Был март 1941 года. Шостакович собирался в Ростов, где ему предстояли два концерта, встречи с музыкальной общественностью.
Корреспонденты нашей газеты (в то время она называлась «Большевистской сменой») связались с ним по телефону, поздравили от имени донского комсомола с недавним получением Сталинской премии, задали несколько незатейливых вопросов, среди которых был и традиционный: «Над чем сейчас работаете?»
Нынешних читателей ответ Шостаковича, пожалуй, озадачит:
Был март 1941 года. Шостакович собирался в Ростов, где ему предстояли два концерта, встречи с музыкальной общественностью.
Корреспонденты нашей газеты (в то время она называлась «Большевистской сменой») связались с ним по телефону, поздравили от имени донского комсомола с недавним получением Сталинской премии, задали несколько незатейливых вопросов, среди которых был и традиционный: «Над чем сейчас работаете?»
Нынешних читателей ответ Шостаковича, пожалуй, озадачит:
— Все мое внимание поглощено одной мыслью — возможно скорее написать Седьмую симфонию. Она посвящена Владимиру Ильичу Ленину, гениальному вождю трудящегося человечества. Ленин — горный орел, не знающий страха в борьбе и смело ведущий вперед партию, Ленин, верящий в творческие силы масс, и массы, безгранично доверяющие и любящие вождя революции, Ленин — самый человечный человек — все это я стремлюсь воплотить в грандиозной по своим масштабам симфонии. Свою работу над Седьмой симфонией я закончу летом или осенью.
— Не может быть! Это речь политкомиссара, а не музыкального гения, — так реагировали на этот отрывок мои знакомые из числа художественной интеллигенции. Особенно смущала упомянутая в неожиданном контексте Седьмая симфония. В России ведь даже школьнику известно, что, получив отказ на просьбу отправить его на фронт, Шостакович вступил добровольцем в ряды ленинградского народного ополчения. Рыл противотанковые рвы, тушил сброшенные врагом на крышу консерватории фугасы и работал, упорно и вдохновенно работал над симфонией, начатой под впечатлением вероломного нападения Гитлера на нашу страну. Он посвятил ее грядущей победе и родному городу Ленинграду. Под таким названием она и вошла в историю: Седьмая Ленинградская, или Блокадная. А из этого интервью что следует? Что не Ленинградская она, а Ленинская… Значит, и знаменитый марш «Нашествие» изображает не темную массу гитлеровцев, а шеренги белогвардейцев?
В поисках ключей к этим загадкам я принялась штудировать литературу о Шостаковиче и обратилась за разъяснением к председателю Ростовского отделения Союза композиторов России, доктору искусствоведения Анатолию Цукеру и старшему библиографу Ростовской консерватории Константину Жабинскому.
— Это — другая Седьмая симфония, — сказал Анатолий Цукер. — Та, что должна была появиться как Шестая…
В 1938 году, после громкого успеха Пятой симфонии, Шостакович объявил о работе над новой, Шестой, памяти Ленина. Со страниц центральных изданий он рассказывал, что задумал ее как вокальную, исполняемую оркестром с участием хора и певцов-солистов. Текст должен был строиться на основе поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин», стихов народных поэтов Сулеймана Стальского и Джамбула Джамбаева.
Однако эта, условно Ленинская, симфония не появилась. Вместо нее Шостакович представил публике другую, инструментальную, которая и стала называться Шестой. Но поскольку он продолжал говорить о работе над симфонией памяти вождя, которая заняла больше времени, чем предполагал, так как потребовала более глубокого изучения поэзии, фольклора и т.д., то условно Ленинской стала Седьмая. К реальной, известной нам Седьмой симфонии этот замысел не имеет отношения.
— А потом началась война и неоконченная Ленинская ушла в черновики до лучших времен?
— Судьба ее неизвестна. Более того: существует мнение, что грандиозную вокальную симфонию памяти Ленина Шостакович вообще не писал.
— Просто музыкальный детектив…
— Да, Кшиштоф Мейер, польский композитор и музыковед, написавший книгу о Шостаковиче, считает, что объявленная композитором Ленинская симфония — это симулякр. Такой же блеф, как симфоническая поэма на стихи Асеева «От Карла Маркса до наших дней», рукопись которой якобы утеряна, как публичные заявления разных лет о начале работы над операми «Поднятая целина», «Тихий Дон», «Молодая гвардия» и т. д.
— А зачем понадобились симулякры?
