«Я вслед за Солженицыным стараюсь вести борьбу за „русскость“» («Окно в Россию»)

«Я вслед за Солженицыным стараюсь вести борьбу за „русскость“» (
Профессор Лодзинского университета Анджей де Лазари — известный специалист по русской литературе и общественной мысли. Но с Россией его связывает нечто большее, чем профессиональный интерес. Зачем преподаватель русской литературы в польском университете создал сорок лет назад оркестр балалаечников? Почему поляки борются за «русскость»? Как де Лазари попали в Россию и почему дед профессора оказался в Польше? Ответы на эти вопросы — в его интервью для проекта «Окно в Россию»

Профессор Лодзинского университета Анджей де Лазари — известный специалист по русской литературе и общественной мысли. Но с Россией его связывает нечто большее, чем профессиональный интерес. Зачем преподаватель русской литературы в польском университете создал сорок лет назад оркестр балалаечников? Почему поляки борются за «русскость»? Как де Лазари попали в Россию и почему дед профессора оказался в Польше? Ответы на эти вопросы — в его интервью для проекта «Окно в Россию»

«Я вслед за Солженицыным стараюсь вести борьбу за „русскость“» (

— Господин профессор, если взглянуть на Вашу научную и просветительскую деятельность, создается впечатление, что она по своему духу на удивление напоминает миссию нашего проекта. Если мы открываем окно в Россию для соотечественников, живущих за рубежом, то Вы открываете это окно для своих соотечественников. Но потребность в окне возникает только в том случае, если существует стена. Насколько, по Вашему мнению, прочна стена взаимонепонимания между нашими народами и трудно ли прорубать в ней окна?

— Стена, к сожалению, прочная, потому что мы говорим на разных понятийных языках даже тогда, когда владеем русским и польским. Вот Вы спрашиваете про взаимонепонимание между «нашими народами», а я не уверен, о каких «народах» Вы говорите. Лет 10 тому назад, исследуя «наши» взаимные предубеждения, я решил организовать в Москве конференцию, которую назвал «Польская и русская душа». И вот звонят мне из польского посольства с замечанием, что я политически некорректен, что конференцию следует назвать «Польская и российская душа». Конечно, я не согласился, полагая, что нет никаких предубеждений между народами Сибири и поляками, народами Кавказа и поляками и т.д. Есть зато исторические, политические и ментальные предубеждения поляков и русских.

Виктор Ерофеев наши «языковые» разногласия определил так:

«Нет общего дискурса. Система понятийности разнится кардинально. Возьмем идеальную пару. Поляк ведет диалог на картезианском уровне логических категорий, чувствительно относясь к проблеме противоречия, с отчетливым представлением о своих интересах. Русский рассуждает на основе обшей витальности, интегрирующей противоречие как элемент „живой жизни“, снимающей вообще вопрос об интересах во имя надмирного смысла. Польская точка зрения русскому кажется узкой и неприятно прагматичной. Соответственно русская точка зрения оказывается для польского сознания неряшливо-расплывчатой и подозрительно „тотальной“.

Речь идет о двух разных типах культуры и цивилизации, которые тем более взаимоотчужденны, что находятся по соседству. Дело усложняется еще и тем, что Россия не имеет гомогенного типа культуры, отчего о русском сознании говорить можно только с большой натяжкой».

— Российские читатели часто называют Вас русофилом. Согласны ли Вы с этой характеристикой? Не вредит ли она восприятию Вас как ученого и публициста в Польше?

— Мое «русофильство» состоит в том, что я вслед за Солженицыным стараюсь вести борьбу за «русскость». В 80-е годы XX века поляки уже более или менее успешно отличали советское от русского. Существовало себе советское государство, а в нем среди прочих жили русские — с русской культурой, языком и т.п. Были советские конституции и институции, был даже советский народ и советский человек. Правда, появлялись непереводимые на другой язык обороты типа «многонациональное общенародное государство советского народа», были у поляков сложности с переводом почетного звания «народный артист Советского Союза» (слово narodowy пахло нацизмом, ludowy — фольклором; ludowy artysta Шостакович звучало абсурдно [можно примерно перевести как «простонародный артист» — прим. ред.]), однако отличать советское от русского на уровне языка было уже не так проблематично. Распад Советского Союза все «испортил». Теперь у нас опять серьезные трудности с правильным употреблением определений «русский» и «российский». В польском, как и в других языках, они не различимы. Поляки растерялись и не только не различают понятий «русский» и «российский», но все чаще опять отождествляют их с советскостью. Правда, русские россияне тоже с этим делом не справляются. Для большинства из них словосочетание «рус­ский россиянин» малопривлекательно, если не «бессмысленно». Больше смысла они видят, например, в словосочетании «русская мафия», хотя, кажется, в ней как раз больше других россиян, а не русских.

