Когда пластинка наконец вышла и были обнародованы тексты песен вместе с датами, выяснилось удивительное. Воспринятый как альбом на злобу дня, как реакция на протесты, весь «Саботаж» на самом-то деле был написан раньше декабря. Новейшая песня на нём — заглавная. «По всем городам носится весть, что там, где зубцы, вызрела месть… Коли глухая тайна вышла в тираж, значит ваши псы проспали наш саботаж». Строчки эти были написаны ровно за месяц до. А потом Кинчев рвался на митинги. Об этом недавно рассказал его друг Ревякин, уговоривший его остаться поэтом — высказываться в песнях. В альбоме странным образом соседствуют гармония и разорванность — та самая, по которой соскучились олдовые, рефлексирующие поклонники Кинчева. Кинчева 80-х и 90-х. «То ли мир стал жёстче, чем был, то ли я взял больше, чем мог. Мне выпало рваться на части на ветрах дорог». Пересеклись дороги двух «Алис», которые, казалось бы, не могли совпасть никак — и не только во времени. Перестроечная, революционная «Алиса» протягивает руку (или противостоит?) реакционной «Алисе» нулевых. Диссидентская печатная машинка оставляет на листах славянскую вязь. Сторонник самодержавия (или уже нет?) прибегает к самым православным ругательствам в адрес тех, кто говорит о чуждости нам демократии: «В глазах чертей мы архаичный этнос, который следует сечь». Если все нулевые врагом для Кинчева служил некий Антихрист, ростовщики и чеченские террористы, то теперь мы слышим: «И поди отчитай эту зыбкую масть — ей как с гуся вода. Власть…» Или вот — всем цитатам цитата: «Рок — неутолимый голод, рок — пульс улиц, жажда драк, рок накроет сонный город заревом новых атак». Это уже просто какие-то «Смутные дни» 93-го. Кстати, об этом. Впервые с 94-го мы слышим не о догматической трезвости, а о «веселии Руси»: «Минус сорок там, за окном, — к сорока, что лягут на грудь. Всё, чем дорожил этим днём, забудь!.. Возможно, повод сойдёт за прикол. Возможно, станет опасен. Я знаю точно, что мой rock-n-roll чёрен и тем красен». (Этой отсылкой к «Красному на чёрном» и вообще к «Алисиной» красно-чёрной эстетике пластинка снова погреет душу олдовым алисоманам. Когда-то в 80-е Кинчев сказал: «Это отражение того, что происходит вокруг нас. В мире настолько мало белого цвета, что мы не вправе взять его за основу. Может быть, когда-нибудь мы к этому придём». И пришли: в 2010-м на обложках альбомов к соцветию добавился белый. «Саботаж» — третий такой диск. Именно белым написаны эти семь букв.) Вернувшаяся интеллигентская рефлексия не вытесняет из «Алисы» твёрдости — твёрдости голоса, слога, звука. Песни — образцово героические и духоподъёмные. Пусть кто-то и сочтёт это недостатком — «нетонкостью», агиткой. Кинчев действительно порой нагружает поэзию политической лексикой: «В язык теней спешит оформить всех нас мультикультурная речь…» Но ему к лицу говорить об этом, защищать родную культуру, даже лозунгами, и давить в песнях на слово «русский». Ведь он без преувеличения учит аудиторию русскому языку. Ужасно интересно, слушая «Саботаж» и желая уличить Кинчева в ошибке, залезть в словарь и узнать, что раньше говорили «вопреки чего-то». Или вычитать значение слова «вечник» (кстати, «Кинчев» наоборот): это, оказывается, пожизненно заключённый, а ещё участник Вече. Или просто строчки: «Ему был сон третьего дня/ — за семь озёр/ бежит река, / чеканит дно, шлифует берега, / в перекат льет брызги огня, / лучит узор…» Нельзя, конечно, не сказать про огрехи. Не слишком это литературно — начать альбом со слов «давай забьём на…», хотя понятно, что «из песни не