Ну вот, очередной питерский морок, подумал я, приступая к просмотру «Нирваны». Герои — пригламуренная нежить. Наркотики, криминал, перегар декаданса — начинка второсортных лент.
Алексей Федорченко запускается с новой картиной. Сценарий «Небесных жён луговых мари» написан Денисом Осокиным ещё до «Овсянок». Это 25 волшебных историй о марийских женщинах, имя каждой начинается на букву «о». Фильм будет озвучен на марийском языке, идти с субтитрами. Алексей Федорченко: «Под щебет птиц…»
Ну вот, очередной питерский морок, подумал я, приступая к просмотру «Нирваны». Герои — пригламуренная нежить. Наркотики, криминал, перегар декаданса — начинка второсортных лент.
Алексей Федорченко запускается с новой картиной. Сценарий «Небесных жён луговых мари» написан Денисом Осокиным ещё до «Овсянок». Это 25 волшебных историй о марийских женщинах, имя каждой начинается на букву «о». Фильм будет озвучен на марийском языке, идти с субтитрами. Алексей Федорченко: «Под щебет птиц…»
Предубежденность, впрочем, рассеялась вскоре, картина по-настоящему захватила меня. «Странности» уже не казались пустым выпендрежем.
Визуальная избыточность отсылала к опыту оперной режиссуры — антураж помогал остраннив, облагородить затертый сюжет.
Стандартный фабульный треугольник — две девушки делят любовника — растворен в контексте несуществующей «молодежной волны», суб-культуры, целиком смоделированной автором.
В костюмах и гриме есть что-то от мира фэнтэзи: сочетание разнородных стилистических доминант. Яркость и пестрота, идущие от барокко, уживается с типично «готскими» силуэтами.
«Нирвана», при этом, не просто дизайнерское кино, нечто большее, чем визуальная обманка. Наших экспортных авторов увлекают чаще всего мудреные рефлексии по поводу человеческих отношений — живым душевным подвижкам места в их фильмах нет. А в этой «оперной» ленте пульсирует правда эмоций.
«Нирвана» — первый полнометражный фильм Игоря Волошина. Был показан во внеконкурсной программе Берлинского кинофестиваля, на «Кинотавре» взял награду за лучший дебют, получил приз на фестивале в Лос-Анджелесе.
«Я очень обрадовался, — признался мне режиссер, — но не хочу запариваться по этому поводу. Зачем в профессию выбирал — идолов собирать, что ли?». И добавил потом: «Я живу на площадке».
Припомнил фразу из интервью Стивена Содерберга: «Просто быть мутным и непонятным художником. Трудно ясным, конкретным. Вот что, действительно, круто».
Волошин — не новичок в своем ремесле, лет десять уже снимает кино — короткометражное и неигровое. Родился в Севастополе. Был актером молодежного театра, лидером панк-группы. Учился во ВГИКе — сначала на сценариста, потом — на постановщика. После «Нирваны» снял «Олимпиус инферно» (2009), «Я» (2009) и в этом году «Бедуина». Живет в Москве.
— Репутация перспективного автора закрепилась за вами еще в начале «нулевых». Благодаря неигровым и короткометражным лентам. Почему же путь к полнометражному дебюту оказался таким долгим? — Движение от короткого метра к большому кино было для меня процессом естественным. Хотя, без экстрима тут не обошлось.
Свои первые документальные работы я сделал в Свердловске. Дебютная лента называлась «Месиво». Продюсером был мой друг и однокурсник, Лёша Федорченко.
Фильм «Сука», снятый в Чечне во время второй компании, получил призы в Амстердаме и Оберхаузене.
Там же, в Екатеринбурге появилась моя первая игровая короткометражка — «Охота на зайцев». Картина была показана на полусотне фестивалей. У нее тоже немало наград — Штаты, Мексика, Испания.
По совокупности этих работ я стал лауреатом российской премии «Триумф», ее присуждают за достижения в области литературы и искусства. (Волошин прошел в т.н. «молодежной» номинации, как перспективный, многообещающий кинематографист — С. А.).
