Я рассказываю Валентине, что впервые оказалась в бане и забыла принести с собой веник. «Ничего, моим обойдемся», — говорит она с типично русским радушием. Мы сидим на длинных деревянных полках в парилке; она начинает хлестать меня веником по спине. Раз! Раз! Раз! Экзекуция продолжается пару минут: во все стороны летят зеленые листочки. Я морщусь. «Теперь ты давай», — говорит Валентина. Я стараюсь ответить услугой за услугу, но стараюсь не переусердствовать — она все же мне в матери годится. «Сильнее!» — настаивает Валентина. Я вспоминаю о своих крестьянских корнях и прибавляю обороты. Она глубоко вздыхает от удовольствия: «Э-э-эхх». Мне вдруг кажется, что все протоптанные дорожки к русской душе (Чехов и Достоевский, Стравинский и «Лебединое озеро», сотня блюд из корнеплодов) — это что-то не то. Если хотите добраться до глубин российской жизни, сходите в баню! В молодости, во время двух моих предыдущих визитов в Санкт-Петербург, — или «Питер», как называют его местные — чтобы повысить тонус, хватало рюмки водки. Но сейчас, когда я достигла среднего возраста и пыталась «освежить» язык, который изучала еще в колледже двадцать лет назад, больная спина подвигла меня на иной способ восстановления сил. Сегодня в городе хватает роскошных спа и приватных бань, которым отдают предпочтение богатые «новые русские». Но я хотела проникнуться пролетарским духом, что по прежнему бродит по Питеру всего в нескольких шагах от модных кафе и бутиков на главной улице — Невском проспекте. Таким образом, меня могла устроить только старомодная общественная баня советского типа. После революции 1917 года Владимир Ленин, опасаясь вспышек инфекции из-за притока людей в города и скученной жизни в коммунальных квартирах, распорядился создать систему таких бань, чтобы обеспечить гигиену для масс. Впрочем, для России баня издавна имеет и важное ритуальное значение: в ней рожали детей, устраивались девичники перед свадьбой, там же прибирали мертвых. Да и сегодня это хорошее место, чтобы расслабиться в компании друзей. Недаром поэт и писатель Александр Пушкин называл баню «второй матерью» каждого русского, несущей обновление и комфорт. (Нет, с Валентиной он не был знаком). В Извозчичьи бани я вхожу вместе с четверкой веселых немолодых женщин. Они уверенно направляются к двери с надписью «Люкс» — обслуживание по высшему разряду все больше входит в моду. Но я как человек из народа отвергла буржуазную роскошь и остановилась на «стандартном» варианте. Дружелюбная кассирша берет у меня плату и выдает ключ от металлического шкафчика для одежды. Раздевшись, я вхожу в гигантское, как пещера, аскетически оформленное красно-белой плиткой помещение душевой. Даже сегодня, днем в понедельник, в бане полно народу. Прямо как в хрущевскую эпоху с ее лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Помылся, попарился, отдохнул — и снова на трактор или к станку. Выгляжу ли я пришелицей из чужого мира, несмотря на наше равенство в наготе? Ничуть. Среди посетительниц преобладают полные пожилые женщины, но здесь радушно принимают людей любого возраста, классовой принадлежности и комплекции. Женщины дружелюбны, и их интересует одно — как следует попариться. Никто не обращает внимания на десять фунтов лишнего веса, набранных из-за чрезмерного пристрастия к блинам. Это создает атмосферу непринужденности. Большинство дам приходят парами. Я же оказалась в гордом одиночестве. Среди моих подруг любителей бани не нашлось, и они, ссылаясь на занятость — Я иду в Эрмитаж! А я — посмотреть Янтарную комнату! А мне нужно в прачечную! — испарялись со скоростью московских таксистов. И тут меня замечает банный ветеран Валентина. Видя, что я чувствую себя не в своей тарелке, она подходит: «Вот свободная скамейка, вот