Вновь подтвердив, что его подход к государственному управлению является все более импровизационным, иранский режим запретил День святого Валентина. «Запрещаются такие символы, как сердечки, половины сердечек, красные розы, а также любая деятельность по пропаганде этого дня, — объявили в прошлом месяце государственные СМИ. — Нарушители запрета понесут юридическую ответственность». Говорят, что около 70 процентов населения Ирана — люди моложе тридцати, поэтому кажется естественным, что день святого Валентина вошел в моду в стране, где молодые пытаются найти для себя собственные, не регламентируемые государством ритуалы. Со своей стороны, государство продолжает давить все проявления общественной жизни, не укладывающиеся в его философию. Все теократические режимы страдают от одного и того же греха: в меняющемся мире им нужно либо пересматривать свои устаревшие доктрины, либо пытаться удержать мир в состоянии застоя. Правящие муллы Ирана неизменно выбирают второй вариант. А поскольку мечеть и государство тесно связаны, писания мобилизуются для контроля над любым, самым ничтожным аспектом повседневной жизни. Иранское государство выступало против бесконтрольного общения полов, рэпа, рока, западной музыки, выступления женщин в музыкальных группах, слишком яркого лака для ногтей, смеха в больничных коридорах, древнего персидского обычая встречи весны (Навруза) и даже упоминания рецептов зарубежных блюд в государственных СМИ. Последнее может показаться невероятным по своей абсурдности, но соответствующее распоряжение было опубликовано на государственном сайте 6 февраля. Так что теперь разоблачен и подлинный характер пасты как инструмента пагубного влияния Запада. Политика режима делает самые мелкие жесты захватывающими актами неповиновения. Передающий валентинку подруге чувствует себя деятелем самиздата. Каждая петарда, взорванная во время Навруза, подрывает претензии полицейского государства на всезнание. Муллы сделали своим врагом забаву; в результате забава становится проявлением политической непокорности. В своей пьесе «Рок-н-ролл» Том Стоппард намекает на то, что рок-музыка больше, чем что-либо другое — гонка вооружений, интеллектуалы-диссиденты, упадок экономики — способствовала краху коммунистической системы, так как у теоретиков из политбюро не было ответа на эту угрозу. Аппарат принуждения мог подавить явное сопротивление, но их идеологи никогда не готовились к наступлению чистой забавы. Никто из ответственных работников не знал, как нейтрализовать эту совершенно новую категорию уклонизма через уход в музыкальное исступление. В пьесе стройная коммунистическая доктрина рушится перед лицом загадочного аполитичного рывка к свободе, воплощенного в молодежи, которой «нет дела ни до чего, кроме музыки». Иранские теократы ежедневно пытаются перекрыть спонтанные проявления забавы. Им приходится выискивать — или придумывать — категории зла, под которые попадает каждая непредвиденная вспышка. Непристойность, нескромность, неисламское поведение, чуждые западные обычаи, оскорбление Бога, оскорбление Верховного лидера — идеологическая ткань растягивается все сильнее и неминуемо лопнет. Муллы не могут подвести под одну конкретную догму подпольные рок-концерты в пригородах Тегерана и других местах. Часто они арестовывают пришедших на эти шоу в подвалах и гаражах под предлогом богохульного характера их движений или противозаконного общения представителей разных полов. Имея возможность обосновать свои запреты религиозными соображениями, они находятся в более выгодном положении, чем их коммунистические коллеги из прежних времен. Но каково логическое обоснование запрета на потребление иностранных блюд? Национализм, говорят нам. Однако режим тратит немало энергии и на подавление персидской идентичности, противопоставляемой исламской, когда борется с Наврузом и другими элементами культуры, берущей свое начало в доисламскую эпоху «джахилии», так называемом времени неведения. В конечном итоге, иранские правители взялись за непосильную задачу. Их основополагающий миф об обществе, основанном на кодифицированных священных законах, не кажется ни кодифицированным, ни священным. Он никого не убеждает. Вместо этого режим, похоже, стремится искоренить радость везде, где бы она случайно ни возникла — это упорная, параноидальная борьба с неодолимыми силами природы, перемен, времен года, музыки, романтики и смеха. Иранцы могут утешиться: ни одной земной власти не удавалось долго побеждать в этом состязании. Мелик Кайлан — писатель из Нью-ЙоркаВновь