Ведущий программы — Армен Оганесян.
Видеоверсия программы:
Ведущий программы — Армен Оганесян.
Видеоверсия программы:
Оганесян: Здравствуйте! Поговорим о кино, что мы делаем часто в нашей передаче. Что такое кинематограф? Некоторые говорят, что это индустрия, другие — бизнес, но многие по-прежнему настаивают, что кино — это искусство. Эта позиция отстаивается не просто людьми, которые смотрят на кино именно так. Это нашло отражение как в ваших вопросах, так и в выборе нашего гостя. Наш гость — Алла Ильинична Сурикова, кинорежиссер, народный артист России.
Сурикова: Лауреат премии Правительства России.
Оганесян: Хотим сказать нашим слушателям, что этот выбор не случаен. Недавно у вас был день рождения, юбилей. Мы вас поздравляем. Вас поздравил президент (это у нас есть в вопросе слушателя — я немножко предвосхищаю). Хочу сказать, что мы очень рады вашему приходу. Я практически знаю ответ на этот вопрос… С позиции художника что такое кинематограф для вас?
Сурикова: Кино — это волшебная отрава.
Оганесян: Все же искусство?
Сурикова: Так поют мои героини в картине «Человек с бульвара Капуцинов» Маша Миронова и Лиза Боярская. Этот фильм посвящен моей любви к кинематографу. Не только этот, но также и несколько предыдущих картин. Михаил Бартенев, замечательный поэт, написал очень хорошую балладу о кино, но вот эти две строчки — «Кино — волшебная отрава» — мои собственные. Я попросила их вставить, потому что именно это я и думаю о кино. Можно спорить, что это искусство, которое, соединяясь с производством, растягивает душу кинорежиссера в разные стороны. А если он в одном лице и продюсер, и режиссер, то как ему надо жить на этом свете?
Я когда-то придумала такой фонд — «Кино против наркотиков». Мне казалось, что можно было бы детей улицы утащить в кино, и это была бы «игла» посильнее наркотика. Я узнала по себе. Из кино не уходят. В конце концов выносят, но никто не уходит. Несмотря на все сложности, несмотря на то, что каждый день есть стресс, и ты умираешь по двадцать раз на дню, это все равно так интересно, так захватывает, так забирает всего тебя, что на все остальное не остается времени.
Мне кажется, что если бы в стране создали сеть детских любительских киностудий, куда бы пришли студенты, педагоги, и собирали бы детей (и они бы делали кино от буквы «А» сценария, от гвоздя в декорации, от стишка, от иголки в костюме, и потом они бы смотрели на экране на то, что создали, или даже участвовали бы в каких-то фестивалях), то это было бы здорово и могло бы очень сильно повлиять на нашу сегодняшнюю жизнь, на детей.
Оганесян: Спасибо, интересная мысль.
Сурикова: Но, к сожалению, денег я на это не достала. Я дарю эту мысль. Я же не зря к вам пришла. Может быть, нас кто-нибудь услышит или увидит. Пожалуйста — буду помогать.
Оганесян: Спасибо. Это действительно очень интересная идея. А вопрос может стоять так: наберется ли столько авторов кино, после которого не захочется уходить? Ведь это тоже непростая задача.
Сурикова: Знаете, если это будут делать сами дети, если это будет не очень серьезно. Я смотрела картинку, снятую детьми: учительница ходит по классу: «Спрячь мобильный! Перестань разговаривать! Отдай мне свой мобильный!» И вдруг у нее звонит мобильный. Она роется в сумке (а учительница уже пожилая) и говорит: «Да, Шурик, да, дорогой! Ты в детском садике! Ты поел, да?». То есть, у Шурика мобильный, и у нее мобильный. Вот такое маленькое кино, снятое детьми.
Оганесян: Пожалуй, вы правы. Давайте начнем отвечать на вопросы слушателей.
Денис, слушатель: «Здравствуйте, Алла Ильинична. Я киновед. Я знаю, что недавно по каналу „Культура“ был показан документальный цикл „Провинциальные музеи России“, снятый вами. Первый ли это для вас опыт работы в документалистике? Если да, то планируете ли вы еще снимать документальные фильмы? Мне кажется, что в последнее время российское документальное кино развивается очень хорошо. Какие вы могли бы выделить имена и фильмы, особо привлекшие ваше внимание?
