Александр Мешков: Алкаш! Ты хочешь излечиться? Бросай бухать! Иди трудиться

Александр Мешков: Алкаш! Ты хочешь излечиться? Бросай бухать! Иди трудиться
Ты святой иль лиходей — здесь всегда найдешь друзей

В подмосковной электричке худощавый паренек в линялой майке и мятых портках раскладывает по лавкам визитки. Читаю: «Наркомания. Алкоголизм. Помощь людям, находящимся в зависимости от наркотических веществ и алкоголя, а также освободившихся из мест заключения. Упрощенный прием и бессрочное пребывание. Возможность отправки в любой регион. Бесплатно. Анонимно». Звоню по указанному телефону.

— У вас всех лечат от наркомании и алкоголизма?

Ты святой иль лиходей — здесь всегда найдешь друзей

В подмосковной электричке худощавый паренек в линялой майке и мятых портках раскладывает по лавкам визитки. Читаю: «Наркомания. Алкоголизм. Помощь людям, находящимся в зависимости от наркотических веществ и алкоголя, а также освободившихся из мест заключения. Упрощенный прием и бессрочное пребывание. Возможность отправки в любой регион. Бесплатно. Анонимно». Звоню по указанному телефону.

— У вас всех лечат от наркомании и алкоголизма?

Александр Мешков: Алкаш! Ты хочешь излечиться? Бросай бухать! Иди трудиться

— У нас не лекарствами помогают, а молитвой, — отвечает мне приятный мужской тенор (как у Баскова. Я тогда еще подумал: не он ли?!). Лже-Басков дал мне кучу адресов реабилитационных центров, расположенных в Подмосковье, и априори посоветовал немедленно лечиться, да так убедительно, что я решил идти. Собираюсь тщательно, как опытный разведчик. Наряжаюсь в майку-алкоголичку, старые треники, в которых имею обыкновение производить уборочные работы в гараже. Наношу себе на лицо немного сухой землицы из горшка с геранью, как спецназовец перед атакой. Добросовестно и непринужденно накатываю (исключительно для создания образа!) пару бутылок зловонного пива, полирую накатанное стаканом красного вина для придания лицу характерного пурпурного оттенка.

Там, где лечат душу

Я доехал на электричке до живописной подмосковной деревеньки, в которой располагался один из многочисленных центров реабилитации. Кругом леса, поля, луга. Волшебный, целебный, чистый воздух. Коза пасется на газоне. Птицы в вышине поют оду засухе.

— Где тут у вас алкашей лечат? — просто спрашиваю бабулю в платке со сморщенным бурым, как печеная картошка, личиком, торгующую возле станции травкой: укропом и петрушкой.

— А тоточки рядышком, за магазином у забора увидишь там ворота, звони туда, милок, иди-ка подлечись, здоровьичко-то поправь, — скороговоркой доброжелательно пропела она, зачем-то торопливо сунув мне в руки пучок поникшего, увядшего укропа.

Примите меня в компанию

Нажимаю на кнопку звонка, указанного мне забора. Ружейным затвором грохочет металлический засов. Открывает ворота интеллигентный мужчина с небольшим пузиком, топлес. Взгляд с ласковым прищуром сканирует меня.

— Принимаете алкашей? — заискивающе спрашиваю.

— Проходи, — мужик, сморщившись от моего амбре, поворачивается и идет в избу.

— Разувайся! — грозно взревел он, увидев, что я собрался пройти в хату обутым. Иду дальше босой. В кабинете еще один мужчина в белой рубашке кивает мне. Со стены на меня смотрит сам президент моей страны. Мне становится спокойнее с ним-то.

— Садись, — кивает мне хозяин. — Паспорта, конечно, нет, — не спрашивает, а говорит за меня он, вручая анкету и авторучку.

— Потерял, — соглашаюсь я.

— Срок мотал?

— Мотал, — виновато вздыхаю я.

— Чувствуется, — заметил он, мельком взглянув на наколки. — Сам к нам пришел или кто направил?