подтвердив, что его подход к государственному управлению является все более импровизационным, иранский режим запретил День святого Валентина. «Запрещаются такие символы, как сердечки, половины сердечек, красные розы, а также любая деятельность по пропаганде этого дня, — объявили в прошлом месяце государственные СМИ. — Нарушители запрета понесут юридическую ответственность». Говорят, что около 70 процентов населения Ирана — люди моложе тридцати, поэтому кажется естественным, что день святого Валентина вошел в моду в стране, где молодые пытаются найти для себя собственные, не регламентируемые государством ритуалы. Со своей стороны, государство продолжает давить все проявления общественной жизни, не укладывающиеся в его философию. Все теократические режимы страдают от одного и того же греха: в меняющемся мире им нужно либо пересматривать свои устаревшие доктрины, либо пытаться удержать мир в состоянии застоя. Правящие муллы Ирана неизменно выбирают второй вариант. А поскольку мечеть и государство тесно связаны, писания мобилизуются для контроля над любым, самым ничтожным аспектом повседневной жизни. Иранское государство выступало против бесконтрольного общения полов, рэпа, рока, западной музыки, выступления женщин в музыкальных группах, слишком яркого лака для ногтей, смеха в больничных коридорах, древнего персидского обычая встречи весны (Навруза) и даже упоминания рецептов зарубежных блюд в государственных СМИ. Последнее может показаться невероятным по своей абсурдности, но соответствующее распоряжение было опубликовано на государственном сайте 6 февраля. Так что теперь разоблачен и подлинный характер пасты как инструмента пагубного влияния Запада. Политика режима делает самые мелкие жесты захватывающими актами неповиновения. Передающий валентинку подруге чувствует себя деятелем самиздата. Каждая петарда, взорванная во время Навруза, подрывает претензии полицейского государства на всезнание. Муллы сделали своим врагом забаву; в результате забава становится проявлением политической непокорности. В своей пьесе «Рок-н-ролл» Том Стоппард намекает на то, что рок-музыка больше, чем что-либо другое — гонка вооружений, интеллектуалы-диссиденты, упадок экономики — способствовала краху коммунистической системы, так как у теоретиков из политбюро не было ответа на эту угрозу. Аппарат принуждения мог подавить явное сопротивление, но их идеологи никогда не готовились к наступлению чистой забавы. Никто из ответственных работников не знал, как нейтрализовать эту совершенно новую категорию уклонизма через уход в музыкальное исступление. В пьесе стройная коммунистическая доктрина рушится перед лицом загадочного аполитичного рывка к свободе, воплощенного в молодежи, которой «нет дела ни до чего, кроме музыки». Иранские теократы ежедневно пытаются перекрыть спонтанные проявления забавы. Им приходится выискивать — или придумывать — категории зла, под которые попадает каждая непредвиденная вспышка. Непристойность, нескромность, неисламское поведение, чуждые западные обычаи, оскорбление Бога, оскорбление Верховного лидера — идеологическая ткань растягивается все сильнее и неминуемо лопнет. Муллы не могут подвести под одну конкретную догму подпольные рок-концерты в пригородах Тегерана и других местах. Часто они арестовывают пришедших на эти шоу в подвалах и гаражах под предлогом богохульного характера их движений или противозаконного общения представителей разных полов. Имея возможность обосновать свои запреты религиозными соображениями, они находятся в более выгодном положении, чем их коммунистические коллеги из прежних времен. Но каково логическое обоснование запрета на потребление иностранных блюд? Национализм, говорят нам. Однако режим тратит немало энергии и на подавление персидской идентичности, противопоставляемой исламской, когда борется с Наврузом и другими элементами культуры, берущей свое начало в доисламскую эпоху «джахилии», так называемом времени неведения. В конечном итоге, иранские правители взялись за непосильную задачу. Их основополагающий миф об обществе, основанном на кодифицированных священных законах, не кажется ни кодифицированным, ни священным. Он никого не убеждает. Вместо этого режим, похоже, стремится искоренить радость везде, где бы она случайно ни возникла — это упорная, параноидальная борьба с неодолимыми силами природы, перемен, времен года, музыки, романтики и смеха. Иранцы могут утешиться: ни одной земной власти не удавалось долго побеждать в этом состязании. Мелик Кайлан — писатель из Нью-Йорка
