Виктор Резунков: В центре внимания российской прессы остаются массовые акции протеста в Москве и Петербурге, реакция на них властей и прогнозы относительно того, к чему все это противостояние приведет. Определенную нервозность в высших кругах, как отмечают журналисты, вызывает еще и затянувшаяся до неприличия история с формированием нового правительства. Как и в каком направлении меняется политическая ситуация в России? Насколько обоснованы заявления политиков и политологов о том, что в стране возникла революционная ситуация? Во всех этих вопросах, анализируя последние публикации в российской прессе, мы и попытаемся сегодня разобраться.
Виктор Резунков: В центре внимания российской прессы остаются массовые акции протеста в Москве и Петербурге, реакция на них властей и прогнозы относительно того, к чему все это противостояние приведет. Определенную нервозность в высших кругах, как отмечают журналисты, вызывает еще и затянувшаяся до неприличия история с формированием нового правительства. Как и в каком направлении меняется политическая ситуация в России? Насколько обоснованы заявления политиков и политологов о том, что в стране возникла революционная ситуация? Во всех этих вопросах, анализируя последние публикации в российской прессе, мы и попытаемся сегодня разобраться.
Виктор Резунков: В центре внимания российской прессы остаются массовые акции протеста в Москве и Петербурге, реакция на них властей и прогнозы о
В Петербургской студии Радио Свобода в гостях — политический обозреватель журнала «Город 812» Глеб Сташков и публицист, историк Даниил Коцюбинский.
Я хотел бы начать наш разговор с сообщения, которое только что появилось на страницах интернет-издания «Газета.Ru»: «Вечером в пятницу в центре Москвы поэты собираются читать стихи у памятника Мандельштаму в рамках акции „Стихи на улицах — против ОМОНа на улицах“, которая завершится прогулкой до лагеря гражданского протеста на Кудринской площади. „Присоединяйтесь! Это город для горожан, а не президентских кортежей. Наполним городское пространство смыслами“, — пишут организаторы акции в анонсе мероприятия на странице в соцсети Facеbook. Свою акцию поэты называют „несимметричным ответом власти“. „Не надо недооценивать противника. Однако покуда власть последовательно демонстрирует свою бездарность, ответом протестного движения на это может быть демонстрация профессионализма. Открытые лекции, чтения стихов на улице, мобильные выставки — это несимметричный ответ власти. За нами — будущее и его понимание, вырастающее именно из этого“, — утверждают организаторы поэтической прогулки».
Даниил Коцюбинский: Мне, как человеку, симпатично, что какие-то люди ведут себя, как им кажется, революционно, свободно, пытаются выразить свою позицию, и в этом есть много хорошего. Но, наверное, интерес представляет не только то, как мы к этому относимся как люди, сколько, может быть, как мы пытаемся увидеть перспективы и последствия от тех процессов, которые сегодня происходят. Мне кажется, что спорной выглядит точка зрения, согласно которой мы являемся свидетелями начала нарастающего, необратимого революционного процесса. То, что процесс революционный в России начался, это факт.
Виктор Резунков: А когда он начался?
Даниил Коцюбинский: Он начался тогда, когда подросло поколение тех, кто не видел перемен. «Застойное» поколение подросло, их сердца требуют изменений, они создают настроение, они являются протоплазмой революционной, на которой отцы и деды «духарятся», читают стихи, трясут медалями «перестроечными», «шестидесятническими» и так далее. Вот революционная предпосылка — выросло поколение тех, которым сейчас 21-23. Но помимо объективной, есть и субъективная предпосылка революционизации ситуации в России — это абсолютная изжитость модели тандема. Он изначально воспринимался как нелегитимная модель монархии. Россия привыкла жить при царе, а тут два царя, и оба ненастоящие. Один называется не по-настоящему, другой является ненастоящим царем. И эта тандемная схема сохранилась. Поэтому пока сохраняется Медведев в качестве ли премьера, любого второго лица, пока сохраняется идеология, модель тандема, будет сохраняться повышенная взбудораженность всех. Как только Кремль разрубит этот гордиев узел, отправится выращивать капусту Дмитрий Анатольевич куда-нибудь — сразу все на время нормализуется. И я почти уверен, что как только на место Медведева придет некий технарь, рыночник, либерал (у нас принято называть либералами всех, кто сокращает пенсии и зарплаты от имени рыночных интересов) — сразу все на время стабилизируется. И студенты останутся в одиночестве со своими настроениями. Но в целом все равно революционная ситуация будет развиваться.
