Пояснения Анн Кольдефи-Фокар (Anne Coldefy-Faucard), преподавателя Сорбонны, которая перевела, в частности, «Переписку Достоевского», «Шинель», «Нос» и «Мертвые души» Гоголя, а также более современных писателей: Солженицына («Красное колесо», при участии Женевьевы и Жозе Жоанне (Geneviève, José Johannet), Владимира Сорокина («Метель») и Юрия Мамлеева («Блуждающее время»). Из книг о Москве она перевела «Счастливую Москву» Андрея Платонова (издательство Robert Laffont) и редактировала том «Москва» издательства Autrement.
Пояснения Анн Кольдефи-Фокар (Anne Coldefy-Faucard), преподавателя Сорбонны, которая перевела, в частности, «Переписку Достоевского», «Шинель», «Нос» и «Мертвые души» Гоголя, а также более современных писателей: Солженицына («Красное колесо», при участии Женевьевы и Жозе Жоанне (Geneviève, José Johannet), Владимира Сорокина («Метель») и Юрия Мамлеева («Блуждающее время»). Из книг о Москве она перевела «Счастливую Москву» Андрея Платонова (издательство Robert Laffont) и редактировала том «Москва» издательства Autrement.
Пояснения Анн Кольдефи-Ф
Что представляет собой Москва в русской литературе?
Москва — это прежде всего анти-Санкт-Петербург. До 20-х годов включительно писатели описывали ее как город умиротворенный, уютный, где можно прогуливаться и отдыхать, в отличие от Санкт-Петербурга, который с начала XVIII века стал имперской столицей, воспринимаемой как жесткий, искусственный город, в котором никто не чувствует себя хорошо. Пушкин, а еще больше Гоголь способствовали тому, чтобы создать образ Санкт-Петербурга как города вредоносного, построенного на западный манер, тогда как Москва представала матерью всех русских городов, в частности, у Толстого и даже у Достоевского, который при этом петербуржец в высшей степени.
Смогла ли Москва сохранить эту ауру в советский период?
Между писателями и властью произошло недоразумение. Некоторые из литераторов подумали, что революция позволит Москве, снова ставшей столицей, вновь обрести свой блеск, какой она имела до Петра Великого. Это возвращение к аутентичности очень вдохновило Бориса Пильняка, революционного романиста, писавшего с невероятным лиризмом и энтузиазмом! С помощью плакатов, размещенных в окнах современного здания, принадлежащего телеграфному агентству РОСТА, поэт Маяковский проводил тогда кампании по пропаганде гигиены, грамотности и т.д. (это были знаменитые «Окна РОСТА»). Но с приходом Сталина город перелопатили большие стройки: было покончено с большой деревней, к которой привыкли люди. Москва снова стала городом власти — и вскоре узнала, что такое террор. Советская власть концентрировала в особых жилых домах писателей, военных, а также крупных партийных деятелей — и в период чисток машины каждый вечер приезжали за этими людьми. Однако двадцать лет назад мы очень удивились, когда диссидент Александр Зиновьев написал для Autrement текст во славу сталинского города. Он, сын бедных крестьян, приехал туда совсем маленьким, без гроша; и именно благодаря сталинской школе он смог посещать музеи, ходить в театр и т.д. Мы забываем, что даже в советской Москве люди не только страдали: они росли, жили, любили…
В итоге эта жизнь победила?
Пока — да: все писатели, которым сегодня за 50 — я имею в виду Владимира Сорокина, поэта Льва Рубинштейна — продукты московского андеграунда, родившегося в 1970-е годы. Тогда их не печатали, их рукописи распространялись из-под полы, художники организовывали стихийные выставки, все слушали западную музыку, хотя пластинок было не достать. В книге «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева герой, в частности, говорит: «Сколько раз уже … проходил по Москве … из конца в конец … — и ни разу не видел Кремля». Этим он хочет сказать, что хотя местоположение власти, само по себе пугающее, было в Москве, в городе можно было жить, никогда с ней не сталкиваясь. Писатели, ставшие ныне в России культовыми, выросли в этой обстановке. Но с тех пор они утратили любовь к своему городу.
Москва больше не пробуждает мечты?
Она стала мегаполисом. После распада СССР в 1991 г. москвичи заметили, что их город стал от них ускользать: огромные стройки, затеянные мэром Юрием Лужковым, были повсюду. Жуткий памятник Петру Великому, созданный его другом Зурабом Церетели, стал символом этих изменений. Петр Великий ненавидел Москву, а этот памятник, прозванный «чудовищем», ненавидят все! И потом, Владимир Сорокин мне недавно сказал: «Москва больше не хочет ничего говорить. Это больше не город, это терминал аэропорта».
Интернационализация Москвы разрушила ее душу?
Во всем этом есть некая обманутая надежда: в 2010 г. в сборнике, озаглавленном «Москва нуар», нынешние писатели показали, что то мистическое, что было в Москве для русских, улетучилось. Город может быть средой для развития действия некоторых из их романов, но он не играет в них роль полноценного персонажа. Даже среди гостей Книжного салона почти не осталось писателей, идентифицирующих себя с Москвой. Конечно, Юрий Буйда там периодически живет, но он — уроженец Калининграда, и самые захватывающие его строки — те, которые он посвящает этому странному русскому анклаву в Германии. Что же до Сорокина, то он утверждает, что вновь обретает чувства, которые наиболее напоминают ту Москву, которую он любил, в Берлине. Это большой город, в котором, тем не менее, повседневная жизнь соразмерна человеку. Однако русские писатели никогда так хорошо не говорили о России, как тогда, когда находились за границей. «Мертвые души» Гоголя, ставшие квинтэссенцией России, были написаны… в Риме!
Источник: rus.ruvr.ru