Сурикова: Денис, спасибо за внимание к нашему циклу. При том, что он, как мне кажется, высокодуховный и очень важный, он все-таки не на периферии нынешнего проката. Но интеллигентный канал «Культура» показывает эти фильмы, и мы очень благодарны этому каналу. Я не режиссер этого цикла, я — автор идеи, художественный руководитель и продюсер этого цикла. А снимают фильмы мои и не мои студенты высших режиссерских курсов ВГИК. Это для них и жизнь, и кинематографическая школа, потому что это первое доверие по заказу фильма.
Они проникаются проблемами, духом того музея, о котором снимают. Моя бывшая студентка Мила Некрасова сняла фильм о музеях города Орла. Мы помогали отстоять один из музеев. Сейчас они меня звали на свой праздник — открытие музея. Это шлейф духовности, который тянется после окончания этого фильма. Мне очень дорог этот цикл. В этом году у нас почти 60 картин, но музеев хватит еще на много лет.
Оганесян: Идея замечательная.
Сурикова: Она возникла, когда я выпускала в свет своих первых студентов, которые уходили в никуда. Кино развалилось, 1998 год (тогда возникла идея), и я понимала, что ребята, закончив учиться, уйдут в никуда или вернуться к своим прежним профессиям. Тогда я стала искать какую-то плодотворную идею. Был институт, поддерживающий провинциальные музеи. Я обратилась к ним, и первые несколько фильмов мы сделали вместе с ними, а потом уже Министерство культуры и Министерство по делам печати, радиовещания и средств массовых коммуникаций в течение 10 лет нас поддерживали.
Оганесян: Можно немножко публицистический вопрос?
Сурикова: Если я с ним справлюсь.
Оганесян: Может быть, вы натолкнулись на эту проблему, но то, что вы о ней знаете, я не сомневаюсь. В годы войны пострадало очень много музеев, в первую очередь провинциальных. Вы назвали Орел. Города, которые были оккупированы, пострадали. Очень многое было вывезено в Германию, в другие страны, разбрелось. Тема реституции. Наткнулись ли вы на шлейф этой темы в провинциальных музеях?
Сурикова: Нет, лично я не наткнулась. Более того, в музее (по-моему, в Кирове или Вологде — боюсь соврать, потому что у нас было 60 музеев) был рассказ одного из хранителей музея. Вкратце идея такова: во время войны они выносили все ценное, экспонаты музея прятали в домах, в подвалах, чуть ли не согревая своей телогрейкой. А по поводу тех ценностей, которые вывезены и находятся где-то в других музеях, я не знаю.
Оганесян: Как вы считаете абстрактно, справедливо ли у нас просят вернуть то, что мы вывезли в свое время?
Сурикова: Несправедливо.
Оганесян: Спасибо, ваша позиция понятна. Есть вопрос от Ольги из Москвы: «Алла Ильинична, вы пришли в кино в конце шестидесятых»…
Сурикова: Так долго не живут, я понимаю.
Оганесян: Это все-таки так или нет?
Сурикова: Дипломный фильм я снимала в 1974 году.
Оганесян: Значит, позже. Мы поправили Ольгу. «Вы по праву входите в число мэтров современного российского кино, а ваши фильмы были удостоены многих российских и иностранных призов. Как вы оцениваете новое подрастающее поколение российских кинематографистов? Появились ли новые интересные режиссеры, сценаристы?». Оправданный вопрос, поскольку, как мы поняли, вы широко занимаетесь преподавательской деятельностью.
Сурикова: Хорошее слово — «широко». Скоро занятия. По-моему, это будет уже шестой выпуск ребят, с которыми мы с Владимиром Петровичем Фокиным занимаемся и ведем мастерскую.
Оганесян: Я сказал «широко» еще и из-за того, с чего вы начали: педагогическая деятельность, а кино — это идея. Поэтому действительно — широко.