И возвращаясь к гуляниям. Гуляния будут продолжаться, во-первых, до тех пор, пока все в отпуска не разъедутся, во-вторых, пока не будет разрешена коллизия тандема. После этого наступит временная стабилизация, но до следующего ухаба. А следующий ухаб все равно настанет — и тут снова воскреснет общая, солидарная, протестная активность, может быть, не только москвичей, но и регионалов. Конечно, режим доживает последние годы, но не последние дни и месяцы.
Виктор Резунков: Глеб, вы на «ЗакС.Ру» написали замечательную статью…
Глеб Сташков: Ну да, я там написал, что разногласия с властью этого поколения, которое… Я бы не такой узкий диапазон определил — 21-23, я думаю, что смело и до 30, может быть, даже до 40. Как и у меня, у этих людей есть стилистическое разногласие с этой властью. А я абсолютно уверен, что стилистические разногласия более глубинные, чем политические. При политических всегда можно договориться. Сидят оппозиционеры в Думе, в ЗакСе, они договариваются. Политически можно сгладить, а стилистически сгладить невозможно. Та стилистика нашей власти, которая сейчас есть, совершенно невероятная. Все наши депутаты пользуются одним глаголом — «запретить», ну, еще «ужесточить наказание». Уж сколько всего запретили!.. Сейчас Полтавченко хочет запретить пропаганду суицида среди подростков. Кто пропагандирует суицид среди подростков?! Люди пьют — запретить пропаганду алкоголя, продавать с 9-ти. Голова у власти вообще уже не работает. Вот погуляли писатели, а сейчас уже музыкантам не дают гулять. Если я по «Twitter» свяжусь с девушкой и договорюсь с ней гулять, то мне уже можно инкриминировать «гуляние по предварительному сговору». По сговору уже гулять нельзя. Я думаю, эта стилистика просто несовместима с властью. Поэтому я вижу какой-то позитив во всех этих акциях. Хотя с точки зрения политики они бесперспективны. Потому что эти люди с самого начала были преданы, условно говоря, своими старшими товарищами. Есть протест против президентских выборов. Протест есть, но ни один из кандидатов в президенты почему-то не протестует, они считают, что все было нормально. Даже снятый с выборов Явлинский написал в своем блоге, что надо заниматься серьезной политикой, выигрывать выборы и брать власть. То есть 20 лет до этого Явлинский дурака валял, проигрывал все выборы, а сейчас он вдруг созрел, что нужно брать власть. Не очень понятно, каким образом можно выигрывать выборы, когда он сам же плачет о тотальных фальсификациях, но нужно заниматься серьезной политикой. Сейчас они рассматривают бюджет — это «серьезная» политика.
