно обиделся бы на автора. Обиделся и я и напишу об этом, тем более что в состоянии толково объяснить почему.
Охота выставлять пред публикой великого человека с неприглядной стороны не нова. Еще Пушкин писал об этом. Я не цитирую, но очень близко к тексту передаю смысл пушкинского возмущения: Охота вам выставлять великого человека сидящим на судне. Вы хотите показать, что он так же ничтожен, как вы все? Врете, подлецы! Он, может быть, и ничтожен, да не так, как вы. Куда вам до него!
Следует напомнить читателю, что сведения о приезде 73-летнего Державина в Лицей на экзамены можно получить только из собственных записок Пушкина, помещенных в собрании его сочинений в издательстве «Академия». Там упоминается и о нужнике, причем Пушкин эти записки писал только для себя, а не для публикации, да и то в связи с реакцией на этот ничтожный эпизод Антона Дельвига.
Автор обсуждаемой статьи не очень-то учтиво отнесся к пушкинским запискам. Державин вовсе не «благополучно прохрапел все экзамены, в то время как взволнованные лицеисты читали перед ним свои незрелые опусы», как утверждает он. По свидетельству Пушкина, престарелый Державин дремал, пока шли экзамены по предметам, для него не интересным. Но как только начался экзамен по российской словесности, Державин мгновенно ожил. Дальше я цитирую Пушкина: «Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь… Он слушал с живостью необыкновенной».
Далее Пушкин писал о том, какое впечатление на Державина произвело чтение пушкинских стихов: «Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять…» Нет, не «прохрапел» восхищенный Гавриил Романович весь экзамен. Пушкина надо аккуратно упоминать. И я уверен, что автор обидной статьи прекрасно знал эти пушкинские строки. Но, надеясь на неосведомленность читателей, не привел их полностью. Уж очень хотелось ему очернить Державина. Зачем? Не знаю, но это ясно видно из всей его статьи.
И не «свои незрелые опусы» читали лицеисты поэту, а по свидетельству все того же Пушкина: «Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи». То есть читали стихи Державина! Свои стихи читал только юный Пушкин!
А дурно пахнущая история с нужником давно навязла у нас в зубах. Согласитесь, что такие подробности не нужны истинному любителю поэзии. Так же, как ни к чему выставлять Державина азартным и нечистым на руку игроком, а попросту — шулером! Пушкин был по этой части не намного лучше и, играя, разорился дотла, но зачем нам в этом сладострастно рыться? Этим ли он интересен? Лучше бы мы его поэзию и прозу читали и помнили наизусть, да детей и внуков с нею знакомили. Пушкин — наше бесценное сокровище!
Я расскажу о Державине то, о чем автор забыл или не захотел рассказать, как следовало бы знатоку. О державинских пороках читателям, не знакомым с творчеством поэта, знать не обязательно, а вот о том, каким смелым, умным и достойным мужем он был, знать не худо.
Во время пугачевского бунта молодой поручик Державин в сопровождении нескольких казаков приехал усмирять бунт в большом селении. Вокруг них собралась огромная толпа пьяной и воинственной черни. Ему стали угрожать расправой. Гавриил Романович, не испугавшись, решительно усмирил бунтовщиков-зачинщиков и успокоил толпу.
И поэтом Державин был тоже умным, достойным и талантливым. Как знающий слушатель узнает первоклассного певца по первым пропетым нотам, так человек, любящий и знающий поэзию, узнает первоклассного поэта по нескольким строчкам.
Вот они, строки Державина:
Шекснинска стерлядь золотая, Каймак и борщ уже стоят; В крафинах вина, пунш, блистая, То льдом, то искрами манят.
С курильщиц благовоньи льются, Плоды среди корзин смеются. Не смеют слуги и дохнуть, Тебя стола вкруг ожидая…
(Из стихотворения «Приглашение к обеду»)
Обратите внимание, читатель, на старую орфографию некоторых слов. Так писали и говорили в России 250 лет назад. И ничего «чудовищного» здесь нет.
А вот еще «обеденные» строки, ибо хозяин был щедр, гостеприимен и знал толк в еде:
…Я озреваю стол — и вижу разных блюдЦветник, поставленный узором. Багряна ветчина, зелёны щи с желтком, Румяно-жёлт пирог, сыр белый, раки красны, Что смоль янтарь-икра, и с голубым перомТам щука пёстрая прекрасны!
(Из поэмы: «Евгению. Жизнь Званская». Званка — имение Державина)
Не картины ли это знаменитого Снайдерса? Или вспомните полотно Геда «Завтрак с ежевичным пирогом». Яркая, живописная поэзия!
«Чудовищных» стихов, как изволил выразиться автор статьи, Державин не писал. Просто в его время правила стихосложения и язык были иными, чем при зрелом Пушкине и тем более теперь. Однако Державин, Жуковский и даже Ломоносов внесли свой вклад в создание современного русского языка, а уже позднее культурные россияне заговорили на языке Пушкина.
Я не специалист по Державину. Я только люблю его стихи. Кто знает, вполне возможно, что все, написанное автором статьи, имело место. Однако если писать о незаслуженно забытом большом поэте, то лучше писать о его творчестве, а не о его пороках. И лучше нам, пишущим людям, быть просветителями, а не судебными следователями.
Вот последние в жизни великого и безнадежно больного поэта строки, написанные им дрожащей рукой на грифельной доске за три дня до смерти 6 июля 1816 года. Эта доска до сих пор висит на стене в музее Державина:
Река времён в своем стремленьиУносит все дела людейИ топит в пропасти забвенияНароды, царства и царей.
А если что и остаётсяЧрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрётсяИ общей не уйдёт судьбы.
Источник: rus.ruvr.ru