— Чтобы выиграть время и под прикрытием грандиозных, усыпляющих бдительность властей замыслов спокойно работать над другими вещами. Для Шостаковича это стало особенно важно начиная с 1936 года, после «Сумбура вместо музыки» — убийственного отзыва газеты «Правда», рупора партии, на его оперу «Леди Макбет Мценского уезда». Эта статья дала старт цепной реакции травли композитора. В ней его распинали не только за музыку, чуждую духовным потребностям советского человека, но и за выбор сюжета.
— Но невозможно прикрываться симулякрами бесконечно. Чем объяснил бы Шостакович, почему и Седьмая Ленинская не появилась, не случись черного дня 22 июня, после которого вся жизнь пошла по-другому и ничего такого объяснять уже не потребовалось?
— Вопросов тут множество. В книгах о Шостаковиче известной советской исследовательницы его творчества Софьи Хентовой есть любопытное свидетельство: 31 мая 1941 года исполнение Седьмой симфонии было включено в планы Ленинградской филармонии на новый сезон, который должен был открыться осенью. Если работа над условно Ленинской или какой-то другой симфонией достигла уже такой стадии, то должны были бы существовать эскизы.
Однако по сей день они не обнародованы. Конечно, эскизы и другие рукописи могли погибнуть, потеряться в войну. Правда и то, что архив Шостаковича — большой, работа над ним не завершена. Возможно, нам еще предстоит узнать о каких-то открытиях в этой связи. А пока однозначно утверждать можно только то, что грандиозная вокальная симфония во славу Ленина так никогда и не появилась.
Рождение легенды
Возможный ответ на вопрос: «Над чем же работал Шостакович, когда говорил „Большевистской смене“, что захвачен Седьмой Ленинской?» я нашла в книге мемуаров Дмитрия Шостаковича в записи и под редакцией Соломона Волкова: разрабатывал замысел той самой Седьмой симфонии, которая вошла в историю как Лениградская!
Скажу сразу: не все музыканты и историки как в России, так и на Западе верят в то, что это — подлинные слова Шостаковича. Достоверность тех страниц, где Шостакович выражает свое отношение к советскому режиму, мировоззренческие взгляды, не признает его вдова. Звучат даже такие мнения, что ссылаться на Волкова, говоря о Шостаковиче, зазорно. Однако и среди тех, у кого эти записи не вызывают сомнений, — много уважаемых имен.
Шостакович в этих мемуарах дает такую хронологию: как только завершил Шестую симфонию, уже точно знал, о чем будет следующая: «Я начал писать ее под глубоким впечатлением от псалмов Давида, в симфонии говорится о чем-то большем, но толчком послужили псалмы. Я начал писать. У Давида есть изумительные слова о крови, что Бог карает за кровь. Он не забывает криков жертв, и так далее. Если бы перед каждым исполнением Седьмой симфонии читались псалмы, о ней бы говорили меньше глупостей».
Он называл эту симфонию «Реквиемом», подобным тому, который в память жертв сталинских репрессией написала Ахматова: «Война принесла много нового горя и много новых разрушений, но я не забыл ужасных довоенных лет», огорчался, что тему «Нашествие» связывают исключительно с Гитлером и фашистской агрессией.
Стиль этого монолога совсем не похож на интервью Шостаковича «Большевистской смене», которое некоторым нашим современникам показалось даже разукрашенным газетчиками в духе принятых в то время публицистических красот. Между теми и этими его словами — расстояние не менее чем в два десятка лет, но едва ли разница объясняется этим. То, как Шостакович говорил корреспондентам «БС», типично для его публичных выступлений.
В глазах Волкова Шостакович — второй русский композитор, несший крест сознательного юродства (первым был любимый Шостаковичем Мусоргский). А вот Эрик Роузберри, хотя и ссылался в своей книге о Шостаковиче на некоторые фрагменты мемуаров, все же был убежден, что Шостакович искренне посвятил свой талант идеалам русской революции и рожденного ею государства и также искренне стремился быть в центре политических событий жизни своей страны. Впрочем, и он неспроста заметил, что одним из любимых литературных героев Шостаковича был шут из «Короля Лира».