Виктор Резунков: Профессор социологии Ольга Крыштановская, которая была доверенным лицом Владимира Путина на президентских выборах 2012 года, она провела исследование на Чистых прудах, которое не претендует на глобальный социологический опрос. 11 мая было опрошено всего 112 человек. И она публикует результаты на страницах интернет-издания «Slon.Ru». «Slon» спросил Крыштановскую: как власть может нейтрализовать протесты, имеет ли смысл сажать Навального надолго и чем все это закончится?». Ответ: «Гипотеза у меня в том, что в России зреет сетевая революция, революционная ситуация налицо». Вопрос: «Какие признаки революционной ситуации?». Ответ: «В течение 10 дней я вижу небывалую для России активизацию политически активного населения. Я бы выделила две волны: одна состоит из людей прямо революционно настроенных, которые говорят, что „мы хотим свержения власти“, и на ленточках белых так и написано „Долой власть жуликов и воров“ — это революционный призыв. Другие люди приходят со своими точками гнева: кого возмущает отношение к старикам, у кого-то отняли квартиру и так далее. У каждого есть своя какая-то боль, и каждого человека что-то конкретное ужасно достало. Они не являются основной протеста. Весь протест состоит из концентрических окружностей. Внутри профессиональные революционеры, которые четко знают, что хотят, у них четкая идеология и они действуют организованно. И остальные, все более отдаленные от первого круга, они просто чем-то недовольны и у них не совсем политический протест, они приходят, потому что видят, что это достаточно безопасно. Насколько я могу судить, власть относится пока к этим протестам как к чему-то не очень серьезному, тому, что может быстро само пройти, люди выпустят пар и успокоятся. Эти настроения во власти очень опасны и недальновидны».
Даниил Коцюбинский: Мне видится в этой развернутой оценке уважаемой Крыштановской, скорее, желание сказать что-то интеллектуально емкое. Тут спорно практически все, о чем она говорит, может быть, за исключением очевидного утверждения о том, что зреет какая-то революция. Она ее называет «сетевой», а я думаю, что революции в Сети не происходят, они происходят на улицах. Другое дело, что Сеть может как-то помогать людям самоорганизовываться, как это было в арабских странах, в Тунисе или в Египте. Говорить о революции надо не потому, что происходит в Сети, а наблюдать за тем, что происходит на улицах.
А что происходит на улицах? Если мы проанализируем динамику протеста, начиная с декабря и по сегодняшний момент, то мы можем констатировать отрицательность этого параметра. Динамика отрицательная: сперва вышло 120 тысяч, потом вышло 100 тысяч, потом стали выходить десятки тысяч, а теперь гуляют сотни-тысячи. Конечно, это само по себе небывалое явление для путинской России, для России «постперестроечной», когда на протяжении длительного времени люди в Москве проявляют какую-то активность. Но все-таки ясно, что, в конечном счете, эта волна пойдет на спад. Здесь есть некий парадокс. Изначально протест оформился как антитандемный, но антипутинский в первую очередь, потому что Путин является по факту самодержцем, который не удовлетворил ожидания подданных. Но пик этого протеста приходится на думские выборы, а не на президентские, что кажется нонсенсом. По идее, на думских должна была разогреться протестная масса, а на президентских бы миллион на улицы вышел: «Долой ненастоящего царя!», — но этого не произошло. Почему? Мне кажется, ответ очевиден.
Ольга Крыштановская выдает нереальное за действительное. У лидеров оппозиции, так называемых профессиональных политиков, как у системных — «Яблоко» и виртуального «Правого дела», так и у несистемных — Удальцова, Немцова и Навального, нет того главного, что должно быть у оппозиции, если она хочет действительно развивать революционные события по нарастающей. У них нет структуры, которая олицетворялась бы какими-то людьми, лидерами, воспринимаемыми как представители этой структуры, и нет главной идеи позитивной, не «долой партию жуликов и воров!»… Ведь лозунг-то достаточно двусмысленный: протест антипутинский, а долой все-таки партию. Почему не долой Путина? Почему не долой самодержавие? Как Лимонов предлагал давным-давно.
Виктор Резунков: Просто понравилось выражение «жулики и воры».