— Сам, — отвечаю я, заполняя анкету: «Имя, отчество, место фактического проживания, адрес родственников, судимости, творческие способности». Здесь я написал: «Пою, рисую и танцую». Вдруг пригодится.

— Можно про судимости не писать? — спрашиваю.

— Как хочешь. Родственники знают, где ты?

— Знают, — на всякий случай отвечаю. Мало ли что? Вдруг тут меня на органы пустят? Хотя кому они, мои органы, нужны просроченные, старослужащие?

— Иди на третий этаж, отдыхай… — говорит мне хозяин. — Постой! Дай-ка сумку посмотрю! Спиртное есть? Нет? Наркотики? Сотовый телефон? Сигареты давай сюда… Деньги тоже. Сколько тут? Пятьсот? Не положено. Будешь уходить — получишь… Одежду сдай стирать! И помойся в душе! Воняешь, как этот…

Я сдал все свои активы и пошел ассимилироваться.

Новый порядок

Поднимаюсь на третий этаж. На двери — два листочка с буквами. На одном листке — распорядок, на другом — правила проживания в центре. Читаю, чтобы не попасть впросак. А вдруг они мне не подойдут? А вдруг тут положено представляться, называть статью, перед паханом кланяться, полотенце под ноги кидать? Может, не поздно еще убежать?

Запрещается употреблять алкоголь и наркотические вещества. (Это меня почему-то нисколько не удивило!)

Запрещается выходить из помещения центра. (Плохо!)

Запрещена ложь, сплетни, интриги. (Словно какой-то телеканал тут побывал!)

Запрещается пользоваться сотовым телефоном. (Я его и не брал.)

Запрещается нецензурно выражаться. (Ну это уж слишком сурово!)

Запрещается вступать во внебрачные половые связи.

Оп-пачки! Вот так я попал! Да это просто правовой беспредел какой-то! А дружить-то хоть можно вообще? А с кем тут можно вообще-то во что-то вступать? А был ли прецедент? Тысячи вопросов осиным роем закружились в моей голове. Читаю распорядок: подъем, собрание, завтрак, общественно полезный труд, обед, личное время, собрание. А где дискотеки, спортивные состязания, танцы, кружки художественной самодеятельности? О каких внебрачных, порочащих связях может быть вообще речь при таком невыразительном распорядке?

Смотрите, кто пришел!

— Здравствуйте! — открыв двери, привычно приветливо говорю я в пространство. Молчание было мне ответом. В просторной комнате совсем не оживленно, хотя в ней как минимум три человека. Один суровый мужчина с руками толщиной с мои ноги (в месте, откуда они растут) гордо, с достоинством, выдающим в нем патриция, развалившись в кресле, сосредоточенно, словно пытается разгадать тайну гипотезы Пуанкаре, смотрит сериал «Папины дочки». (Там в это время дочка в очках словно по заказу почему-то пьяная, словно биндюжник! Ей, похоже, место в нашем центре!) Другой парень, высунув язык, словно художник-миниатюрист, старательно, с любовью делает себе обрезание ногтей большими слесарными ножницами, сидя на подоконнике. Третье существо неподвижно лежит на диване лицом к стене. По едва уловимым признакам (грубый храп с присвистом, узкий таз 44-го размера, черные пятки, ноги 45-го размера) определяю, что это тоже наш брат — мужчина. Какие уж тут танцы! На шкафу — иконы Николая Святителя, Богородицы. На полках — Библия, Евангелия. На стене — листок с молитвой оптинских старцев.

Пой, гитара!

Душно. Окна открыты, но все равно пахнет нелегкой бездомной жизнью, несвежим бельем, трудовым потом, струящимся из-под наших подмышек.

— Дайте мне денег! Я хочу купить себе холодной минералки! — жалобно простонал я, войдя в комнату администрации. — У меня обезвоживание!

— Какая минералка! Вон на камбузе чай пей! — строго, но с улыбкой ответил мне начальник.