шайки». Разместив туалетные принадлежности на одной из металлических скамеек, я принимаю душ и захожу в парную. Воздух в темной, обшитой досками комнате наполнен ароматом березовых веников. Мы садимся на длинные полки, — не забудьте подложить под себя полотенце — ощущая, как влажный жар проникает в каждую мышцу. Я медленно и с удовольствием превращаюсь в инертный сгусток плоти. Попарившись несколько минут, я возвращаюсь в душевую и ныряю в бассейн с ледяной водой; затем — короткий отдых. После нескольких погружений в тепло и холод Валентина обрабатывает меня веником. Это повторяется почти два часа, пока мы не начинаем чувствовать полную расслабленность. Температуру в парной регулируют, плеская воду на раскаленные камни (считается, что лучше всего отпить баню дровами). Русская баня похожа на финскую сауну, тоже изобретенную еще в Средневековье. Какова цель процедуры? Она гигиенична, — вместе с потом из организма выводятся токсины — улучшает кровообращение и создает ощущение довольства. В России дополнительным атрибутом стал массаж веником. В какой-то момент в адски жаркую парилку заходит амазонка в красной шапочке. Она говорит что-то непонятное двум женщинам, которые только что начали хлестать друг друга, затем плещет водой на камни. Температура сразу подскакивает, поднимаются клубы пара — словно началось извержение вулкана. Я тут же закрываю лицо руками, и чувствую, что на спине будто разожгли костер. Мелькает мысль: все же борщ, балет и Булгаков — более легкий путь к русской душе. Все сидят неподвижно. Затем веники взлетают с новой силой, разбрасывая во все стороны ошметки листьев. Может быть благодаря этому русские выносят превратности более стойко, чем мы на Западе? Это безумие мне удается выдержать примерно минуту. Затем я трусливо дезертирую и бросаюсь в бассейн — ощущение просто фантастическое. Вернувшись к своейполке, я замечаю, что на моем полотенце расположилась корпулентная ровесница Валентины. Что это, какой-то банный ритуал посвящения? Может быть, я невнимательно читала «Анну Каренину»? Нет, дама просто так же близорука, как и я. «Ох, простите», — сконфуженно произносит она. (Америка никогда не была страной коллективистов, хотя моя большая ирландская семья вполне могла сойти за коллектив, и брошенное не на месте полотенце вполне могло «исчезнуть». Но всему есть предел). Я сижу в состоянии полной безмятежности, попивая воду из бутылки. (В раздевалке и баре на первом этаже можно также купить газировку и пиво). Вокруг меня — негромкие разговоры по-русски. Цвет лица у меня просто потрясающий, кожа — словно шелк. «Конечно, — поясняет одна из женщин. — Для того мы сюда и ходим». Я прощаюсь с Валентиной и ищу дальнейшего расслабления на мягком диване в кафе, за чашкой капучино и терамису. Простым русским такие заведения не по карману, и я чувствую себя почти предательницей. Большие окна выходят на Невский — я смотрю на фасады дворцов, модниц на высоких каблуках, бабушку, торгующую пластиковыми пакетами. Эти прекрасные здания — например, собор Спаса на Крови, похожий на московский храм Василия Блаженного, напоминают о бурной истории города. На фасаде дома номер 14, недалеко от зимнего дворца, со времен блокады Ленинграда (так город назывался в советские времена) сохранилась надпись: эта сторона улицы более опасна при обстреле. В ходе осады декораторы Кировского театра делали из картона танки — ложные цели для пилотов Люфтваффе. Об этом я вспомнила накануне вечера, завороженно наблюдая, как российская прима-балерина порхает по сцене Мариинки (теперь Кировскому театру вернули первоначальное название). Названия меняются вместе с причудами фортуны и политики, но жизнестойкость русского народа остается. К счастью у них всегда остается и «вторая мать».