Потом был еще один игровой короткий метр — «Коза». Картина взяла гран-при в Кинотавре, в своей категории. Продюсировала ее Аня Михалкова.
Из всех короткометражек самая любимая — «Губы». Экспериментальный проект, который ближе к видео-арту, чем к «зрительскому» кино. Но в основе его — документальные кадры.
(Фильм сделан по принципу коллажа: спектакль в театре глухонемых, процесс перезаписи в студии озвучания, страшные смерти солдат в Чечне. Образы стыкуется с визуальными прорехами, «белым шумом», знаками угасания смысла. — С. А.)
В конце 2003 года замаячил полнометражный проект. Назывался он «Беляев», в главной роли — Максим Суханов. Два года группа провела в позиции «на изготовку», в режиме «стенд бай».
За все это время я снял только десять полезных минут. Проект был дорогостоящий — натура в Венеции, в Лондоне, на Мальте. Финансирование поступало нерегулярно. Ожидание изматывало меня — задержки нервируют.
Я ведь живу на площадке. Мне снимать хочется. В какой-то момент решил: довольно. С продюсером Еленой Яцурой мы расстались мирно, по обоюдному согласию. За проект взялся Коля Хомерики. Но, насколько я знаю, фильм так и не был завершен.
Потом вместе с Лёшей Шипенко мы написали сценарий «Река Мондего» — выиграли грант Фонда Хьюберта Болса при Роттердамском фестивале (поддерживает радикальное авторское кино).
Три новеллы, действие происходит в разных странах. За одну из них готов был взяться продюсер Сергей Сельянов, за другую — Роман Борисевич (тот, что работает с Борисом Хлебниковым и Алексеем Папагребским). А вот за три разом — никто. Затратный проект. Наверное, какое-то время ему стоит еще отлежаться.
Пауза затягивалась. Во время простоя был написан сценарий «Я» (опубликован в авторском сборнике Игоря Волошина «Я / Иуда», в 1997 — С. А.). Федор Бондарчук предложил мне снять высокобюджетный блокбастер. На его студии.
Я доработал предложенный материал, запустился с этим проектом. Но финансирование долго не открывалось. Федор ушел снимать «Остров». Поменялись приоритеты. Все стало размагничиваться.
Неожиданно позвонил Сельянов: есть готовый сценарий. Предложения от Сельянова поступали и раньше, но идеи как-то не увлекали меня.
Я долго придерживался позиции, свойственной молодым художникам: не стоит браться за то, к чему не лежит душа. Хоть помирай с голоду. Фильм должен быть таким, каким ты его видишь. Мои задумки — в свою очередь — казались продюсеру неоправданно дорогими для авторского, некоммерческого, кино.
Сценарий «Осенние игры» был рассчитан на малобюджетную ленту. Такую можно снять за скромную сумму, в интерьерах реальной коммуналки. Экономя на декорациях, костюмах, выездах на натуру. Но с моим приходом проект существенно вздорожал.
Я дал героям другие имена, адаптировал диалоги. Придумал внешнюю форму — грим, антураж, реквизит. Изменил название, которое не понравилось сразу. Так появилась «Нирвана».
— Какой именно смысл вы вложили в заглавие? — Точный перевод слова «нирвана» — распад, затухание. Герои фильма пребывают в этом состоянии. Не понимают, что за чудесный дар — жить на земле. Стирают себя и друг друга как ластиком.
— Активное, созидательное начало в вашем фильме несут женские персонажи. Ольга Сутулова и Мария Шалаева составили, на удивление, гармоничный дуэт. Как вы настраивали профессиональный «инструментарий» актрис? — Мне в Штатах недавно задали вопрос: вы намеренно сделали всех парней какими-то подонками и слабаками? Я отвечаю: конечно! Девушки у нас отличные, а мужики — так себе. Не тянут на героев.
Была ли дорога в режиссуру прямой, или на пути были другие остановки? Что привлекает в режиссуре — желание покомандовать, возможность манипулировать? А может, детская мечта не давала покоя? Сложно ли работать в сериальном формате? Александр Велединский: «Снимаю те фильмы, которые я хотел бы увидеть сам»
В современном мире утвердился малоприятный мужской тип: существует роботоподобно, стараются скинуть с плеч ответственности за свои поступки, живут с замороженной совестью.