Даниил Коцюбинский: Это то, что Ленин называл «хвостизм»: идти в хвосте у сиюминутных настроений толпы, общества, протестного электората. Задача политика предлагать такой лозунг, который помогает победить, а не помогает сегодня получить максимум аплодисментов на ближайшем митинге. А что вместо Путина, что мы предлагаем? Время прошло, когда можно было сказать «Ельцин — наше все!». Сейчас уже такой личности нет и быть не может. Антиавторитарно настроенные люди не хотят, чтобы им предложили физиономию, они хотят, чтобы им предложили что-то вместо авторитарной, вертикальной модели. Этого чего-то не предложено. А коль скоро этого не предложено, люди могут даже это не очень понимать… Хотя когда я беседую со своими студентами, они достаточно оппозиционно настроены по отношению к реальности существующей. А это как раз то поколение, о котором я говорил. Кстати, я не согласен с Глебом. Я не имею в виду, что у нашего поколения нет стилистических разногласий, разумеется, есть. Но всеобщего зудения протестного у нашего поколения не было, иначе не провалились бы «Марши несогласных». Основная претензия моих студентов, которые хотели бы, может быть, принять участие в каких-то протестных акциях: «А мы не знаем, к чему зовет оппозиция. Мы не понимаем, что они хотят нам предложить взамен Путина. Нам недостаточно одного крика „Долой партию жуликов и воров!“. И вот так рассуждает тот миллион, который не выходит на улицы. Тем 100 тысячам, которые выходят, достаточно протестного лозунга. Но тот миллион, который не выходит, он недостаточно разогреваем позитивно пустым протестным процессом. Нужна либеральная программа.
Виктор Резунков: Я приведу цифры, полученные Ольгой Крыштановской на Чистых прудах: младше 20 лет — 5,6%; от 21 до 30 лет — 44,5%; от 31 до 40 лет — 22%; от 41 до 50 лет — 11,2%.
Партийность, которая сейчас себя изжила…
Даниил Коцюбинский: А я не про партийность говорю. Я говорю про движение. Должно быть движение, которое ставит перед собой конкретную цель и движется в этом направлении. «ДемРоссия» эпохи Ельцина — разве это партия? Это было движение, поэтому все его и поддерживали, кто хотел свергнуть коммунистов.
Виктор Резунков: А вы не видите движения?
Даниил Коцюбинский: Так его нет, нет организации никакой. Движение должно быть организовано, у него должны быть лидеры…
Виктор Резунков: У них есть ассамблеи…
Даниил Коцюбинский: Они уже сами запутались в этих ассамблеях. Это для гурманов.
Глеб Сташков: Я не согласен с тем, что говорит Даниил. Есть два совершенно разных вопроса. Один вопрос — это то, что у оппозиции должна быть программа, с этим я не спорю, это очевидно. Но это никак не связано с массовостью и с активностью протестов. Такого не может быть, что 100 тысяч выходят на негативный лозунг, а 900 тысяч ждут позитивного. Все так называемые революции… Хотя мне не нравится это слово, я не понимаю, что в него вкладывается. Но все эти вещи всегда делаются на негативе, негативные лозунги всегда привлекают гораздо больше внимания и большую активность вызывают. И то, что там нет какой-то четкой программы, — не поэтому люди не выходят. Люди не выходят потому, что на думских выборах все поняли, что их обманули, проснулся условный креативный класс, пришел голосовать, а оказалось, что все не так. А против чего было протестовать на президентских выборах?
Даниил Коцюбинский: Тоже были фальсификации.
Глеб Сташков: Во-первых, фальсификации были неочевидны. Во-вторых, было абсолютно понятно, что Путин их выиграет. Вопрос, с одной стороны, в том, что он допустил, а с другой стороны, если бы он допустил Явлинского и Немцова, то большой бы разницы не было. Голоса Прохорова разделились бы между тремя персонажами. Программа нужна, но не для того, чтобы активизировать протест.
Даниил Коцюбинский: Я не говорю про программу, которая появляется в день выборов или за неделю до выборов. Я все-таки вспомню арабские страны. Ведь они ожидали исламского пробуждения, «исламской весны» десятилетиями, и все это время они готовились, и эта программа в мозги входила. Так же и здесь. Если бы все то время, пока Путин царствовал, оппозиция говорила бы о своем проекте какой-то либерально-демократической реформы, то тогда к выборам бы общество подошло с пониманием того, зачем ему выходить на улицу.
