Владимир Путин и его соратники уверяют, что стране не нужны сейчас политические новации, напротив, мол, только стабильное существование нынешней власти может обеспечить проведение нужных экономических реформ. На самом деле затхлая политика сдерживает экономику, заставляет эмигрировать граждан и бежать подальше капиталы.
Владимир Путин и его соратники уверяют, что стране не нужны сейчас политические новации, напротив, мол, только стабильное существование нынешней власти может обеспечить проведение нужных экономических реформ. На самом деле затхлая политика сдерживает экономику, заставляет эмигрировать граждан и бежать подальше капиталы.
Несмешная картина возникает в воображении, когда слышишь экономические призывы (в общем разумные) власти поскорее удвоить производительность труда, нарастить ВВП, диверсифицировать экономику и так далее. Будто важный начальник кричит до вздувания жил на шее бегуну, застрявшему на старте: беги, мчись, вперед, гаденыш! Атлет, может, и рад, но его ноги крепко связаны, и он знает, что жаловаться на это нельзя, в ответ услышишь про то, кому что когда мешает… Хотя, возможно, он уже привык стоять и не надрываться, а за неплохой корм и крики можно перетерпеть…
Так схематично можно обрисовать одно из главных, пожалуй, противоречий наших дней. В стране одновременно существуют свободный рынок (со всеми оговорками), свободная конкуренция (тоже с известными претензиями) и монопольное владение политической властью группы старых товарищей. До какого-то момента эти два разнонаправленных тренда могут, как мы убедились, худо-бедно уживаться. Экономика бродит по кругу на длину опутывающих ее жгутов, политика эти вожжи придерживает. Первая, понятно, всегда старается незаметно растянуть повязки, вторая, конечно, их к рукам прибирает и прибирает.
Так не может продолжаться вечно, рано или поздно должен возобладать или свободный рынок, или доморощенная форма наследного правления.
В реальности это приводит к тому, что политическая монополия ужесточает давление на бизнес, уже не просто повышая дань, но переходя фактически к прямому управлению компаниями и корпорациями, хоть и пытается соблюдать маскировку, формально отзывая из советов директоров своих смотрящих.
В таких условиях как-то выживает крупный и покладистый бизнес, но нет места среднему и малому предпринимательству, что и выражается в доле бизнесов в ВВП (доля малого и среднего бизнеса в валовом продукте в России кратно меньше, чем в США и развитых европейских странах).
Может быть, как раз сейчас страна подошла к тому самому рубежу, когда пора делать ставки на свободу и рынок или на всеобъемлющую монополизацию. Задуматься об этом, кстати, заставляют, как ни странно, последние выступления Владимира Путина.
Он ведь совсем не лукавил, когда недавно на президиуме правительства подводил итоги 2011-го. Председатель правительства напомнил, что по росту ВВП Россия (4,2%) заняла третье место в мире после Китая (9,5%) и Индии (7,8%). По росту промпроизводства мы — на четвертом месте. Инфляцию удалось урезать до рекордных для страны 6,1%. Еще у всех дефициты бюджетов, а у России профицит 0,8%. Золотовалютных резервов накопили полтриллиона долларов.
Но кое-что кандидат в президенты предпочел не договаривать. К примеру, про рост цены основы нашего благосостояния нефти, примерно на 40% по сравнению с 2010-м. И не зря умалчивает: на таком фоне профицит, достигнутый почти в рамках статистической погрешности, выглядит уже не очень победно. Но это значит, что не рационально использовались нефтедоллары, а сразу проедались. Еще не стал Путин останавливаться на рекордном бегстве денег из России ($84 млрд).
Через несколько дней он не хитрил и в своей статье в газете «Известия», написав, чего удалось избежать в конце 90-х годов, когда «…многие … сходились в одном прогнозе для будущего России: банкротство и распад». Не сочинял, когда писал про успехи последней десятилетки, которые, в общем, сводятся к простому: денег стало больше и положенная каждому часть «пирога» соответственно увеличилась.
Можно признать достижения власти с 90-х годов, о коих рассказал в своей книге «Дефолт, которого могло не быть» бывший представитель МВФ в России Мартин Гилман как о «воцарившем в стране „междусобойном“ капитализме».
Гилман описывает угрозы тех лет, в том числе если «… в стране начал бы формироваться режим олигархического правления, при котором несколько наиболее влиятельных в бизнесе человек получили бы возможность определять политику правительства в своих интересах». Наверное, не последнюю роль сыграл Владимир Путин в том, чтобы в итоге не допустить такого печального для страны варианта развития событий (отдельная тема кто занял освободившееся от олигархов места).