Увлеченные тайнами жизни и творчества Шостаковича цитируют порой характеристику, которую дал ему лично знакомый с ним Зощенко в письме к Мариэтте Шагинян: «Вам казалось, что он — „хрупкий, ломкий, уходящий в себя, бесконечно непосредственный и чистый ребенок“. Это так. Но, если бы было только так, то огромного искусства (как у него) не получилось бы. Он именно, что Вы говорите, плюс к тому — жесткий, едкий, чрезвычайно умный, пожалуй, сильный, деспотичный и не совсем добрый (хотя от ума добрый).
Вот в таком сочетании надо его увидеть. И тогда в какой-то мере можно понять его искусство».
Я сквозь эту призму посмотрела на то интервью 1941 года, — а не поддразнивает ли он Сталина, когда называет Ленина горным орлом? Иосифа Виссарионовича логичнее было бы сравнить с этим безраздельным властелином поднебесья, а Шостакович вспоминает излюбленный образ горских поэтов в связи с Владимиром Ильичем… Загадка сфинкса.
Считается, что над Пятой симфонией, после которой он якобы приступил к Ленинской, Шостакович начал работать в начале 1937-го. Ее исполнили уже в ноябре того же года, публика устроила продолжительную овацию. В центральных СМИ появились восторженные отзывы знаменитостей. Когда Шостаковича спрашивали о главной мысли этого сочинения, он отвечал, что оно о том, как через ряд трагических конфликтов, большую внутреннюю борьбу утверждается оптимизм как мировоззрение.
К тому времени Шостакович пережил травлю за «сумбур вместо музыки» и, видимо, как в свое время его дед-революционер перед следователем, но гораздо убедительнее, разыграл комедию раскаяния. Уже был арестован муж его сестры — выдающийся физик Фредерикс, из баронов. Работа над Пятой симфонией совпала с арестом маршала Тухачевского, судом над ним и расстрелом, а Тухачевский был ценителем его таланта, поклонником обруганной «Леди Макбет», они приятельски общались.
В биографиях Шостаковича часто упоминается эпизод, потрясший его на всю жизнь и оставивший след в творчестве: в феврале 1917-го на глазах юного Мити казак (в советских версиях — городовой) зарубил мальчишку. Но и двадцать лет спустя (об этом в советское время не писали) произошел в жизни Шостаковича случай, который не мог не оставить страшного рубца на сердце и не повлиять на его музыку. Рассказ о нем существует в двух вариантах. Согласно одному, Шостаковича после расстрела Тухачевского вызвал следователь НКВД и потребовал признаться в причастности к заговору с целью физического устранения Сталина, назвать имена сообщников.
Это было в субботу. Композитора отпустили, дав на раздумье время до понедельника. А к понедельнику расстреляли уже самого следователя. О другом варианте рассказывает вдова Шостаковича, он более правдоподобен: глава ленинградской фабрики «Совкино» Пиотровский вызвал Шостаковича (он был связан с киностудиями, поскольку писал музыку для кино) и сказал, что тот должен изложить на бумаге о своих взаимоотношениях с Тухачевским и принести эти признания через день. Однако еще раньше сам был арестован. Картина окрасится еще большим драматизмом, если учесть, что это — тот самый Пиотровский, который еще недавно был соавтором Шостаковича: сочинял либретто «Светлого ручья» — балета на музыку Шостаковича, по которому тоже прошлась катком газета «Правда», и либреттистам досталось не меньше, чем композитору.
Вот так утверждался оптимизм как мировоззрение… Удивительно ли, что все больше людей готовы считать и Седьмую симфонию ответом Шостаковича на сталинский террор.
Впрочем, многие по-прежнему убеждены в том, что не нужно смешивать разные события, надо верить авторскому комментарию к Седьмой симфонии: «Первая часть рассказывает о том, как в нашу прекрасную мирную жизнь ворвалась грозная сила — война», и т. д.
Будет ли когда-нибудь поставлена точка в споре о Седьмой симфонии? Что бы ни прозвучало последней истиной, невозможно умалить значения 9 августа 1942 года: в день, когда фашисты собирались войти в Ленинград и отпраздновать победу банкетом в «Астории», оркестр Ленинградского радиокомитета под управлением Карла Элиасберга сыграл в осажденном городе Седьмую симфонию Шостаковича. Она транслировалась через городские репродукторы, ее звуки достигали вражеских позиций. Это было очень мощное психологическое оружие.
И уж точно никто и никогда не разгадает последней загадки Мастера: он умер 33 года спустя, в тот самый августовский день. Говорят, на лице Шостаковича застыла отстраненная и мирная улыбка, которую редко кто видел у него при жизни.
Источник: rus.ruvr.ru