Двери нашего центра закрыты изнутри! Здесь созданы все условия, чтобы не сорваться в пропасть хмельной фиесты! Чу! В углу эротичным символом торжества женского начала стоит гитара со струнами. Сколько раз в моей жизни она выручала меня, избавляла от кабалы и мордобоя! Вот и сейчас я нежно, словно новорожденного младенца, беру ее на руки, представляя, как сейчас эти суровые парни приглушат телевизор и, зачарованные, потянутся на гимн торжества красоты, как сказочные крысы на звуки дудочки, сядут возле моих ног, прикрыв от удовольствия глаза…

— Елы-палы! Мужик! Дай кино посмотреть! Не слышно же ни х… — бестактно обломал мои чистые и наивные мальчишеские грезы ногорукий телезритель. Да. Увы! Ушло романтичное время гитары, тумана, пустого кармана, стихов, комаров, комбатов, пиратов, матросов, бесконечных вопросов, запаха тайги, костра! Безнадежно кануло в бездну светлого прошлого… Пришло прагматичное время бездумного и всесильного ЯЩИКА. Так я сидел, сидел, пока не заснул…

Братья

Проснулся от непонятного шума. В комнате было многолюдно. Мужчины от 20 до 30 лет расслабленно сидели в креслах и возлежали на расстеленных на полу матрацах, будто римляне во время трапезы. И было их двенадцать. Вошел тринадцатый, усатый иноземец в одной тапке.

— Кто взял моя тапок? — строго обратился он к присутствующим, внимательно изучая их обувь. Вопрос не предвещал ничего хорошего: похитителя тапки ожидало возмездие. Тапка за тапку, зуб за зуб! Воцарилась неловкая пауза. Не дождавшись чистосердечного признания, мужчина вышел. Ногорукий брат вдумчиво отжимался от пола, накачивая мышцы, не отрываясь от телевизора.

— Тут хоть и клопов полно, зато телевизор! В других центрах такая тоска! — поделился он со мной. — Только молитвы да пахота!

— Так это у тебя не первый реабилитационный центр? — воскликнул я, потрясенный.

— И не второй! И даже не третий! — довольно рассмеялся мой новый брат Василий из Пензы — «центрист» со стажем. Ему минуло тридцать, из них пятнадцать он регулярно бухает и периодически лечится. В центрах реабилитации он отсиживается постоянно после длительных запоев. А зимой пережидает холода. Это для него вроде бы санаторий, бесплатная оздоровительная гостиница с питанием, баней, одеждой.

— Я тут оклемаюсь, отосплюсь, гардероб постираю и потом снова на свободу в чистых трусах и с чистой совестью, — шутит он. — Беда всех этих центров в том, что в них заставляют бесплатно работать! Не люблю я этого! Не для этого я пришел на эту землю! Я если уж работаю, то чтоб все по-честному!

Кушать подано!

— Братья! Идите кушать! — волшебной музыкой раздается женский крик снизу. Ага! Значит, танцы все-таки хотя бы гипотетически возможны! Братья неспешно и безразлично поднимаются со своих мест, словно их в очередной раз пригласили на расстрел. «Опять!» — как бы говорит весь их безразличный вид. Никто не бросился на камбуз, опрокидывая и круша мебель на своем пути. Они спустились в столовую с достоинством, словно приглашенные к столу члены царской фамилии. Вскоре я пойму природу этой неспешности. На кухне уже сидели еще три брата, возникшие из небытия. Под ногами крутится серая, в яблоках, кошка, пытаясь томно погладиться о наши натруженные ноги. На стуле у окна сидит девочка двух лет с плюшевым мишкой в руках. Широко открытыми глазами смотрит на нас, как на инопланетян. У плиты царствуют две дамы. Одна худенькая, с замедленными, плавными движениями, словно существовала в замедленной съемке. Ее подруга, крупная, суровая, словно изваянная Вучетичем для устрашения потенциального врага, стоит на раздаче. Природа сполна наделила ее тем, чего многие мужчины пытаются добиться годами усиленных тренировок и неумеренным потреблением анаболиков. Мужественный лик ее свидетельствует о том, что не из всех схваток в своей жизни она выходила победительницей.