Сурикова: Я не могу сказать обо всей молодежи, хотя я участвовала как член жюри в прошлом году на фестивале «Святая Анна», посмотрела несколько интересных работ. Потом была председателем жюри на фестивале в Благовещенске, там тоже смотрела работы молодых. Хочу сказать, что мне нравятся работы, но их трудно назвать молодыми, они уже все-таки состоялись. Это Попогребский, Звягинцев, Демин.
Я хочу сказать и о своих любимых учениках, которые работают в жанре, близком мне. Это Евгений Бедарев, Кирилл Папакуль. На днях посмотрела картину Натальи Углицких. Она не моя студентка, но все равно я каким-то боком ее поддерживала, показывала ее картину на моем фестивале. И, можно сказать, что я дала ей какой-то толчок в жанр и в жизнь.
Оганесян: «Сегодня хороший российский фильм в прокате — редкость — утверждает Елена из Санкт-Петербурга. — Многие фильмы сделаны просто непрофессионально, такое впечатление, как будто смотришь постановку в плохом театре художественной самодеятельности. Изменится ли это положение в ближайшем будущем?» Может быть, вы не согласны с таким диагнозом?
Сурикова: Я не совсем согласна, во-первых, потому, что сегодня режиссеры (я не хочу их называть) ввели в моду кино, где снимаются люди с улицы, которые не интонируют. Они не играют, не входят в образ, а живут какой-то своей жизнью, разговаривают монотонно. И есть полное ощущение того, что это самодеятельность. Поскольку такое кино наши любимые киноведы, кинокритики поднимают на щиты, считают, что это образцы, за которыми надо тянуться, то мне сейчас трудно защищать и спорить. Такое кино тоже имеет право на существование. Я — за другое кино. Я работаю в том жанре, где, как мне кажется, бормотание невозможно.
Оганесян: Скажем, подыгрывание — типа реалити-шоу?
Сурикова: Да, например, мы с вами сидим, я вам говорю: «Я вас люблю», вы мне говорите: «Я вас тоже люблю» — и все безумно счастливы. Но говорить о кончине отечественного кинематографа я бы не стала, потому что есть очень много интересных работ и молодых ребят. За те деньги, которые в основном получает наше кино, снять кино… Я знаю, что у вас есть вопросы (мы с вами говорили об этом) о высоком уровне голливудского кино. Я была на фестивале в Америке, он был любопытным. Один из семинаров был о том, как можно снять кино всего за четыре миллиона долларов. Вот как? Как бедный режиссер может такое кино снять?
Оганесян: А за сколько снимают у нас?
Сурикова: Не будем вслух говорить об этом. Но это одна из основных проблем нашего кино.
Оганесян: Тоже за четыре миллиона — только рублей?
Сурикова: Немножко больше, но все равно это копейки. И каждое мое утро как режиссера начинается с того, что ко мне приходят и говорят: «Денег нет и не будет. Будет один, а не десять, как вы хотите».
Оганесян: Четыре миллиона рублей — это, по-моему, состав любого документального режиссера. Для документального кино это нормально, даже более чем. Вы правы, Голливуд — тема неизбывная, когда мы говорим о кино. Людмила из Москвы: «Не кажется ли вам, что сегодня мы живем в век полной и безоговорочной победы Голливуда, американского кинематографического языка, американских мастеров компьютерной графики?».
Сурикова: Людмила, прокат отдан людям, которым совершенно не хочется ни работать над предложением нашего кино нашим зрителям, ни поддерживать его, ни рекламировать. Естественно, Голливуд живет полнокровной жизнью в наших кинотеатрах. У нас есть талантливые ребята, талантливые компьютерщики. Они могут делать очень интересные вещи, и наверняка все могло бы быть на десять голов выше, но проблема денег и проката очень остра и неприятна.
Оганесян: Вы, наверное, смотрели фильм «Щелкунчик»?
Сурикова: Еще нет.
Оганесян: Как вы относитесь к сочетанию русского авторства (почитатели Кончаловского, наверное, сказали бы «русского гения») и американской технологии? Фильм оставил неоднозначное впечатление, поэтому не буду давать ему оценку.