выкинешь», а песня в остальном просто идеальна для начальной. Режет слух замыленная рифма «царство — государство», да и глагольных рифм Константин не чурается. К музыке придирки тоже найдутся. Точнее, не к музыке, а к автору. Хватая приятные мелодии «Саботажа», порой испытываешь дежавю — Кинчев цитирует мелодически самого себя. Чтобы не быть голословным, позанудствую. «С Ним» перекликается с «Понедельником» (2001). «Жги» напоминает «саботажного» же «Ангела» (а ещё старую песню «Арии», которую не будем называть и в исполнении которой участвовал Константин). Список можно продолжить. А можно вспомнить Высоцкого: «Сам у себя ворую, имею право». Для бардов мелодия существует ради поэзии, а русский рок — это бард-рок. Альбом, в отличие от последних электронных экспериментов, заявлен как типично «алисовский» — в духе «Шабаша», «Чёрной метки», «Солнцеворота». И действительно — та самая «Алиса», старые-добрые гитары. Но жёсткое звучание группы никогда не было столь идеальным, вылизанным. Подобно тому, как хорошая техника (автомобиль или кухонный комбайн) создаёт ощущение искусства, так здесь искусство вызывает ощущение техники. Фото: РИА Новости/Алексей КуденкоКогда пластинка наконец вышла и были обнародованы тексты песен вместе с датами, выяснилось удивительное. Воспринятый как альбом на злобу дня, как реакция на протесты, весь «Саботаж» на самом-то деле был написан раньше декабря. Новейшая песня на нём — заглавная. «По всем городам носится весть, что там, где зубцы, вызрела месть… Коли глухая тайна вышла в тираж, значит ваши псы проспали наш саботаж». Строчки эти были написаны ровно за месяц до. А потом Кинчев рвался на митинги. Об этом недавно рассказал его друг Ревякин, уговоривший его остаться поэтом — высказываться в песнях. В альбоме странным образом соседствуют гармония и разорванность — та самая, по которой соскучились олдовые, рефлексирующие поклонники Кинчева. Кинчева 80-х и 90-х. «То ли мир стал жёстче, чем был, то ли я взял больше, чем мог. Мне выпало рваться на части на ветрах дорог». Пересеклись дороги двух «Алис», которые, казалось бы, не могли совпасть никак — и не только во времени. Перестроечная, революционная «Алиса» протягивает руку (или противостоит?) реакционной «Алисе» нулевых. Диссидентская печатная машинка оставляет на листах славянскую вязь. Сторонник самодержавия (или уже нет?) прибегает к самым православным ругательствам в адрес тех, кто говорит о чуждости нам демократии: «В глазах чертей мы архаичный этнос, который следует сечь». Если все нулевые врагом для Кинчева служил некий Антихрист, ростовщики и чеченские террористы, то теперь мы слышим: «И поди отчитай эту зыбкую масть — ей как с гуся вода. Власть…» Или вот — всем цитатам цитата: «Рок — неутолимый голод, рок — пульс улиц, жажда драк, рок накроет сонный город заревом новых атак». Это уже просто какие-то «Смутные дни» 93-го. Кстати, об этом. Впервые с 94-го мы слышим не о догматической трезвости, а о «веселии Руси»: «Минус сорок там, за окном, — к сорока, что лягут на грудь. Всё, чем дорожил этим днём, забудь!.. Возможно, повод сойдёт за прикол. Возможно, станет опасен. Я знаю точно, что мой rock-n-roll чёрен и тем красен». (Этой отсылкой к «Красному на чёрном» и вообще к «Алисиной» красно-чёрной эстетике пластинка снова погреет душу олдовым алисоманам. Когда-то в 80-е Кинчев сказал: «Это отражение того, что происходит вокруг нас. В мире настолько мало белого цвета, что мы не вправе взять его за основу. Может быть, когда-нибудь мы к этому придём». И пришли: в 2010-м на обложках альбомов к