Я рассказываю Валентине, что впервые оказалась в бане и забыла принести с собой веник. «Ничего, моим обойдемся», — говорит она с типично русским радушием. Мы сидим на длинных деревянных полках в парилке; она начинает хлестать меня веником по спине. Раз! Раз! Раз! Экзекуция продолжается пару минут: во все стороны летят зеленые листочки. Я морщусь. «Теперь ты давай», — говорит Валентина. Я стараюсь ответить услугой за услугу, но стараюсь не переусердствовать — она все же мне в матери годится. «Сильнее!» — настаивает Валентина. Я вспоминаю о своих крестьянских корнях и прибавляю обороты. Она глубоко вздыхает от удовольствия: «Э-э-эхх». Мне вдруг кажется, что все протоптанные дорожки к русской душе (Чехов и Достоевский, Стравинский и «Лебединое озеро», сотня блюд из корнеплодов) — это что-то не то. Если хотите добраться до глубин российской жизни, сходите в баню! В молодости, во время двух моих предыдущих визитов в Санкт-Петербург, — или «Питер», как называют его местные — чтобы повысить тонус, хватало рюмки водки. Но сейчас, когда я достигла среднего возраста и пыталась «освежить» язык, который изучала еще в колледже двадцать лет назад, больная спина подвигла меня на иной способ восстановления сил. Сегодня в городе хватает роскошных спа и приватных бань, которым отдают предпочтение богатые «новые русские». Но я хотела проникнуться пролетарским духом, что по прежнему бродит по Питеру всего в нескольких шагах от модных кафе и бутиков на главной улице — Невском проспекте. Таким образом, меня могла устроить только старомодная общественная баня советского типа. После революции 1917 года Владимир Ленин, опасаясь вспышек инфекции из-за притока людей в города и скученной жизни в коммунальных квартирах, распорядился создать систему таких бань, чтобы обеспечить гигиену для масс. Впрочем, для России баня издавна имеет и важное ритуальное значение: в ней рожали детей, устраивались девичники перед свадьбой, там же прибирали мертвых. Да и сегодня это хорошее место, чтобы расслабиться в компании друзей. Недаром поэт и писатель Александр Пушкин называл баню «второй матерью» каждого русского, несущей обновление и комфорт. (Нет, с Валентиной он не был знаком). В Извозчичьи бани я вхожу вместе с четверкой веселых немолодых женщин. Они уверенно направляются к двери с надписью «Люкс» — обслуживание по высшему разряду все больше входит в моду. Но я как человек из народа отвергла буржуазную роскошь и остановилась на «стандартном» варианте. Дружелюбная кассирша берет у меня плату и выдает ключ от металлического шкафчика для одежды. Раздевшись, я вхожу в гигантское, как пещера, аскетически оформленное красно-белой плиткой помещение душевой. Даже сегодня, днем в понедельник, в бане полно народу. Прямо как в хрущевскую эпоху с ее лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Помылся, попарился, отдохнул — и снова на трактор или к станку. Выгляжу ли я пришелицей из чужого мира, несмотря на наше равенство в наготе? Ничуть. Среди посетительниц преобладают полные пожилые женщины, но здесь радушно принимают людей любого возраста, классовой принадлежности и комплекции. Женщины дружелюбны, и их интересует одно — как следует попариться. Никто не обращает внимания на десять фунтов лишнего веса, набранных из-за чрезмерного пристрастия к блинам. Это создает атмосферу непринужденности. Большинство дам приходят парами. Я же оказалась в гордом одиночестве. Среди моих подруг любителей бани не нашлось, и они, ссылаясь на занятость — Я иду в Эрмитаж! А я — посмотреть Янтарную комнату! А мне нужно в прачечную! — испарялись со скоростью московских таксистов. И тут меня замечает банный ветеран Валентина. Видя, что я чувствую себя не в своей тарелке, она подходит: «Вот свободная скамейка, вот шайки». Разместив