Глеб Сташков: Дело не в программе, а дело в некой картинке. Я бы это назвал картинкой будущего. Для любого общественного явления нужна картинка будущего. На рубеже 80-90-х она была. Позитивной политической программы ни у кого не было. Было: 6-ую статью отменим, честные выборы…
Даниил Коцюбинский: «Хотим как в Америке».
Глеб Сташков: «Хотим как в Америке» — это 20 сортов сыра и клубника зимой. На фоне талонов, которые были тогда, это была вполне привлекательная программа. Потом уже оказалось, что клубника зимой — это очень дорого, да и невкусно, и на сыр нужно заработать. В конце 90-х у Путина была картинка будущего. На фоне безусловного бардака, который тогда творился, идея навести порядок — это довольно четкая и ясная картинка будущего. А сейчас абстрактной картинки нет. Не понятно, как начать жить. То, что предлагает Даниил, — парламентаризация, заменить вертикаль горизонталью — это не картинка, это некие механизмы, это не та идея, ради которой миллионы человек попрут куда-нибудь на баррикады.
Виктор Резунков: Юрия Латынина на страницах «Новой газеты» пишет: «Самое важное следствие происходящего, на мой взгляд, вот в чем. Какое бы решение сейчас ни приняла власть, оно является для власти плохим. Разгонят Чистые пруды — плохо. Не разгонят — тоже плохо. И наоборот, что бы сейчас ни случилось с оппозицией, все будет ей на пользу. Не разогнали „прогулку“ с литераторами — это пошло оппозиции на пользу. Разогнали бы — тоже бы пошло на пользу. Впервые за последние 12 лет любая тактика является для власти проигрышной, а любая тактика для оппозиции — выигрышной».
Даниил Коцюбинский: Эту фазу протеста вряд ли можно назвать победоносной. И в запасе в рукаве у Кремля еще очень много меченых козырей: можно снять Медведева, можно ужесточить полицейскую линию, можно продолжить разыгрывать карту православия, самодержавия, народности, которая еще не до конца разыграна. Конечно, это НЗ, и они очень незначительные по запасу прочности, это год-два. Тем не менее, эти год-два есть, а там посмотрим, что будет дальше. Мне кажется, что, в конце концов, до конца своей 6-летки Путин не досидит, «бархатная» революция произойдет. А «бархатная» революция — это когда миллион человек вышли на улицу, правительство ушло в отставку, проходят свободные выборы в условиях неподцензурного телевидения и прочих СМИ.
Я, как и Глеб, считаю, что не хватает картинки. Но картинка — это приложение к некой идеологии. Ведь клубника зимой и 10 сортов сыров — это было приложение к идее демократии, к идее демократизации Советского Союза по образцу Запада, Америки и Западной Европы. Точно так же и сейчас. Если бы те 10 лет путинских, которые были потрачены на бесконечные заигрывания с Кремлем, на мнимую торговлю, а потом какие-то идиотские, с моей точки зрения, маргинальные пляски по 31-м числам, которые ничего не дали, ни к чему не привели, кроме как к абсолютной маргинализации протестного процесса, если бы это время было потрачено на иллюстрацию тех идей, о которых я говорю, — парламентаризация страны и федерализация этого пространства, слом вертикали и превращение ее в политическую горизонталь, если бы совокупная энергия всех оппозиционеров была потрачена на иллюстрирование этих идеологем, то все было бы нормально. Проиллюстрировать не так сложно, только в одиночку я не могу этого сделать. Вся Европа представляет собой парламентские республики, за исключением Франции. Федерализм — это то, что является основной существования всех крупных демократических государств. Даже в так называемых унитарных государствах, типа Франции, местное самоуправление обладает гораздо большими полномочиями, чем наши субъекты Федерации.