соцветию добавился белый. «Саботаж» — третий такой диск. Именно белым написаны эти семь букв.) Вернувшаяся интеллигентская рефлексия не вытесняет из «Алисы» твёрдости — твёрдости голоса, слога, звука. Песни — образцово героические и духоподъёмные. Пусть кто-то и сочтёт это недостатком — «нетонкостью», агиткой. Кинчев действительно порой нагружает поэзию политической лексикой: «В язык теней спешит оформить всех нас мультикультурная речь…» Но ему к лицу говорить об этом, защищать родную культуру, даже лозунгами, и давить в песнях на слово «русский». Ведь он без преувеличения учит аудиторию русскому языку. Ужасно интересно, слушая «Саботаж» и желая уличить Кинчева в ошибке, залезть в словарь и узнать, что раньше говорили «вопреки чего-то». Или вычитать значение слова «вечник» (кстати, «Кинчев» наоборот): это, оказывается, пожизненно заключённый, а ещё участник Вече. Или просто строчки: «Ему был сон третьего дня/ — за семь озёр/ бежит река, / чеканит дно, шлифует берега, / в перекат льет брызги огня, / лучит узор…» Нельзя, конечно, не сказать про огрехи. Не слишком это литературно — начать альбом со слов «давай забьём на…», хотя понятно, что «из песни не выкинешь», а песня в остальном просто идеальна для начальной. Режет слух замыленная рифма «царство — государство», да и глагольных рифм Константин не чурается. К музыке придирки тоже найдутся. Точнее, не к музыке, а к автору. Хватая приятные мелодии «Саботажа», порой испытываешь дежавю — Кинчев цитирует мелодически самого себя. Чтобы не быть голословным, позанудствую. «С Ним» перекликается с «Понедельником» (2001). «Жги» напоминает «саботажного» же «Ангела» (а ещё старую песню «Арии», которую не будем называть и в исполнении которой участвовал Константин). Список можно продолжить. А можно вспомнить Высоцкого: «Сам у себя ворую, имею право». Для бардов мелодия существует ради поэзии, а русский рок — это бард-рок. Альбом, в отличие от последних электронных экспериментов, заявлен как типично «алисовский» — в духе «Шабаша», «Чёрной метки», «Солнцеворота». И действительно — та самая «Алиса», старые-добрые гитары. Но жёсткое звучание группы никогда не было столь идеальным, вылизанным. Подобно тому, как хорошая техника (автомобиль или кухонный комбайн) создаёт ощущение искусства, так здесь искусство вызывает ощущение техники. Фото: РИА Новости/Алексей Куденко
Когда пластинка наконец вышла и были обнародованы тексты песен вместе с датами, выяснилось удивительное. Воспринятый как альбом на злобу дня, как реакция на протесты, весь «Саботаж» на самом-то деле был написан раньше декабря. Новейшая песня на нём — заглавная. «По всем городам носится весть, что там, где зубцы, вызрела месть… Коли глухая тайна вышла в тираж, значит ваши псы проспали наш саботаж». Строчки эти были написаны ровно за месяц до. А потом Кинчев рвался на митинги. Об этом недавно рассказал его друг Ревякин, уговоривший его остаться поэтом — высказываться в песнях. В альбоме странным образом соседствуют гармония и разорванность — та самая, по которой соскучились олдовые, рефлексирующие поклонники Кинчева. Кинчева 80-х и 90-х. «То ли мир стал жёстче, чем был, то ли я взял больше, чем мог. Мне выпало рваться на части на ветрах дорог». Пересеклись дороги двух «Алис», которые, казалось бы, не могли совпасть никак — и не только во времени. Перестроечная, революционная «Алиса» протягивает руку (или противостоит?) реакционной «Алисе» нулевых. Диссидентская печатная машинка оставляет на листах славянскую вязь. Сторонник самодержавия (или уже нет?) прибегает к самым