— …Он пришел обдолбанный и с порога мне по голове хрясь! — продолжает начатый рассказ худенькая. — Зуб выбил и щеку порвал…

— А за что? — спрашивает Большая сестра, наливая некую сложную субстанцию из макарон, морковки и лука в тарелки и подавая на стол.

— Да просто так…

В своей порции я обнаружил осколок сосиски величиной с ноготь младенца. В данной ситуации я рассматривал этот факт как завуалированное приглашение к брачному танцу, поскольку краем глаза успел заметить, что не все удостоились такой чести.

Пир по-итальянски

— Братья! Сегодня хлеба по три куска! — строго предупредила Большая сестра. Это, по ее мнению, видимо, должно было с лихвой компенсировать недостаток сосисок в организме. Брат, сидевший по соседству, заботливо положил на стол рядом с моей тарелкой ровно три куска. Мои личные три куска! Как я понял, ни о каком аперитиве тут не может быть и речи.

— Так мы скоро по-итальянски начнем говорить, — остроумно возроптал один из братьев, латентный гурман, бунтарь и буревестник, но поддержки в нашей покорной среде не нашел.

— Почему по-итальянски-то? — не поняла Большая сестра, перехватив покрепче черпак. В ее голосе зазвучала плохо скрытая угроза.

— Ну макароны едят итальянцы… — неубедительно пытался разъяснить смысл своего «гэга» гурман.

— А что ты хотел за 250 рублей в день? На жратву 250 рублей в день выдают! Иди начальству скажи!

— И скажу! — пообещал смутьян. Порцию он тем не менее умял как миленький. То есть как я.

— Кто брал мой тапок? — раздался знакомый грозный голос. В дверях камбуза стоял грозный кавказец, пристально оглядывая нашу обувь. Взгляд его стал еще грознее, но количество тапок на его ногах за истекшие полчаса не изменилось.

НОЧНЫЕ СПУТНИКИ ЛЮДЕЙ

Одежды ветхие свои я сдал в стирку сестрам. Мне же взамен выдали из кучи старой одежды секонд-хэнд: старую майку и винтажные узкие портки, в которых я стал похож на спятившего модельера. Мне определили место для ночлега у окна, возле неработающего кулера, куда я и бросил свой матрац. Простыни мне не досталось. Ночью я проснулся от странного, забытого резкого зудящего покалывания в некоторых членах своего тела. Я узнал бы это покалывание из сотни других болевых ощущений. К моему удивлению, в нашей палате бодрствовал не только я один. Несколько человек сидели на матрацах, уставившись в темноту.

— Что, клопы заели? — добродушно хохотнул сидящий на соседнем матраце брат. — Ничего! Привыкнешь!

Да, братцы! Так кусать могут только клопы, древние спутники людей, милые обитатели матрацев и диванов. Кусают они не больнее блох или вшей, но спать не дают. Утром мы складываем в угол свои полные клопов матрацы. В комнату отдыха входит загадочный толстячок лет двадцати с баллончиком подмышечного дезодоранта в руках. Он освежил дурманящим ароматом сначала воздух вокруг себя, потом, пшикая баллончиком в разные стороны, прошел по комнате взад-вперед, словно усердный моритель тараканов. Эффект превзошел ожидания: ощущение было такое, будто мы оказались в парфюмерной лавке после жестокой схватки сантехника с золотарем.

— Собрание, братья! — возвестил поклонник дивных запахов. Братья оживились. Восстали дремлющие. Братья придвинули кресла на середину зала и взяли в руки священные книги.

— Тапок, суки, сперли! — прошептал мне слева усатый тапкоискатель. — Ты не видел никого в таком? — он показал мне свой одинокий шлепанец.

— У меня вообще нет тапок! — успокоил я его и показал ему свои босые, бестапочные, ноги. Спрос на тапки здесь явно превышал предложение.

— Помолимся, братья! — объявил староста. Мы встали в круг.

Конец первой части.

Продолжение следует.

Автор ждет ваших откликов

Источник: kp.ru

Добавить комментарий