туалетные принадлежности на одной из металлических скамеек, я принимаю душ и захожу в парную. Воздух в темной, обшитой досками комнате наполнен ароматом березовых веников. Мы садимся на длинные полки, — не забудьте подложить под себя полотенце — ощущая, как влажный жар проникает в каждую мышцу. Я медленно и с удовольствием превращаюсь в инертный сгусток плоти. Попарившись несколько минут, я возвращаюсь в душевую и ныряю в бассейн с ледяной водой; затем — короткий отдых. После нескольких погружений в тепло и холод Валентина обрабатывает меня веником. Это повторяется почти два часа, пока мы не начинаем чувствовать полную расслабленность. Температуру в парной регулируют, плеская воду на раскаленные камни (считается, что лучше всего отпить баню дровами). Русская баня похожа на финскую сауну, тоже изобретенную еще в Средневековье. Какова цель процедуры? Она гигиенична, — вместе с потом из организма выводятся токсины — улучшает кровообращение и создает ощущение довольства. В России дополнительным атрибутом стал массаж веником. В какой-то момент в адски жаркую парилку заходит амазонка в красной шапочке. Она говорит что-то непонятное двум женщинам, которые только что начали хлестать друг друга, затем плещет водой на камни. Температура сразу подскакивает, поднимаются клубы пара — словно началось извержение вулкана. Я тут же закрываю лицо руками, и чувствую, что на спине будто разожгли костер. Мелькает мысль: все же борщ, балет и Булгаков — более легкий путь к русской душе. Все сидят неподвижно. Затем веники взлетают с новой силой, разбрасывая во все стороны ошметки листьев. Может быть благодаря этому русские выносят превратности более стойко, чем мы на Западе? Это безумие мне удается выдержать примерно минуту. Затем я трусливо дезертирую и бросаюсь в бассейн — ощущение просто фантастическое. Вернувшись к своейполке, я замечаю, что на моем полотенце расположилась корпулентная ровесница Валентины. Что это, какой-то банный ритуал посвящения? Может быть, я невнимательно читала «Анну Каренину»? Нет, дама просто так же близорука, как и я. «Ох, простите», — сконфуженно произносит она. (Америка никогда не была страной коллективистов, хотя моя большая ирландская семья вполне могла сойти за коллектив, и брошенное не на месте полотенце вполне могло «исчезнуть». Но всему есть предел). Я сижу в состоянии полной безмятежности, попивая воду из бутылки. (В раздевалке и баре на первом этаже можно также купить газировку и пиво). Вокруг меня — негромкие разговоры по-русски. Цвет лица у меня просто потрясающий, кожа — словно шелк. «Конечно, — поясняет одна из женщин. — Для того мы сюда и ходим». Я прощаюсь с Валентиной и ищу дальнейшего расслабления на мягком диване в кафе, за чашкой капучино и терамису. Простым русским такие заведения не по карману, и я чувствую себя почти предательницей. Большие окна выходят на Невский — я смотрю на фасады дворцов, модниц на высоких каблуках, бабушку, торгующую пластиковыми пакетами. Эти прекрасные здания — например, собор Спаса на Крови, похожий на московский храм Василия Блаженного, напоминают о бурной истории города. На фасаде дома номер 14, недалеко от зимнего дворца, со времен блокады Ленинграда (так город назывался в советские времена) сохранилась надпись: эта сторона улицы более опасна при обстреле. В ходе осады декораторы Кировского театра делали из картона танки — ложные цели для пилотов Люфтваффе. Об этом я вспомнила накануне вечера, завороженно наблюдая, как российская прима-балерина порхает по сцене Мариинки (теперь Кировскому театру вернули первоначальное название). Названия меняются вместе с причудами фортуны и политики, но жизнестойкость русского народа остается. К счастью у них всегда остается и «вторая мать».