православным ругательствам в адрес тех, кто говорит о чуждости нам демократии: «В глазах чертей мы архаичный этнос, который следует сечь». Если все нулевые врагом для Кинчева служил некий Антихрист, ростовщики и чеченские террористы, то теперь мы слышим: «И поди отчитай эту зыбкую масть — ей как с гуся вода. Власть…» Или вот — всем цитатам цитата: «Рок — неутолимый голод, рок — пульс улиц, жажда драк, рок накроет сонный город заревом новых атак». Это уже просто какие-то «Смутные дни» 93-го. Кстати, об этом. Впервые с 94-го мы слышим не о догматической трезвости, а о «веселии Руси»: «Минус сорок там, за окном, — к сорока, что лягут на грудь. Всё, чем дорожил этим днём, забудь!.. Возможно, повод сойдёт за прикол. Возможно, станет опасен. Я знаю точно, что мой rock-n-roll чёрен и тем красен». (Этой отсылкой к «Красному на чёрном» и вообще к «Алисиной» красно-чёрной эстетике пластинка снова погреет душу олдовым алисоманам. Когда-то в 80-е Кинчев сказал: «Это отражение того, что происходит вокруг нас. В мире настолько мало белого цвета, что мы не вправе взять его за основу. Может быть, когда-нибудь мы к этому придём». И пришли: в 2010-м на обложках альбомов к соцветию добавился белый. «Саботаж» — третий такой диск. Именно белым написаны эти семь букв.) Вернувшаяся интеллигентская рефлексия не вытесняет из «Алисы» твёрдости — твёрдости голоса, слога, звука. Песни — образцово героические и духоподъёмные. Пусть кто-то и сочтёт это недостатком — «нетонкостью», агиткой. Кинчев действительно порой нагружает поэзию политической лексикой: «В язык теней спешит оформить всех нас мультикультурная речь…» Но ему к лицу говорить об этом, защищать родную культуру, даже лозунгами, и давить в песнях на слово «русский». Ведь он без преувеличения учит аудиторию русскому языку. Ужасно интересно, слушая «Саботаж» и желая уличить Кинчева в ошибке, залезть в словарь и узнать, что раньше говорили «вопреки чего-то». Или вычитать значение слова «вечник» (кстати, «Кинчев» наоборот): это, оказывается, пожизненно заключённый, а ещё участник Вече. Или просто строчки: «Ему был сон третьего дня/ — за семь озёр/ бежит река, / чеканит дно, шлифует берега, / в перекат льет брызги огня, / лучит узор…» Нельзя, конечно, не сказать про огрехи. Не слишком это литературно — начать альбом со слов «давай забьём на…», хотя понятно, что «из песни не выкинешь», а песня в остальном просто идеальна для начальной. Режет слух замыленная рифма «царство — государство», да и глагольных рифм Константин не чурается. К музыке придирки тоже найдутся. Точнее, не к музыке, а к автору. Хватая приятные мелодии «Саботажа», порой испытываешь дежавю — Кинчев цитирует мелодически самого себя. Чтобы не быть голословным, позанудствую. «С Ним» перекликается с «Понедельником» (2001). «Жги» напоминает «саботажного» же «Ангела» (а ещё старую песню «Арии», которую не будем называть и в исполнении которой участвовал Константин). Список можно продолжить. А можно вспомнить Высоцкого: «Сам у себя ворую, имею право». Для бардов мелодия существует ради поэзии, а русский рок — это бард-рок. Альбом, в отличие от последних электронных экспериментов, заявлен как типично «алисовский» — в духе «Шабаша», «Чёрной метки», «Солнцеворота». И действительно — та самая «Алиса», старые-добрые гитары. Но жёсткое звучание группы никогда не было столь идеальным, вылизанным. Подобно тому, как хорошая техника (автомобиль или кухонный комбайн) создаёт ощущение искусства, так здесь искусство вызывает ощущение техники. Фото: РИА Новости/Алексей Куденко
Источник: svpressa.ru