Глеб Сташков: Эту картинку невозможно придумать и навязать людям. Она рождается сама по себе.
Даниил Коцюбинский: Нет, она рождается не сама.
Глеб Сташков: В конце 80-х она родилась потому, что появились телемосты с Америкой…
Даниил Коцюбинский: Нет, она накапливалась в 70-ые годы.
Глеб Сташков: Она накапливалась независимо от того, что говорил Юрий Афанасьев или Горбачев, или Собчак на съездах. Как и идея порядка родилась во второй половине 90-х годов абсолютно независимо от Путина. Это Путин появился под идею порядка, он со своей биографией, со своими данными появился под нее. Путин изначально был PR-проектом. Сначала был Степашин с точно такой же биографией — «силовик» и демократ. Он не понравился, сделали Путина. Идея должна витать в облаках. А думать, что какие-то люди могут навязать идею, — это мыслить в категориях «теории элит» 100-летней давности. Может быть, 100 лет назад это было возможно, а сейчас это невозможно. Мы в постинформационном обществе живем, где человек уже не только потребляет, он уже сам производит информацию, если у него есть выход хоть в какие-нибудь социальные сети. Человек сам себе идеолог сейчас. Я не верю в то, что можно такую картинку навязать, даже если всю эту совокупную энергию оппозиции, не такую уж, скажем, великую, аккумулировать…
Даниил Коцюбинский: Я не говорю о навязывании. Я говорю о том, что у общества есть некое ожидание позитивной программы, и это ожидание не получает никакого информационного насыщения. В 70-80-ые годы, в течение которых накапливалось ощущение того, что мы знаем, чего мы хотим, оно ведь происходило не стихийно, а под воздействием «шестидесятнической» и «семидесятнической» культуры, деятельности диссидентов и диссиденствующих официальных деятелей культуры — и песни Высоцкого, фильмы Данелия и Захарова, книги Зиновьева и Солженицына. Это все переваривалось нашим обществом. И к «перестройке» оно подошло с понятной картинкой того, чего мы хотим. А сейчас такого рода воздействия ни со стороны деятелей культуры… Тогда ведь политика была под запретом. А сейчас это место должны были занять политики.
Виктор Резунков: Тогда понимали, чего хотят, а сейчас все понимают, чего мы не хотим.
Даниил Коцюбинский: Да. Но это недостаточно.
Виктор Резунков: Александр из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Добрый день. Я думаю, оппозиция теряет численность потому, что нет конкретных действий, в том числе и программы. Хорошо, что происходит оппозиционное движение, но пока это выглядит как «бунт „ботанов“. А пока это будет происходить, власть будет спокойно наблюдать за этим и иронично ухмыляться.
Глеб Сташков: Была сказана фраза: от оппозиции не видно реальных дел. А какие реальные дела? Когда человеку что-то не нравится, он говорит: не видно реальных дел. Так и про политиков все говорят, и про оппозиционеров. Сейчас никто не понимает, что нужно делать. Я-то абсолютно уверен, что до ближайших выборов ничего такого в России не случится. А ближайшие выборы, я думаю, будут последними для этой власти. Но ближайшие выборы через 5-6 лет. А сейчас ничего не будет.
А идея о том, что Путину нужно сесть с оппозицией, — это, мне кажется, политаналитический бред.
Даниил Коцюбинский: Так сама оппозиция легко ведется на это.
Глеб Сташков: Читаешь в Интернете политологов, что надо сесть, что-то обсудить вместе на благо страны. А что обсуждать? С кем обсуждать? С кем Путин должен сесть — с Ксенией Собчак и с Яшиным? Так Яшина уже посадили на 10 суток, с ним не сядешь, остается только Ксения Собчак.