Но пришли двухтысячные. Над страной беспрерывно шел нефтедолларовый дождь (примерно полтора триллиона вылилось за десятилетие), о котором даже молиться не смели младореформаторы в лихие 90-е. На съездах РСПП стали подолгу и стоя аплодировать при появлении в зале Путина, а скоро про эти съезды даже писать перестали. Дума была одомашнена. Словом, для рациональных реформ было все: и деньги, и послушание, и конъюнктура.
И все эти годы Владимир Путин, тоже надо отдать ему должное, декларировал разумные вещи: пора соскакивать с нефтяной иглы, надо диверсифицировать экономику, повышать конкурентоспособность наших производителей, наращивать производительность труда и учится энергосбережению… Причем повторял это в разных вариациях из года в год.
Что было сделано? Ничего, если не считать запрета на 100-ватные лампочки. Хотя
жить стало лучше, и, говорят, веселее. Но не потому, что осуществлены нужные преобразования, а потому, что до 2006 года заполнялись цеха старых советских предприятий, цены на нефть, газ и металлы радовали.
Правда, в то же время россияне стали выезжать на Запад (называются итоговые цифры от 1 до 3 миллионов эмигрантов).
Получается, что те цели, которые Владимир Путин публично ставил перед собой как лидером нации и страной в целом, не достигнуты. А успехи обеспечили внешние и никак не зависящие от воли Кремля условия, с одной стороны, и часть российского бизнеса, которая, невзирая на все госуправление, умудряется что-то производить, что-то завозить и даже что-то продавать потребителям в условиях поборов и податей, при которых вряд ли выжил бы средний европейский предприниматель.
Иными словами, российская экономика развивалась и росла, чего не скажешь о российской политике, которая как-то хирела и чахла в плохо проветриваемом, но хорошо изолированном помещении. Вот и Путин акцентирует внимание на экономических успехах, но умалчивает о политических, не считая, конечно, его кавказского козыря. Российская экономика и российский бизнес явно и давно переросли российскую политику. Подобную ситуацию когда-то, еще до большевистской революции, описывал писатель Гаршин в рассказе про пальму в теплице… А так как политические реалии, общественное устройство жизни не позволяют бизнесу расти дальше, то бизнес и выезжает туда, где рост не сдерживается стеклянным или железным потолком.
Но пока во всех предвыборных речах явных и не совсем представителей власти звучит совершенно иное: надо, говорят, экономику поднимать, а не политикой (политиканством) заниматься. И есть подозрение, что кто-то из официальных лиц на самом деле в это перевертывание смысла с ног на голову искренне верит.
При этом, кажется, уже никто, даже сам Путин, не спорит, что потенциал действующей модели исчерпан. Вот пример, как она продолжает действовать. Никак не получается заткнуть пенсионную дыру. Но разговоры про реформу (то есть про то, как и куда вкладывать деньги молодых людей, собираемые на их пенсию) свелись к схватке за то, чтобы чудом собранные в накопительную часть ПФ 3 млрд рублей быстро потратить. И это, надо помнить, при серьезном росте цены нефти…
Российская экономика показала, похоже, чудеса выживаемости и эффективности в реальных условиях. И изнемогла. Дальше расти некуда. Нужны реформы в политической и общественной сферах. Правовые, чтобы защитить права собственности, отделить государство и его бюрократов от бизнеса. Местного самоуправления, чтобы граждане начали бы думать, кому и зачем они налоги платят и как эти деньги тратятся. Реформы неестественных монополий, типа исключительных прав на перекачку углеводородов или перевозку людей, скота и угля, и другие. Словом, все те реформы, которые отложили при начале долларового дождя, но от которых нельзя так просто отделаться. И главное такие, которые позволят избирателям поверить в нынче немыслимое: что они участвуют в принятии решений, они решают, кого уполномочить отстаивать их интересы, и так далее прямо по букварю. То есть,
так устроить власть, чтобы она не мешала реализовать очевидный потенциал страны, чудодейственное неиспользование которого уже не первое десятилетие изумляет компетентных наблюдателей со стороны.
Просто и коротко описал это российское конкурентное преимущество на днях известный экономист Джефри Сакс на форуме в Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ: «С одной стороны, Россия очень богата сырьем и, с другой стороны образованными человеческими ресурсами. Это крайне хорошее расположение в мировом разделении труда!». Пора бы использовать это преимущество, пока ресурсы, особенно человеческие, не иссякли.
Альтернативный же серьезной политической модернизации страны вариант развития событий рассматривать грустно, да, кажется, и незачем.
Источник: gazeta.ru