Сурикова: Кончаловский — человек мира, поэтому он заслужил право быть таким, снимать вот так, вести себя так, писать так, жить так. В свои 70 лет родить двоих маленьких детей. Когда-то одному нашему известному режиссеру, очень талантливому, исполнилось 70 лет, Николай Трофимович Сизов, тогда генеральный директор «Мосфильма», пошел в ЦК партии просить, чтобы ему дали Героя социалистического труда. На что чиновник строго посмотрел на Сизова и сказал: «У него есть любовница». Сизов не растерялся и сказал: «Если у человека в 70 лет есть любовница, ему тем более надо дать Героя социалистического труда». Этот чиновник рассмеялся, и тот человек получил звание Героя соцтруда.
Оганесян: Сегодня все, даже президент нашей страны, высказывают переживания о том, что утекают мозги. На самом деле, они продолжают утекать, хотя этот процесс сейчас происходит медленнее, а некоторые даже возвращаются. Тем не менее, к сожалению, по прошлым годам утечка очень большая. Например, талантливый ученый, недавний лауреат Нобелевской премии, который уехал работать в Великобританию. Почему процесс оттока талантов не наблюдается в области кинематографии? Либо я чего-то не знаю?
Сурикова: Нет, оттока нет. Они поедут, наберутся чего-нибудь и приезжают сюда.
Оганесян: Возвращаются?
Сурикова: Да.
Оганесян: С чем они возвращаются?
Сурикова: С большими знаниями.
Оганесян: То есть, это идет им на пользу?
Сурикова: Безусловно.
Оганесян: Значит, здесь другой процесс?
Сурикова: Да. Мы просто немногих знаем. Там работают наши ребята. Если, скажем, взять американцев, то они очень чутки к языку. Они очень не любят, когда говорят не по американскому (варианту — прим.ред).
Оганесян: И кинематографический язык тоже должен быть сходным?
Сурикова: Кинематографический язык подбежит. Я говорила с Сергеем Бодровым. Он сказал: «Понимаешь, работают 150 человек, съемочная группа, и каждый свой винтик завинчивает. Мне столько людей не нужно. Но у них так положено. И если тебе дается возможность снимать кино, то ты будешь говорить их языком с их людьми». Естественно, у тебя есть имя, потому что Сергей Бодров приехал туда уже с именем.
Оганесян: У него особый национальный стиль. Есть ли кинематографический русский стиль, присущий нам? Это не вызывает отторжения? Может быть, это некоторая стена?
Сурикова: Об этом имеет смысл поговорить с Дондуреем.
Оганесян: С Дондуреем мы хорошо знакомы. А почему вы не хотите говорить на эту тему?
Сурикова: Не не хочу. Это же все-таки особая профессия — анализировать происходящее и делать выводы. Поскольку я работаю здесь, я была приближена к Голливуду в 1987 году, когда моя картина «Человек бульвара Капуцинов» получила первый приз на фестивале «Женщина в кино» в Лос-Анджелесе. Вокруг меня тогда было еще очень мало наших. Стали крутиться какие-то агенты, которые предлагали. Но у меня, во-первых, не было языка, я тогда с перепугу только написала стихотворение на английском, потому что была какая-то концентрация напряжения. Я вдруг чуть-чуть заговорила. Во-вторых, не было таких идей. Зачем? Почему? У меня там все в порядке.
Я уехала, посмотрев на Савелия Крамарова, Олега Видова, и поняла, что они там одиноки и не востребованы. Представьте себе, Савелий Крамаров, которого здесь узнавала каждая собака. В мою честь устраивали прием в ресторане. Меня везут американки, и я через переводчицу рассказываю. Они мне сказали: «Там будут ваши актеры — Савелий Крамаров, Олег Видов». Я говорю: «Вы знаете, он, когда ведет машину, так смотрит, потому что он косит». Они посмеялись. Пришли мы на этот прием, а Савелий, оказывается, исправил косоглазие.
Оганесян: То есть, вы со спокойным чувством съездили в Голливуд, посмотрели на все это, и на Крамарова, и на Видова, и решили уехать обратно?