Кому нужна эта борьба? По-моему, в первую очередь — самим русским, чтобы и для поляков, и для русских, и для всех жителей Земли ни Сталин, ни Берия, ни Дзержинский, Менжинский, Ягода, и масса других коммунистов не были «русскими», так как они русскими в действительности не были, а навсегда остались безнациональными коммунистами (!), чтобы за преступления в Катыни, Медном, Харькове, за ГУЛАГ, голодомор на Украине и в других местах СССР ответственность несли не русские, не «москали», а безнациональные коммунисты любого этнического происхождения.

— Википедия называет Вас «политологом, историком философии и идей, советологом, публицистом, переводчиком», однако Ваша научная специальность — литературоведение. Насколько велика роль русской литературы в Вашем восприятии России? Считаете ли Вы ее ключом к познанию нашей страны?

— В России и СССР власть всегда боялась философии. Не давала ей развиваться в университетах, поэтому академическая философия там отсутствовала. Ведь самые выдающиеся русские мыслители — это русские писатели и литературные критики. История русской мысли — это история русской литературы.

— На этих фотографиях, размещенных в «Фейсбуке», Вы стоите у могилы Николая Николаевича де Лазари. Получается, Вас с Россией связывает не только русская культура, являющаяся предметом Вашего изучения, но и происхождение?

— Да. Случайно, разыскивая в Интернете русский перевод моей статьи, я нашел фото обломка надгробного памятника моего прадеда, генерал-майора Николая Николаевича де Лазари (1834-1901). Дома я отыскал фото этого памятника, сделанное до революции. Эти факты побудили меня разобраться в истории моих предков, что оказалось не таким уж сложным делом, так как прадед оставил воспоминания, а дед массу фото и документов. Правда, воспоминания я не был в состоянии прочитать (очень неразборчивый почерк), но справилась с этим Галина Поповская из Москвы, которой за это низкий поклон от меня.

— Первый де Лазари — Дмитрий (1755-1803), грек итальянского происхождения с острова Закинф, нанялся на службу к Екатерине II в 1770 г., а потом поселился в Карасубазаре в Крыму. Его сын Николай (1794-1882) — мой прапрадед. По семейному преданию, Дмитрий был убит из ревности в Афинах и там похоронен.

Из формулярного списка о службе очередного карасубазарца, Николая Дмитриевича (список от 15 августа 1836 г.), следует, что он «за отличие в сражении при селении Бородино награжден орденом Анны 4-ой степени», участвовал во многих сражениях и дошел за войсками Наполеона до Парижа.

Его сын, Николай Николаевич (1834-1901), чья надгробная плита найдена в с. Дубосище, представляет собой уже третье поколение де Лазари в России. Здесь стоит упомянуть его брата, Константина (1838-1903), который был в свое время известным гитаристом-актером — другом Островского, Аполлона Григорьева (я не знал об этом, когда писал кандидатскую о Григорьеве, как и не знал, создавая 43 года тому назад в Лодзи балалаечный оркестр, что на балалайке играл его сын Иван).

— В октябре 1866 г. Николай женился на Александре Александровне Энгельгардт (1847-1927) и с июля 1867 г. начал службу в корпусе жандармов — сначала в Лиде, а потом в Полтаве, Кременчуге и на территории Царства Польского — в Гройце (с 1872), Варшаве и в Радоме (с 1881). К счастью (моему), в учебниках и работах по польско-русской истории мой прадед не упоминается. Единственный случай — книга Станислава Веха Społeczeństwo Królestwa Polskiego w oczach carskiej policji politycznej (1866-1996), Kielce 2010, s. 344, — где говорится о том, что полковник Николай де Лазари слишком много поляков освободил от военной повинности, за что в 1888 г. был переведен в Тифлисское, а затем в Ереванское губернское жандармское управление. И только в июле 1888 г., уже на пенсии, переселился он на Смоленщину.

Моему деду Константину, старшему сыну Н. Н., благодаря тому, что он некоторое время служил на территории Польши, удалось в 1921 г. переехать туда. Судьба его младшего брата Александра была трагична, как и большинства представителей русской интеллигенции. Он принял революцию, дослужился в советской армии до чина генерал-майора, но в 1942 г. был арестован и расстрелян как «участник антисталинского заговора» и «польский шпион» (в 1956 его реабилитировали). Преследованиям подверглись также жена Александра, мужья его дочерей и их дети.

