В МХТ имени Чехова отметили 150-летие его основателя — Константина Сергеевича Станиславского. В спектакле «Вне системы», поставленном Кириллом Серебренниковым по пьесе Михаила Дурненкова, основанной на документальных материалах, письмах и воспоминаниях современников.
В МХТ имени Чехова отметили 150-летие его основателя — Константина Сергеевича Станиславского. В спектакле «Вне системы», поставленном Кириллом Серебренниковым по пьесе Михаила Дурненкова, основанной на документальных материалах, письмах и воспоминаниях современников.
В пьесе Дурненкова нет хрестоматийных историй вроде вечера в «Славянском базаре», положившего начало Художественному театру. Портрет Станиславского авторы собрали, как зеркальный паззл из множества маленьких отражений. Основатель МХТ здесь показан глазами ближайших друзей и учеников, которые писали ему и о нем без особого пиетета. Немирович-Данченко, например, настойчиво советует коллеге поменьше ронять на сцене мебель и хорошенько выучивать текст роли, Мейерхольд критикует нравы в Художественном театре, а Вахтангов заявляет, что система Станиславского давно устарела и умерла. Но интереснее всего, что произносят все это не актеры, а действующие лица театра современного.
Если в зале МХТ собралась лишь половина театрального сообщества, то только потому, что другая половина была на сцене. Сам Кирилл Серебренников играл главного революционера от театра — Всеволода Мейерхольда, Дмитрий Черняков — фонтанирующего идеями Евгения Вахтангова, Виктор Рыжаков — романтичного и преданного своему делу режиссера и педагога Леопольда Сулержицкого. Евгений Миронов вышел в образе гениального актера Михаил Чехова, Константин Райкин примерил роль Соломона Михоэлса, а Илзе Лиепа предстала роскошной Айседорой Дункан.
Одна из самых смешных и трогательных сцен была посвящена борьбе за сердце Константина Сергеевича двух соперниц — знаменитой французской танцовщицы и его жены, актрисы Марии Петровны Лилиной, ласково называвшей мужа «кокосей» (ее очень здорово сыграла Полина Медведева). В эту картину идеально вписался даже английский режиссер Деклан Доннеллан, прочитавший письмо своего соотечественника Гордона Крэга о Художественном театре.
Главные авторы МХТ — Чехов и Горький — говорили с экранов голосами Владимира Сорокина и Захара Прилепина, и оба жаловались на непонимание и коверканье их пьес в театре. Известно, что Станиславский для создания атмосферы любил насыщать свои спектакли зпением сверчков, завыванием ветра, звоном колокольчиков на тройке (в этот вечер их тоже тщательно воспроизвели, уставив всю сцену шумо-машинами). Так что Чехов грозился снабжать свои будущие пьесы ремарками «стоит полная тишина».
За разностороннего Немировича-Данченко отвечали сразу три исполнителя — драматург и режиссер Михаил Угаров, актер Константин Хабенский и театральный критик, шекспировед Алексей Бартошевич. А вот для самого Станиславского достойного исполнителя не нашлось. По словам Серебренникова, в современном театре просто нет фигуры, равной ему по величине. Поэтому текст от основателя МХТ читал с экрана актер Анатолий Белый.
В этих письмах и записках Станиславский неожиданно предстал фигурой почти трагической. Создатель великого театра и уникальной актерской системы жил не такой уж безоблачной жизнью. Был вынужден заботиться о вещах, далеких от искусства: как прокормить огромную труппу на затянувшихся гастролях, где взять денег на возвращение домой, как удержать артистов от ненавистного ему каботинства, как сохранить дисциплину. Он старался контролировать все: грязные парики и старые костюмы капельдинеров, выбитые стекла в уборной и спекулянтов возле касс, даже морщинки на трико артистов выводили его из себя, так что Станиславский обязал подчиненных снимать кальсоны и носки, надевая костюм.
Поначалу эта мелочность кажется смешной. Но потом понимаешь, что для человека, целиком отдавшего себя любимому делу, в нем не может быть мелочей. Он стремился к недостижимому идеалу и поэтому неизбежно терпел одно поражение за другим. Одна из первых актрис МХТ Мария Андреева (Наталья Тенякова) вспоминала, как реформатор сцены плакал от бессилия, когда два артиста портили спектакль из-за личной ссоры.
Да и с властями отношения складывались не гладко: его брат и племянник погибли на Лубянке, а в 1925 году на несколько дней был арестован и сам Станиславский. В спектакле Серебренникова люди в штатском долго пинают ногами огромный белый шар с портретом великого режиссера, пытаясь запихнуть его под темный брезент. Но, пожалуй, самое ужасное, что случилось со Станиславским — то, что он перестал принадлежать себе. Его учение возвели в догму, а его имя стали использовать как карательный инструмент для борьбы с инакомыслящими. Не случайно у Серебренникова на круглых шарах-шлемах энкаведешников, похожих на современных омоновцев, вместо лиц светились портреты Станиславского.
В общем, вечер получился совсем не празднично-юбилейными. Скорее, это были грустные размышления о судьбе художника, которая всегда трагична и всегда конечна. И когда в финале из-под сцены появилась коробка с сидящим внутри Олегом Табаковым, многие вздрогнули, приняв ее за гроб. А другие — за театральную кассу, которая теперь стала сердцем МХТ. Но в любом случае, итоги получились невеселые. Спектакль закончился документальными кадрами похорон Константина Алексеева. Но сказать по привычке, что КС умер, а дело его живет, не получается, спектакль не дает к тому оснований, да и ситуация в нашем театре тоже. Несомненно лишь то, что Станиславский остался в истории великим рыцарем сцены, равного которому нет и вряд ли будет. К сожалению.
Источник: izvestia.ru