Сурикова: Второй раз мы ездили с Михаилом Боярским и Ларисой Луппиан.
Оганесян: И никакого чувство того, что можно было поработать, у вас не возникло?
Сурикова: Нет. Во-первых, если покорять Голливуд, то надо это делать все-таки гораздо раньше. Во-вторых, надо сразу вписываться с хорошим знанием языка и всего остального. Я отдавала себе отчет в том, что и жанр, в котором я работаю, и юмор, который мне близок, не всегда прорывается.
Оганесян: Я к этому и подходил. Понятно, юмор в каждой стране специфический. А вы от общения (это затасканная тема) обогатились или вы нет?
Сурикова: От общения с американцами?
Оганесян: Да. Если можно, коротко.
Сурикова: Во-первых, я вообще не выезжала никуда. А тут выехала — и сразу в Америку. Во-вторых, я увидела, что они живые, веселые, достаточно открытые. Общение было легким и прелестным. В-третьих, я поняла, что хочу жить и снимать на родине.
Оганесян: Мы продолжаем программу. Напоминаю, гость программы — Сурикова Алла Ильинична, народный артист России. Народный артист СССР — наверное, еще?
Сурикова: Нет, не настолько.
Оганесян: Это хорошо прозвучало. И тем не менее настолько, что вы лауреат правительственных и других премий. Шестого ноября прошлого года у вас был юбилей, я уже говорил об этом. Вас поздравил президент, и вот сейчас, когда мы собирали вопросы для вас, объявив в Интернете о вашем приходе, мы получили тоже поздравления. Можно, я не буду их перечислять — это займет много времени. Как прошли для вас эти дни?
Сурикова: Всем спасибо.
Оганесян: Да, это было радостно. У вас трое внуков. У вас же такая общественная ипостась и очень богатая семейная. Дочка, пишущая стихи, как и вы. Трое внуков…
Сурикова: Стихи она писала и в молодости, сейчас у нее проза. Она написала книгу «Несладкий кофе» — такие отдельные рассказы, которые объединены героиней в одну книгу.
Оганесян: Это творческая семья. А внуки тоже?
Сурикова: Да. Коля (это средний внук, ему 14 лет, он учится в 9 классе) хочет быть тележурналистом.
Оганесян: Почти коллега.
Сурикова: Он очень легко ведет интервью.
Оганесян: Сколько же ему лет?
Сурикова: 14.
Оганесян: Да, это уже молодой человек.
Сурикова: Младший, Тема (ему 5 лет), сначала хотел быть пенсионером, но потом сказал, что хочет сниматься, но играть бандюков. А старший, Ваня, заканчивает актерский факультет Славянского университета имени Державина и отдельно занимается вокалом. Снимается время от времени. И у меня снимался немножко. Вот такая веселая компания.
Оганесян: Они вам какой-то домашний концертик устроили?
Сурикова: Я им сказала, мол, ребята, если кино кончится, я беру вас в подземный переход. Я буду играть на барабане, поскольку я в пионерском лагере была барабанщицей (значит, чувство ритма какое-то есть), а Ваня и Тема будут петь. Коля будет играть — он учится играть на чем-то. В общем, я думаю, мы не пропадем, заработаем.
Оганесян: Да.
Сурикова: Повесим табличку «народный артист». Мне больше нравится народная артистка, хотя правильно «народный артист», как вы и сказали. На значке, который мне был подарен, написано «народный артист», хотя, в общем, народный режиссер. Повешу табличку и будем выступать.
Оганесян: У вас могут быть там и литературные состязания. Дочка написала или пишет книжку «Несладкий кофе».
Сурикова: Написала.
Оганесян: Ясно. Я так понимаю, что можно и продолжать.
Сурикова: Да. У нее есть также и стихи. Я не помню ее стихов, но вот одно из них: «Недавно мы шли по такой заснеженной аллее, / И я вспомнила строчки „Тропинки сходятся в снегу, сдвигая белые колени. / И пальцы веток занемели, и я согреть их не могу“. Дальше я не помню.
Оганесян: Это ее или ваши стихи?
Сурикова: Ее.