Я рассказываю Валентине, что впервые оказалась в бане и забыла принести с собой веник. «Ничего, моим обойдемся», — говорит она с типично русским радушием. Мы сидим на длинных деревянных полках в парилке; она начинает хлестать меня веником по спине. Раз! Раз! Раз! Экзекуция продолжается пару минут: во все стороны летят зеленые листочки. Я морщусь. «Теперь ты давай», — говорит Валентина. Я стараюсь ответить услугой за услугу, но стараюсь не переусердствовать — она все же мне в матери годится. «Сильнее!» — настаивает Валентина. Я вспоминаю о своих крестьянских корнях и прибавляю обороты. Она глубоко вздыхает от удовольствия: «Э-э-эхх». Мне вдруг кажется, что все протоптанные дорожки к русской душе (Чехов и Достоевский, Стравинский и «Лебединое озеро», сотня блюд из корнеплодов) — это что-то не то. Если хотите добраться до глубин российской жизни, сходите в баню! В молодости, во время двух моих предыдущих визитов в Санкт-Петербург, — или «Питер», как называют его местные — чтобы повысить тонус, хватало рюмки водки. Но сейчас, когда я достигла среднего возраста и пыталась «освежить» язык, который изучала еще в колледже двадцать лет назад, больная спина подвигла меня на иной способ восстановления сил. Сегодня в городе хватает роскошных спа и приватных бань, которым отдают предпочтение богатые «новые русские». Но я хотела проникнуться пролетарским духом, что по прежнему бродит по Питеру всего в нескольких шагах от модных кафе и бутиков на главной улице — Невском проспекте. Таким образом, меня могла устроить только старомодная общественная баня советского типа. После революции 1917 года Владимир Ленин, опасаясь вспышек инфекции из-за притока людей в города и скученной жизни в коммунальных квартирах, распорядился создать систему таких бань, чтобы обеспечить гигиену для масс. Впрочем, для России баня издавна имеет и важное ритуальное значение: в ней рожали детей, устраивались девичники перед свадьбой, там же прибирали мертвых. Да и сегодня это хорошее место, чтобы расслабиться в компании друзей. Недаром поэт и писатель Александр Пушкин называл баню «второй матерью» каждого русского, несущей обновление и комфорт. (Нет, с Валентиной он не был знаком). В Извозчичьи бани я вхожу вместе с четверкой веселых немолодых женщин. Они уверенно направляются к двери с надписью «Люкс» — обслуживание по высшему разряду все больше входит в моду. Но я как человек из народа отвергла буржуазную роскошь и остановилась на «стандартном» варианте. Дружелюбная кассирша берет у меня плату и выдает ключ от металлического шкафчика для одежды. Раздевшись, я вхожу в гигантское, как пещера, аскетически оформленное красно-белой плиткой помещение душевой. Даже сегодня, днем в понедельник, в бане полно народу. Прямо как в хрущевскую эпоху с ее лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Помылся, попарился, отдохнул — и снова на трактор или к станку. Выгляжу ли я пришелицей из чужого мира, несмотря на наше равенство в наготе? Ничуть. Среди посетительниц преобладают полные пожилые женщины, но здесь радушно принимают людей любого возраста, классовой принадлежности и комплекции. Женщины дружелюбны, и их интересует одно — как следует попариться. Никто не обращает внимания на десять фунтов лишнего веса, набранных из-за чрезмерного пристрастия к блинам. Это создает атмосферу непринужденности. Большинство дам приходят парами. Я же оказалась в гордом одиночестве. Среди моих подруг любителей бани не нашлось, и они, ссылаясь на занятость — Я иду в Эрмитаж! А я — посмотреть Янтарную комнату! А мне нужно в прачечную! — испарялись со скоростью московских таксистов. И тут меня замечает банный ветеран Валентина. Видя, что я чувствую себя не в своей тарелке, она подходит: «Вот свободная скамейка, вот шайки». Разместив