Вновь подтвердив, что его подход к государственному управлению является все более импровизационным, иранский режим запретил День святого Валентина. «Запрещаются такие символы, как сердечки, половины сердечек, красные розы, а также любая деятельность по пропаганде этого дня, — объявили в прошлом месяце государственные СМИ. — Нарушители запрета понесут юридическую ответственность». Говорят, что около 70 процентов населения Ирана — люди моложе тридцати, поэтому кажется естественным, что день святого Валентина вошел в моду в стране, где молодые пытаются найти для себя собственные, не регламентируемые государством ритуалы. Со своей стороны, государство продолжает давить все проявления общественной жизни, не укладывающиеся в его философию. Все теократические режимы страдают от одного и того же греха: в меняющемся мире им нужно либо пересматривать свои устаревшие доктрины, либо пытаться удержать мир в состоянии застоя. Правящие муллы Ирана неизменно выбирают второй вариант. А поскольку мечеть и государство тесно связаны, писания мобилизуются для контроля над любым, самым ничтожным аспектом повседневной жизни. Иранское государство выступало против бесконтрольного общения полов, рэпа, рока, западной музыки, выступления женщин в музыкальных группах, слишком яркого лака для ногтей, смеха в больничных коридорах, древнего персидского обычая встречи весны (Навруза) и даже упоминания рецептов зарубежных блюд в государственных СМИ. Последнее может показаться невероятным по своей абсурдности, но соответствующее распоряжение было опубликовано на государственном сайте 6 февраля. Так что теперь разоблачен и подлинный характер пасты как инструмента пагубного влияния Запада. Политика режима делает самые мелкие жесты захватывающими актами неповиновения. Передающий валентинку подруге чувствует себя деятелем самиздата. Каждая петарда, взорванная во время Навруза, подрывает претензии полицейского государства на всезнание. Муллы сделали своим врагом забаву; в результате забава становится проявлением политической непокорности. В своей пьесе «Рок-н-ролл» Том Стоппард намекает на то, что рок-музыка больше, чем что-либо другое — гонка вооружений, интеллектуалы-диссиденты, упадок экономики — способствовала краху коммунистической системы, так как у теоретиков из политбюро не было ответа на эту угрозу. Аппарат принуждения мог подавить явное сопротивление, но их идеологи никогда не готовились к наступлению чистой забавы. Никто из ответственных работников не знал, как нейтрализовать эту совершенно новую категорию уклонизма через уход в музыкальное исступление. В пьесе стройная коммунистическая доктрина рушится перед лицом загадочного аполитичного рывка к свободе, воплощенного в молодежи, которой «нет дела ни до чего, кроме музыки». Иранские теократы ежедневно пытаются перекрыть спонтанные проявления забавы. Им приходится выискивать — или придумывать — категории зла, под которые попадает каждая непредвиденная вспышка. Непристойность, нескромность, неисламское поведение, чуждые западные обычаи, оскорбление Бога, оскорбление Верховного лидера — идеологическая ткань растягивается все сильнее и неминуемо лопнет. Муллы не могут подвести под одну конкретную догму подпольные рок-концерты в пригородах Тегерана и других местах. Часто они арестовывают пришедших на эти шоу в подвалах и гаражах под предлогом богохульного характера их движений или противозаконного общения представителей разных полов. Имея возможность обосновать свои запреты религиозными соображениями, они находятся в более выгодном положении, чем их коммунистические коллеги из прежних времен. Но каково логическое обоснование запрета на потребление иностранных блюд? Национализм, говорят нам. Однако режим тратит немало энергии и на подавление персидской идентичности, противопоставляемой исламской, когда борется с Наврузом и другими элементами культуры, берущей свое начало в доисламскую эпоху «джахилии», так называемом времени неведения. В конечном итоге, иранские правители взялись за непосильную задачу. Их основополагающий миф об обществе, основанном на кодифицированных священных законах, не кажется ни кодифицированным, ни священным. Он никого не убеждает. Вместо этого режим, похоже, стремится искоренить радость везде, где бы она случайно ни возникла — это упорная, параноидальная борьба с неодолимыми силами природы, перемен, времен года, музыки, романтики и смеха. Иранцы могут утешиться: ни одной земной власти не удавалось долго побеждать в этом состязании. Мелик Кайлан — писатель из Нью-Йорка
Источник: rus.ruvr.ru