Оганесян: Хорошо. Теперь перейдем к вам, а то мы пока в тени внуков и детей. «Мои чуть-чуть стихи».
Сурикова: Дочка выпустила книжку к моему юбилею, чтобы я могла подарить друзьям. Сейчас я переделаю немножко, выброшу кое-что.
Оганесян: А «чуть-чуть стихи» — это из скромности, как я понимаю?
Сурикова: Да, потому что это все-таки не стихи, а стихи чуть-чуть.
Оганесян: А можно что-нибудь из вашего творчества?
Сурикова: «В подземных переплетах / Подснежников пора. / Меня ограбил кто-то, / А я кричу „Ура“. / Да потому что мартом / Покрылся ледоход / И салютует матом / Подвыпивший народ». Или «Сама с собой поговорила, /Сама с собою разошлась. / Себе на память подарила / Времен натянутую связь. / Не выяснивши отношения, / Прикончив баночку варенья, / Сварганив вдруг стихотворение, / Сама с собою спать легла. / А дверь со сквозняком жила». Вот что-то такое собираем.
Оганесян: Оригинально. Каким тиражом это издано?
Сурикова: Да какой там тираж!
Оганесян: То есть чуть-чуть мои стихи чуть-чуть тиражом?
Сурикова: Конечно.
Оганесян: Понятно.
Сурикова: Для друзей.
Оганесян: Есть очень коварный вопрос.
Сурикова: У меня была книга, которая выпущена в серьезном издательстве большим тиражом. И меня уговаривают сейчас написать новую редакцию, потому что прошло уже много времени. Книга о кино называлась «Любовь со второго взгляда». О людях, с которыми мне в кино довелось встречаться, работать, дружить. О фильмах, о разных разностях.
Оганесян: Коварный вопрос, очень оригинальный, совершенно неординарный, никогда не задающийся. «Каковы ваши дальнейшие творческие планы?». Это действительно интересно.
Сурикова: Планов громадье — денег гораздо меньше. Я в разных вариантах. Например, Владимир Владимирович Путин как-то на встрече с молодежью дал совет слушать книги.
Оганесян: Аудиокниги?
Сурикова: Да, а не читать, потому что нет времени. И я в машине сейчас умудряюсь еще и кино смотреть в пробках.
Оганесян: Но вы не за рулем, наверное?
Сурикова: Естественно, за рулем.
Оганесян: За рулем смотреть кино, Алла Ильинична?
Сурикова: В пробках.
Оганесян: Ясно. Но надо вовремя переключить внимание и сознание.
Сурикова: Слушать книги — одно удовольствие. Например, я послушала питерского писателя Илью Стогова. Очень симпатичные, иронические детективы. Мне даже захотелось что-нибудь такое поснимать. Когда-то я делала десятисерийный фильм «Идеальная пара». Это тоже иронический детектив. Потом Саша Каневский прислал мне книжку «Кровавая Мэри». Тоже детективная история, достаточно ироничная, в чем-то жесткая. Из этого тоже можно было бы сделать что-нибудь сериальное.
Сейчас у меня есть прелестный сценарий, называется он пока «Полный вперед». Такая детско-спортивно-семейно-приключенческая эксцентричная комедийная история. Может быть, сниму это. Еще есть актрися Аня Варпаховская, с которой я работала в трех картинах и дружу много лет. Меня волнует история ее жизни и жизни ее отца. Она дитя Колымы, где встретились ее родители — театральный режиссер Леонид Варпаховский и певица Дуся Зискинд. Они встретились, полюбили друг друга, и от этой любви на Колыме родилась Аня. Можно снять кино об этой любви, о молодости, которая побеждает все: страх, жестокость, невероятно тяжелые условия жизни. Сквозь все это пробивается росток любви. Молодость непобедима. Она брала свое и в тех условиях.
Оганесян: Любовь и молодость непобедимы. Можно сказать, девиз.
Сурикова: Дать молодежи другое движение.
Оганесян: Понятно. Мы говорим сейчас о вашем творчестве. Есть еще вопрос от Тамары из Твери. Она спрашивает: «Уважаемая Алла Ильинична, какие из созданных вами фильмов самые любимые именно для вас самой?». А я от себя добавлю: и почему?