У моего деда, Константина, в Польше были три дочери: Ирина, моя мать (1919-1992), Ия (1921-1994), которая стала известным ученым, профессором этики, и Людмила (1924-1997). Фамилию де Лазари в Польше носят сегодня только я, моя жена Эльжбета и моя дочь Катажина де Лазари-Радек, которая пошла по научному пути своей тетки Ии и стала преподавателем этики, кандидатом философских наук (готовит докторскую диссертацию). Прочие Делазари (фамилию пишут слитно) живут в России — это потомки Константина Николаевича (Константинова) — упомянутого выше актера-гитариста.

— Есть что-то символическое в том, что Ваша деятельность связана с Лодзью, ведь можно сказать, что этот город теснее, чем какой-либо другой в Польше, связан с Россией. Насколько сильно Вы идентифицируете себя с ним? Насколько связь с Лодзью отразилась на Вашем восприятии России?

— Я родился в Лодзи, вырос здесь среди книг, оставленных дедом, и вернулся сюда, окончив факультет русской филологии Варшавского университета. Правда, не сразу в Лодзинский университет, так как в 1968 г. меня арестовали за студенческие забастовки. Сначала я преподавал в лицее русский язык и создавал упомянутый балалаечный оркестр (играющий до сих пор в двух составах: «Балалайки» и «ЛЕХаРУС»).

Отразилась ли связь с Лодзью на моем восприятии России — трудно сказать. Все-таки на балалайке меня научил играть в Варшаве англичанин, в Варшаве же я встретил своего гуру, Анджея Валицкого. Правда, он свой научный путь начинал в Лодзинском университете у Сергея Гессена. Думаю, что мое восприятие России определила прежде всего русская литература.

— Как известно, у многих в мире Россия ассоциируется прежде всего, с балалайками и медведями. Сами русские, похоже, порядком устали от этих ассоциаций, но Вы относитесь к ним совершенно серьезно — так, медведю как символу России посвящен ряд Ваших научных исследований. Действительно ли медведь и балалайка что-то объясняют в «русской душе»?

— Медведь скорее объясняет восприятие России Западом. Для Европы, основывающей свое «общежитие» на праве и свободной, соблюдающей законы личности, огромная и мощная Россия является нерациональной, непредсказуемой, а иногда даже невменяемой державой. Чего ожидать от такого «медведя»? — Вот основной вопрос, который уже несколько столетий ставят перед собой «западные» исследователи, публицисты, политики и карикатуристы. Мы прежде всего этот вопрос исследуем.

С балалайкой другое дело. Ее ведь «выдумал» в конце ХIХ века русский интеллигент во имя русскости, а точнее великорусскости, создав свой первый Великорусский оркестр. Фольклорную «народность» приписала этому инструменту советская идеология. Я восхитился звуком этого инструмента и простотой игры на нем. Смешно ведь, но я создавал оркестр, не читая нот. Мои ученики учили меня нотам, а я их — брякать на балалайке. И русский язык перестал быть для них «советским языком», как и русская культура — советской. Я преподавал тогда без учебников с текстами про Ленина и Фросю-трактористку, а с гитарой и песнями Окуджавы, Высоцкого, Матвеевой. Польша была ведь самым веселым бараком в лагере и это у нас было возможно. В Польше всегда было много антисоветских русофилов и я являюсь одним из них.

В рамках проекта «Окно в Россию» на сайте «Голоса России» публикуются истории из жизни за пределами Родины бывших и нынешних граждан СССР и РФ, а также иностранцев, проживавших в России и изучающих русский язык.

Уехавшие за рубеж россияне часто подробно описывают свои будни в блогах и на страничках соцсетей. Здесь можно узнать то, что не прочтешь ни в каких официальных СМИ, ведь то, что очевидно, что называется, «из окна», с места событий, редко совпадает с картинкой, представленной в «больших» масс-медиа.

«Голос России» решил узнать у своих многочисленных «френдов» в соцсетях, живущих в самых разных уголках мира, об отношении к русскоязычной диаспоре, феномене русских за границей, о «русской ностальгии», и о многом-многом другом.

Если вам тоже есть чем поделиться с нами, рассказать, каково это — быть «нашим человеком» за рубежом, пишите нам по адресу home@ruvr.ru или на наш аккаунт в Facebook.

Беседовал Антон Беспалов

Источник: rus.ruvr.ru

Добавить комментарий