Девушки для таких самцов-потребителей — существа неодушевленные. А ведь женщина способна любить гораздо сильней, чем мужчина. Ищешь актера на роль, смотришь фотографии, проводишь кастинг — а мужики то без яиц. Нет внутренней силы, нет энергетики пола. Не тянут на Кёрка Дугласа.
По поводу настройки инструментария … это слишком заумно звучит. Я репетирую, пытаюсь добиться полного взаимопонимания с актерами. Передаю им свое ощущение реальности, погружаю их в параллельное пространство — в мир картины (каким он сложился в моем мозгу). Тут то и происходит скрещение векторов, стыковка ментальностей — актера и персонажа. Называю этот процесс «мутацией».
Я не очень люблю так называемый актерский кинематограф. Там краска играется, берется из готового «меню». Мне больше нравится, когда актер, отталкиваясь от своего внутреннего состояния, заражается психологией персонажа.
Возникает цепная реакция: эмоция живет, развивается. У артиста рождаются новые ощущения. Контакт с героем устанавливается на разных уровнях: и на физическом и на ментальном.
Мне было интересно работать с женским сознанием. Хотелось, чтобы героини несли на экране свой пол. С мужской точки зрения их поведение порой выглядит странным. Не очень логичным. Девушки, ведь, живут и думают по-другому.
Выставить камеру, выстроить кадр не так уж и сложно. Труднее добиться взаимопонимания с представительницами противоположного пола. Удержать нужную атмосферу. Когда сталкиваешься с «другой» психологией — все сыплется. Все становится очень зыбким.
На взаимодействие главных героинь в кадре повлияли личные взаимоотношения актрис.
Когда-то Оля Сутулова и Маша Шалаева были ближайшими подругами. Учились в одном театральном вузе, снимали квартиру на двоих. Обеих отчислили со второго курса.
И очень хорошо, что отчислили: отсутствие театральной выучки им только на пользу пошло — стали настоящими киноактрисами.
Тогда случился у них какой-то конфликт. Что именно их развело, не знаю. Знаю, что не общались несколько лет. И вот они встречаются у меня на пробах.
Я еще сцену им приготовил особенную — прощание подруг на мосту. Рыдали обе! Слезы были настоящими. Потом какое-то время девушки заново притирались друг к другу. Старались избегать наигрыша. Если сбивались, я останавливал их.
Ольга думала, что ей достанется роль Вэл (блондинки, бесшабашной на вид, но способной на «взрослые» поступки). А роль была предназначена Маше. Я хотел, чтобы Шалаева наконец-то сыграла в кино настоящую женщину. (За актрисой закрепилась маска «пацанки», девчонки без возраста — С. А.). Такую, как в старом кино, где женщина — не бесполый «некто», а прежде всего женщина.
Неслучайно Машу и Ольгу мы соединили с актрисами старшего поколения — с Татьяной Самойловой и с Татьяной Ткач (той, что сыграла хозяйку малины в сериале «Место встречи изменить нельзя»).
— Как работалось с Самойловой? Звезда была адекватна? — Самойлова человек закрытый, по ней не всегда понятно — что именно происходит внутри. Съемки ей дались нелегко: были проблемы с давлением. Между дублями она лежала под капельницей.
— Выходит, и играть-то ничего не пришлось: ее персонаж — пожилая дама, страдающая от приступов повышенного давления. — Актерская работа есть, работа — на образ. Образ дивы на склоне лет. Она играет саму себя, звезду с великой кинематографической судьбой.
В интерьер мы поместили карточку (Фото времен фильма «Летят журавли» — С. А.). Поначалу Татьяне Самойловой было не очень-то интересно сниматься, мешали детали: грим, антураж. Долго у нас дело не шло.
Я ей ставлю задачу: разговаривайте с молодой героиней так, будто она … уборщица. Вы, Татьяна Самойлова — настоящая дива, кинозвезда. Попробуйте девочку погонять. И сразу все ожило.