Виктор Резунков: Эдуард Лимонов в своем блоге пишет: «Что на самом деле происходит? Не сумев воспользоваться внезапной активностью больших масс московской интеллигенции в прошедшие пять месяцев, не сумев использовать эту активность для смены политического режима в стране, оставшиеся на плаву, не обанкротившиеся лидеры буржуазии (Навальный, Удальцов, Яшин, два Гудкова, Илья Пономарев) пытаются продлить протест в любой форме. В какой угодно форме: не дать огню погаснуть, дотянуть до 12 июня, до следующего „Марша миллионов“, авось! Авось, надеются они, что-нибудь случится 12-го. Власть пока следует за „гуляющими“, она ведома. Но как долго она будет оставаться ведомой? Думаю, недолго. В том, что происходит сейчас, я вижу манеру доцента Медведева разрешать ситуации медленной разводкой. Но вдруг офицеру Путину все это внезапно надоест?».
Даниил Коцюбинский: Мне кажется, что у кого угодно есть моральное право упрекать оппозицию в том, что она «слила» протест и предала те сотни тысяч, которые поначалу за ней подались, но только не у Лимонова. Более наглядного олицетворения собой антиреволюционной практики протеста ради протеста, бессодержательного, где содержание фейковое изначально, где знамя карнавальное…
Виктор Резунков: 31-ая статья Конституции. Всегда протест укладывался в то, что «вы должны соблюдать Конституцию», — главное требование.
Глеб Сташков: Требование было: мы протестуем, чтобы нам дали право протестовать.
Даниил Коцюбинский: Это какой-то Льюис Кэрролл, Зазеркалье. Мы выходим на улицы, чтобы там дали право выходить на улицы — это какой-то фрактал безумный. Поэтому сам по себе Лимонов — это есть олицетворение ложного направления протестного движения в постсоветской России. Он изначально стал аккумулировать протест под не теми лозунгами, не теми знаменами, не теми идеологемами, и находил в этом какое-то удовольствие: да, я использую такие страшилки, это у меня контркультурная акция. И чем закончилась эта контркультурная акция? Тем, что идея протеста стала выглядеть карикатурной, маргинальной. И потом ему самому пришлось «перекрашиваться» в правозащитника, в либерала, но уже поздновато.
Глеб Сташков: А я вообще не очень понял, что Лимонов хотел сказать.
Даниил Коцюбинский: Что он в белом жилете, а все остальные…
Глеб Сташков: В чем он их обвиняет? Что они лидеры буржуазии?
Виктор Резунков: Илья Ефимович из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Добрый день. Мне представляется, что «бархатная» революция, о которой говорил Даниил, неосуществима. У Владимира Владимировича ситуация как у товарища Саахова из кинофильма «Кавказская пленница»: либо я веду ее в ЗАГС, либо она меня ведет к прокурору. Кто ему даст гарантии, что когда он отойдет от власти, его никто не посадит на скамью подсудимых? Естественными союзниками низов, простых масс может быть либеральное окружение Путина, которое понимает, что тот путь, который избрал президент, это не путь к царству свободы. А нынешнее руководство оппозиции, мне кажется, стилистически должно Даниилу не нравиться. Разве можно серьезно воспринимать господина Удальцова с криками о Путине «Путин — лох!». Кем бы он ни был, но лохом он не является. Или о господине Немцове — «этот параноик». Мне кажется, стилистика этого руководства — это не та стилистика, которая нам нужна.
Даниил Коцюбинский: Я согласен с последней частью реплики уважаемого слушателя. А с первой — все-таки не очень. Потому что «бархатная» революция, она потому и революция, что она уже не спрашивает власть, хочет она идти к прокурору или не хочет, она ее отправляет либо к прокурору, либо сразу на тот свет, если враг сопротивляется. Пиночет ведь не хотел уходить в отставку, но, в конце концов, его ближайшее окружение ему сказало: парень, ты проиграл выборы, вот и уходи в отставку. То есть в какой-то ситуации первому лицу, которое, может быть, и не хочет уходить, ему его ближайшее окружение, которое хочет остаться хотя бы в живых и не иметь проблем, оно ему советует…
Глеб Сташков: Ты считаешь, что нужно на либеральное окружение Путина давить?
