…Вот тогда-то, в 1799-м… Ох, простите, в одна тысяча девятьсот девяносто девятом году мы с Норой и познакомились. Россия, мир, русское зарубежье отмечали пушкинский юбилей, 200 лет со дня рождения поэта.
В Сиднее тоже был большой и торжественный праздник. Цветы, музыка, почетные гости, русская и английская речь, синхронный перевод, фотовспышки, светлое вино с искрами. И стихи, стихи, стихи.
— «Письмо Татьяны к Онегину». Читает Нора Крук.
Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? …
…Вот тогда-то, в 1799-м… Ох, простите, в одна тысяча девятьсот девяносто девятом году мы с Норой и познакомились. Россия, мир, русское зарубежье отмечали пушкинский юбилей, 200 лет со дня рождения поэта.
В Сиднее тоже был большой и торжественный праздник. Цветы, музыка, почетные гости, русская и английская речь, синхронный перевод, фотовспышки, светлое вино с искрами. И стихи, стихи, стихи.
— «Письмо Татьяны к Онегину». Читает Нора Крук.
Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? …
«Еще сказать» в зале могли многие, особенно женщины. Шевелились губы, улыбались глаза. Не просто слушали прекрасное чтение в исполнении австралийской поэтессы, но вместе с Норой повторяли знакомые от начала до конца строчки. И вспоминали — каждый свое. Потому что письмо Татьяны, прозвучавшее в Сиднее по-русски, — больше, чем просто письмо. Стихи поэта — больше, чем просто стихи.
Ну, а всё остальное наше знакомство продолжалось уже в веке нынешнем.
Говорят, что в Австралии желтые розы — это признание в любви. Я пришла к ней в дом с тремя алыми.
— Какие прекрасные розы! — сказала Нора, погружая в воду длинные стебли. — Они растут в вашем саду?
«В саду моего сердца», — могла бы ответить я в красивом восточном стиле, но предпочла вариант более современный:
— Да, конечно, в саду. В виртуальном.
Зато у Норы и Ефима Крук сад возле дома был небольшой, но настоящий.
— Я очень люблю наш скромный сад, где цветет камелия, вспыхивает по весне голубое облако джакаранды, где сами собой рождаются новые строки:
Счастье — лохматый зеленый садик, в нем одуванчики, клевер толпится, вьюн на свету фонарем сияет, птица взлетает и счастье мнится.
Вот мотылек над кустом ликует… Счастье, действительно, существует, вьется, дрожит паутинкой осенней, гибнет от грубых прикосновений.
В хорошую погоду здесь встречаются друзья, здесь всегда рады гостям, здесь проходят литературные чтения, звучит чей-то только что написанный chef-d`oeuvre, переводы с английского на русский и с русского на английский. И даже соседская кошка чувствует себя в гостях как дома и старается не опаздывать к ланчу.
Ну, а если погода и настроение не соответствуют, «заседание переносится» под крышу одного из самых гостеприимных домов Сиднея, где кроме нас с вами хорошо себя чувствуют Анна Ахматова и Белла Ахмадуллина, Чехов и Пастернак, Толстой и Шолом-Алейхем. И даже такой бестселлер своего времени, как «Книга о вкусной и здоровой пище»!
И так хочется, чтобы в этом саду и в этом доме всегда была хорошая погода!
Однажды утром мы зашли в маленькое кафе. Нора поздоровалась с хозяином, представила меня, спросила его о здоровье жены, о детях. А тем временем уже зарумянились пышные оладушки и запахло свежесваренным кофе. Мы сели за столик у окна и перешли на русский.
— Русские стихи я перевожу только тогда, когда они меня преследуют. «Олеандры» Инны Лиснянской не отпускали. Помните?
Там цвели вдоль моря олеандры, Розовая тень ушла в песок, Ударяли голосом Кассандры Волны в парапет наискосок.
Не она ли грозно прорицала, Что взойдёт кровавая звезда И на север тронутся с вокзала Зарешеченные поезда …
Эти стихи я переводила три раза — рифмовала, уходила от рифмы, полагалась на ассонансы, сохраняя трагическую тональность оригинала. Два перевода стремятся к зеркальному отражению. Один из них, нерифмованный, был напечатан в журнале «Хит».
Нас плотно обтекает оживленная и многолюдная улица Оксфорд-стрит. Машины и пешеходы, дома и домики, магазины и магазинчики, разносчики рекламы и сборщики пожертвований, японские «суши» и острая тайская кухня, дневные и ночные клубы, дамы с собачками, офисы социальных служб, парикмахерские, аптеки, цветочные витрины, многообразие лиц, одежд, причесок…
— Вы знаете, — говорит Нора, — я хочу проверить, не забыла ли я эти стихи. Как-то вспомнить не было случая. А тут вы…
— Подвернулась вовремя, — закончила я удачную мысль.
Мы рассмеялись и синхронно нырнули в глубину прошедшего времени: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»
Нашу дружную декламацию никто не слушал, никто не обращал внимания на ручеек русской речи, пробивающийся сквозь другие языки и наречия в общее многоголосье сиднейской улицы. И, конечно, никто, кроме нас самих, не видел, как «Из темного леса навстречу ему идет вдохновенный кудесник…». И мы торопились громко и наперегонки: «Скажи мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною?»