туалетные принадлежности на одной из металлических скамеек, я принимаю душ и захожу в парную. Воздух в темной, обшитой досками комнате наполнен ароматом березовых веников. Мы садимся на длинные полки, — не забудьте подложить под себя полотенце — ощущая, как влажный жар проникает в каждую мышцу. Я медленно и с удовольствием превращаюсь в инертный сгусток плоти. Попарившись несколько минут, я возвращаюсь в душевую и ныряю в бассейн с ледяной водой; затем — короткий отдых. После нескольких погружений в тепло и холод Валентина обрабатывает меня веником. Это повторяется почти два часа, пока мы не начинаем чувствовать полную расслабленность. Температуру в парной регулируют, плеская воду на раскаленные камни (считается, что лучше всего отпить баню дровами). Русская баня похожа на финскую сауну, тоже изобретенную еще в Средневековье. Какова цель процедуры? Она гигиенична, — вместе с потом из организма выводятся токсины — улучшает кровообращение и создает ощущение довольства. В России дополнительным атрибутом стал массаж веником. В какой-то момент в адски жаркую парилку заходит амазонка в красной шапочке. Она говорит что-то непонятное двум женщинам, которые только что начали хлестать друг друга, затем плещет водой на камни. Температура сразу подскакивает, поднимаются клубы пара — словно началось извержение вулкана. Я тут же закрываю лицо руками, и чувствую, что на спине будто разожгли костер. Мелькает мысль: все же борщ, балет и Булгаков — более легкий путь к русской душе. Все сидят неподвижно. Затем веники взлетают с новой силой, разбрасывая во все стороны ошметки листьев. Может быть благодаря этому русские выносят превратности более стойко, чем мы на Западе? Это безумие мне удается выдержать примерно минуту. Затем я трусливо дезертирую и бросаюсь в бассейн — ощущение просто фантастическое. Вернувшись к своейполке, я замечаю, что на моем полотенце расположилась корпулентная ровесница Валентины. Что это, какой-то банный ритуал посвящения? Может быть, я невнимательно читала «Анну Каренину»? Нет, дама просто так же близорука, как и я. «Ох, простите», — сконфуженно произносит она. (Америка никогда не была страной коллективистов, хотя моя большая ирландская семья вполне могла сойти за коллектив, и брошенное не на месте полотенце вполне могло «исчезнуть». Но всему есть предел). Я сижу в состоянии полной безмятежности, попивая воду из бутылки. (В раздевалке и баре на первом этаже можно также купить газировку и пиво). Вокруг меня — негромкие разговоры по-русски. Цвет лица у меня просто потрясающий, кожа — словно шелк. «Конечно, — поясняет одна из женщин. — Для того мы сюда и ходим». Я прощаюсь с Валентиной и ищу дальнейшего расслабления на мягком диване в кафе, за чашкой капучино и терамису. Простым русским такие заведения не по карману, и я чувствую себя почти предательницей. Большие окна выходят на Невский — я смотрю на фасады дворцов, модниц на высоких каблуках, бабушку, торгующую пластиковыми пакетами. Эти прекрасные здания — например, собор Спаса на Крови, похожий на московский храм Василия Блаженного, напоминают о бурной истории города. На фасаде дома номер 14, недалеко от зимнего дворца, со времен блокады Ленинграда (так город назывался в советские времена) сохранилась надпись: эта сторона улицы более опасна при обстреле. В ходе осады декораторы Кировского театра делали из картона танки — ложные цели для пилотов Люфтваффе. Об этом я вспомнила накануне вечера, завороженно наблюдая, как российская прима-балерина порхает по сцене Мариинки (теперь Кировскому театру вернули первоначальное название). Названия меняются вместе с причудами фортуны и политики, но жизнестойкость русского народа остается. К счастью у них всегда остается и «вторая мать».
Источник: rus.ruvr.ru