А до этого она просто говорила текст. Для нее роль в «Нирване» стала первой заметной работой за много лет. Небольшая, но самостоятельная. Самойлову приглашали в какие-то фильмы и сериалы, но все что ей давали произнести — пара фраз, вроде «Скучаю!» или «Сынок, как же ты так?».
В «Нирване» она выложилась по-настоящему. И я этим очень горжусь.
— Почему на мужскую роль выбрали Артура Смольянинова? Прежде этот артист никогда не играл ничтожеств и слабаков. — Для меня Артур никогда не был медийным персонажем, парнем с обложки. Мы столкнулись несколько лет назад, как раз на проекте «Беляев», который так и не был осуществлен. Еще до «9 роты», до того, как Артур прогремел. И с того самого времени я прикипел к нему.
У Смольянинова — огромный потенциал, нужно только помочь ему раскрыться по полной, но это работа на года, я думаю его талант будет обновляться вновь и вновь.
Он и сам не понимает, насколько он большой актер. Трудяга. Все время роет, пытается разобраться в секретах профессии. Иной раз с дотошностью у него — перебор. Нельзя постоянно все подвергать анализу, надо проще относиться к работе актера, во всяком случае, — в кино.
Артур и в другом моем фильме играет, уже после «Нирваны» снятом — в «Я». Главную роль.
— Как создавались имиджи персонажей — дресс-код, прически и макияж для представителей некой придуманной субкультуры? — Костюмы делала Надежда Васильева. Художник замечательный. И, по совместительству, жена Балабанова. Они с Алексеем друг друга стоят — каждый уникален по –своему.
Я с Надей работал на том же проекте, на котором встретил Артура Смольянинова. Действие «Нирваны» происходит в Питере. Надя — из этого города. Конечно, я ей позвонил.
Когда запускались, у нас был обычный сценарий, без всяких дизайнерских наворотов. И я не знал еще в тот момент, чего конкретно хочу.
Сказал Надежде: «Будем встречаться, картинки и фильмы смотреть, попробуем найти подобия, аналоги, отправные точки. Времени очень мало».
Она четко, как медиум, считала — в каком направлении двигаться. Привела девушку-гримера Анну Эсмонт, которая до этого еще не работала в кино. Только на рекламе и на музыкальном видео. Та поначалу зажалась все ей непривычно. «Чего пугаться, — говорю, — красим, погнали!»
Приезжает на пробы Сутулова, примеряет платья и парики. Я на ее лице фломастером рисую нужную мне «раскраску». Ольга в ужасе: «Я этот сценарий читала?».
Героиню она представляла иначе. Все разъяснил. Успокоилась. Стала щелкать себя на мобильный, кому-то мммс отправлять.
Потом появилась Маша. Сделали грим. Я говорю ей, пошли в соседнюю забегаловку, попьем кофейку, посмотрим, как люди будут реагировать. К новому облику нужно привыкнуть, костюм обносить. Народ, конечно, был в шоке — первые пробы выглядели очень агрессивно.
Когда мы показали фильм на Берлинском фестивале, один из западных рецензентов провел параллель между костюмами персонажей «Нирваны» и моделями Ли Боуэри (Leigh Bowery). Был такой австралийский дизайнер, умер в 1994 году.
Я не поленился, работы его отыскал. И не обнаружил сходства. С кем бы его сравнить? В подобном ключе Бартнев работает. На стыке гламура с фрик-шоу.
У моделей Боури полностью закрыты лица. В одежде, которую он предлагает просто нельзя жить. Пи попить, ни покурить, ни пописать.
— Не костюм, а скульптура? — Именно. Оковы. «Художественный объект», автор которого грамотно манипулирует стереотипами восприятия.
У нас была другая задача. Одежда в фильме, конечно, выглядит странной, но она адаптирована к обычным человеческим нуждам. К характерам персонажей. Не мешает выразить живую эмоцию, к примеру, кого-то обнять. Или погонять на мотоцикле.
До того как ввести в кадр, мы тестировали каждый костюм, проверяли на носкость.
— Про что ваш фильм «Я»? — Сценарий к нему я написал сам. Продюсер — Аня Михалкова. Про что? Режиссеру непросто пересказать своё кино.