Оксфорд-стрит — длинная улица, ее протяженности вполне хватает, чтобы дочитать до конца «Песнь о вещем Олеге»: «Ковши круговые, запенясь, шипят на тризне плачевной Олега; князь Игорь и Ольга на холме сидят; дружина пирует у брега…» Несмотря на печальный финал, мы радуемся, что «проверка» прошла успешно: за многие-многие годы не забыли, не потеряли ни единой драгоценной строчки.
Застать Нору дома нелегко. То она на занятиях в английском литературном классе читает свой новый стих, то в парикмахерской безропотно склоняет голову перед своим постоянным мастером, то в госпитале «чинит» сразу оба колена, то она с сыном в кино, то с друзьями на партии в бридж, то просто короткие гудки в трубке: занято, занято, занято…
Вот и сейчас мы в пути, и есть повод для хорошего настроения — на днях Нора выдержала строгий экзамен и подтвердила право водить свою прекрасную «Матильду», свой серебристый «Ситроён». Ведь когда тебе уже немало лет, «судьи» особенно пристрастны. Конечно, они уважают и ценят тот факт, что за рулем сидит знакомая великого артиста Александра Вертинского, но еще важнее для них то, что у водителя зрение острое, память отличная, реакция быстрая, что все правила движения… Стоп! Красный свет!
А мы, между прочим, торопимся. Каждый третий вторник каждого месяца проходят творческие встречи в городском Клубе книголюбов. Там всегда интересно, а сегодня особенно: выступает историк Александр Мирвис. Тема — литературные места Ленинграда. Дом Пиковой дамы. Гостиница Демута. Зимняя канавка. Медный всадник. Львы на Адмиралтейском проспекте… Зажегся зеленый свет. Сиднейский маршрут снова ведет нас в Россию.
— А я перевела еще одно стихотворение, — глядя вперед, на дорогу, говорит Нора и после короткой паузы читает наизусть:
Назначь мне свиданье на этом свете. Назначь мне свиданье в двадцатом столетье. Мне трудно дышать без твоей любви. Вспомни меня, оглянись, позови!
— Мария Петровых! Мое любимое. «Стихи особого ритмического напряжения и полета». Но ведь это перевести невозможно. Насквозь русское, на грани молитвы, быть может, корнями соприкасаясь с «Плачем Ярославны»… Скажите, Нора, как это можно перевести, то есть сделать доступным для иноязычного читателя? И как вы это сделали?
— Четыре бессонные ночи. И через препоны словообразований, грамматики, рифмы и ритма неожиданно рождается «соперник» оригинала. И волна радости, и счастье, и наслаждение, и даже какой-то элемент мистики и волшебства. Эти ночи без сна стоят того.
Однажды они встретились. Наташа и Нора. Впрочем, об этом лучше расскажет сама Наташа Крофтс, редактор литературного отдела газеты «Единение». «Воздушно-легкая фигурка — белоснежная блузка, брючки — впорхнула в гостиную своего собственного дома и извинилась за опоздание: она только что примчалась с презентации английского сборника, где напечатаны ее стихи. Гости уже сидели, ели-пили в этом гостеприимном доме, собравшем любителей и почитателей русской поэзии в австралийском городе Сиднее. Я вскочила с кресла, намереваясь уступить вошедшей место… Легкий жест руки тут же уверил меня, что ей пока не до кресел: хозяйка поспешила на кухню — и на столе появились подогретые блинчики. Потом она налила себе бокал красного вина и, наконец-то, уселась слушать чтецов. Тонкие замечания, красивая речь, изысканная вежливость…»
Стихи Наташи, поэта и «королевы поэтического перевода», прозвучавшие в доме 11 по Артур-стрит в спокойном, фешенебельном английском районе, сразу же повысили рейтинг литературных встреч, и, конечно, Нора не могла не заметить и не оценить этого. Не будет ошибкой сказать, что все дальнейшие судьбоносные события были предопределены с первой встречи. Если бы не горячая энергия Наташи, не быть бы и книге русских стихов, написанных в Китае и в Австралии, изданных в Украине, напечатанных в Америке и вернувшихся в Сидней.
В поэтическом беспорядке лежали стихи, несобранные, неразобранные, мимолетно написанные и порой забытые самим автором. Наташа собрала стихи «на одну нитку». Перелистала семейные альбомы. Взяла у Норы несколько интервью. И, наконец, рукопись была отправлена в Украину, в город Херсон, в издательство «ТОН Ключ», с которым Наташа давно дружила.
В газетах промелькнуло объявление: Нора Крук приглашает на презентацию новой книги, «Я пишу по-английски о русском Китае».
Зал был полон. Букет цветов от Клуба книголюбов — необыкновенно изящным. Слова выступавших — искренними и теплыми. Нора, как всегда, красива и элегантна. Она читала стихи и подписывала книги всем желающим. Готовый тираж, отпечатанный в Америке, прибыл в Сидней как раз в те дни, когда в России и по всему миру отмечали День русского языка, и книга стала подарком к празднику, его сутью и квинтэссенцией.
Изданные великолепно, с любовью к автору, с уважением к читателю «стихи разных лет» стали событием прекрасным, исключительным, почти фантастическим. Автор трех английских поэтических сборников, лауреат и победитель различных литературных конкурсов, автор, который никогда не жил в России, дарит свою любовь русской поэзии, переводит русских поэтов и пишет стихи, предваряя их короткой строчкой: «От русских стихов никуда не уйти…»
Источник: rus.ruvr.ru