Даниил Коцюбинский: Нет, на него воздействовать бесполезно. Но когда на улицу выйдет миллион, они засуетятся и примут единственное правильное решение, от которого не смогут отказаться.
Виктор Резунков: Лена нам пишет: «Вот теперь, уже после писателей, свое лицо показывают художники, поэты, музыканты, театральные деятели. И Путин окажется только вместе с „Уралвагонзаводом“. Сейчас все больше и больше интеллигентов присоединяются к акциям протеста, понимая, чего они не хотят. А с чем же останется Владимир Путин?
Глеб Сташков: По-моему, здесь оптимистично судить не стоит, потому что когда была «прогулка писателей», в тот же день, по-моему, в черешневом саду в Москве высаживались деревья. Понятно, что это была акция параллельная, дескать, оппозиционеры деструктивные, а это позитивно: Химкинский лес мы врубим, а здесь посадим черешни. Там интеллигентная публика явно не уступала. Правда, писателей там не было, но актеры во главе с Табаковым, Меньшиковым, вся эта тусовка по именам была даже поярче. Я не думаю, что сейчас от Путина все отвернутся. Ну, конечно, то, что интеллигенция сейчас поворачивается к Путину уже другим местом, а не тем, которым она была повернута, это важно. И это важно прежде всего как показатель. Все мы понимаем, что такое наша интеллигенция. Это значит, что они уже держат нос по ветру и понимают, куда дует. Если уже Макаревич идет чуть ли не с белой ленточкой, то это значит, что опять не стоит прогибаться под изменчивый мир, уже нет смысла, прогибались 10 лет, а сейчас лучше бы упругость приобрести.
Виктор Резунков: Екатерина Евсеевна из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Я все время слушаю ваши передачи, они мне очень нравятся, но не все. Почему вы приглашаете только одну сторону, а других вы не приглашаете? Мы слышим только одну сторону. И мне очень обидно слышать, что ваши гости… может быть, они хорошие люди, но почему они смеются. Неужели так смешно, если людям плохо?
Даниил Коцюбинский: Я согласен с Екатериной Евсеевной, желательно было бы, чтобы мы полемизировали, и предполагалось, что мы будем спорить с Глебом, но оказалось, что у нас нет поводов для споров. И смеемся мы, конечно же, не над теми людьми, которым плохо, а мы смеемся над той лживой коллизией, которая сложилась в отношениях между оппозицией и властью. Мы смеемся от имени людей, а не над ними.
Виктор Резунков: И давайте подведем итоги. Глеб, ваше видение будущего такое же пессимистичное, как у Даниила, в отношении дальнейшей судьбы художников и поэтов, которые выходят на улицы Москвы и Петербурга?
Глеб Сташков: Я не могу сказать, что у меня пессимистическое видение. Идут изменения в обществе. Нынешняя система несовместима с теми людьми, которые сейчас начинают пробуждаться. Мой пессимизм заключается только в том, что до следующего выборного цикла федерального я не думаю, что что-нибудь случится в этой стране. Поэтому Даниил, вроде бы, больший оптимист, чем я.
Даниил Коцюбинский: Мне кажется, нечто случиться может в том случае, если оппозиция произведет смену кадрового состава и предложит программу развернутую и понятную европеизации России. Общество, которое выходит на улицы, хочет понять, как, наконец, стать Европой. Оно не хочет никаких других вариантов, дайте проект европеизации. И пока этого проекта не будет дано, все эти гуляния будут, увы, просто гуляниями.
Виктор Резунков: А вы не ходите на Исаакиевскую площадь?
Даниил Коцюбинский: Я считаю, что я свой гражданский долг выполняют тогда, когда пишу тексты, я это время трачу на то, что сижу у компьютера.
Источник: svobodanews.ru