Я попытался сделать фильм-памятник сверстникам. Сам я родился в 1974. Наше поколение вымерло почти подчистую в девяностые годы — от наркотиков, от невнимания властей, от равнодушия окружающих.
Действие происходит в психбольнице, молодой человек вспоминает свою жизнь. Это — фильм-состояние, фильм-эмоция. История о парне, не сумевшем выстоять под напором извне.
У него не хватило сил воспротивиться «агрессивной среде» — жестокости и насилию, с которыми человек сталкивается в современном мире.
— Существует ли вообще такое понятие — «поколение»? С кем поведешься, с тем и будешь ностальгию делить… — У каждого времени своя музыка, свой тип взаимоотношений между старшими и младшими (в районе, во дворе). Свои наркотики.
Ребята 1990-х очень любили жизнь, но не сумели воспользоваться этим даром. Наркотрафик тогда еще не был отлажен. Секреты приготовления кайфа в домашних условиях передавались уст в уста.
Наркотики были для многих всего лишь игрой. Но игра оказалась смертельной. Появился героин — начались передозировки. Темы наркомании в фильме я касаюсь по возможности деликатно, вскользь — кино не о наркотиках.
Знаю, что на Урале в девяностые прокатилась настоящая эпидемия смертей. В Свердловске ребят 1972 года почти не осталось.
Мне известна статистика, потому что свой первый документальный фильм я монтировал именно здесь. Нашел в Москве человека, который смог избавиться от тяги к наркотикам, вернулся к нормальной жизни. Я хотел показать — излечение возможно.
Героям фильма «Я» — гопникам и неформалам — по двадцать с небольшим. В финале зрителю сообщают: этот скончался от передоза, того убили в тюрьме.
Обстоятельства гибели — как под копирку. Трафаретность смертей — характерная черта девяностых. Большинство из тех, кого я любил в юности, давно лежит на кладбище. Листаю старую записную книжку…некому позвонить.
Первоначально в титрах была обозначена конкретная дата: 1993 год. Во время съемок ко мне походили ребята-ровесники, рабочие из бригады осветителей: «Прочитали сценарий — про нас». Показал материал Лёше Балабанову и другу своему Лёне Фёдорову (из «АукцЫона»). Хвалили оба, говорили, что в героях фильма узнали себя (хотя по возрасту Лёша и Лёня — значительно старше).
Значит, дело не только в дате рождения. Федоров объяснил: этот сюжет — вне времени. И я решил убрать вступительный титр.
— Вы живете в Москве, снимаете в Питере. Какой из городов — ваш? — Сценарий «Нирваны» изначально писался под Питер. Там и работали. Фильм «Я» снимали в Питере и в Крыму. Натурный блок — в Севастополе, где, собственно, и происходят события. Павильонные сцены — в Петербурге. Полноценная экспедиция в Крым нынче дорогая затея.
Актеров набрали по преимуществу питерских, чему я очень рад. Из Москвы привезли только оператора, да исполнителей главных ролей: Артура Смольянинова и Лёшу Горбунова.
Есть у меня ощущение, что наступающий год тоже пройдет между двумя городами. Был недавно на фестивале в Лос-Анджелесе, открыл свой мобильный, стал просматривать фотографии. Вижу — стрелка Васильевского острова. Над ней нависает тяжеленное небо. Снято с Троицкого моста (по соседству с Ленфильмом). И так у меня засосало, снова туда захотел…
— Не часто слышишь от режиссеров слова «мой приятель», «мой друг». Вы произносите их регулярно. Что за этим скрывается — поза, богемная склонность к панибратству (видимость близости — без обязательств) или искренняя приязнь к товарищам, коллегам по ремеслу? — Если не любишь людей — зачем тогда жить? Любить значит радоваться! Я говорю искренне. Мои друзья — талантливые, красивые в делах и поступках люди. Как же их не любить? Меня вообще восхищают эти три вещи: сила, талант, красота.
Беседовал Сергей Анашкин
Публикация: журнал «Татлин» (Екатеринбург), 2009
Источник: chaskor.ru