Сурикова: Конечно, всегда болеешь за картину, которая крайняя. Потому что она еще жива.
Оганесян: Последние дети больше любимы.
Сурикова: Еще раны не зажили, еще ты переживаешь, что она попала в прокате в не те руки. Еще прислушиваешься ко всяким словам. А если отвлечься от этого, то я очень люблю две короткометражные картины. Одна из них это клип «Леди Гамильтон» с Николаем Петровичем Караченцовым и с Ольгой Кабо. Это такой маленький мюзикл, очень хороший.
Оганесян: Какого года?
Сурикова: Это где-то 1997-1898 годы.
Оганесян: К сожалению, я их не видел. А что еще?
Сурикова: Иногда его показывают по телевидению, особенно на вечерах, связанных с Колей Караченцовым. И еще картина, которую я сняла совсем недавно, в мае позапрошлого года. Это пятиминутный фильм «Королева» с Машей Мироновой. Женщина выскакивает из дома взлохмаченная, неприбранная, прыгает в машину, сажает туда ребенка, едет на работу. По дороге она завозит сынишку к отцу и потом выбрасывает на сиденье косметику. Это по мотивам собственной жизни. И на светофоре начинает краситься, приводить себя в порядок, переодевается. Мужики смотрят из автобусов, как она что-то снимает, что-то подтягивает. И возле музыкального центра выходит королевой. Шарф красный развивается, каблучки.
И мужики, которые спускаются сверху, кто — визитку, кто — розочку, кто — улыбку. Она идет королевой. Все происходит под музыку — слов там практически нет (это интерпретация каприччиозо Рондо Сэн-Санса). Потом крупный план. Кажется, что она играет, но по лицу текут черные слезы — она же красилась. И она на кухне режет лук, роза стоит. Ради того, чтобы пройтись мимо мужчин эти две минуты, надо быть королевой. Потом можно резать лук. Но воспоминания все равно дороги нам.
Оганесян: Когда вы начали говорить, я подумал, что вы говорите про себя. Но это не фильм, а какой-то клип. А когда вы завершили, я понял, что это не клип, а фильм. Хорошо, спасибо. Вопрос слушателя.
Татьяна из Москвы, слушательница: «Алла Ильинична, здравствуйте. Я журналист. Совсем недавно на „Мосфильме“ состоялось вручение национальной кинематографической премии „Золотой орел“. Лучшим игровым фильмом признана работа Алексея Попогребского „Как я провел этим летом“, а лучшим режиссером признали Алексея Учителя за фильм „Край“. Как вы оцениваете итоги фестиваля? Кстати, существует еще и кинематографическая премия „Ника“. Скажите, какая разница между этими двумя премиями?».
Сурикова: Я считаю, что обе картины достаточно мощные, интересные. Фильм Попогребского — это фильм сына моего сокурсника по высшим режиссерским курсам, поэтому я болельщица этой картины. Достойные фильмы, и я могу только порадоваться. Очень трогательно на сцену вышел, актер, который снимался у Попогребского, набрал его мобильный. Попогребский в это время монтировал новую картину в Берлине. Он включил громкую связь, и мы все слушали, как на том конце провода счастлив был этот молодой автор. Мы порадовались все за него, потому что это вполне такая заслуженная награда.
Насчет разницы между «Никой» и «Орлом». Если говорить об этом всерьез, то, наверное, она будет оценена лет через 10 критиками, киноведами и вами. Когда пройдет время, когда накопится история. Сегодня для меня это разница в названии. Это не фестиваль, а премия одна. Одна премия называется «Ника», другая называется «Золотой орел».
Оганесян: У вас есть фестиваль, который называется «Улыбнись, Россия». Фестиваль комедий. Тут уже разница, наверное, есть?
Сурикова: Да, у меня есть фестиваль. Разница есть.
Оганесян: А что еще отличает?
Сурикова: Я считаю, что название «Улыбнись, Россия» должно быть национальной идеей, слоганом на все времена. Как говорил Чаплин, жизнь не есть чередование похорон. На самом деле, даже на похоронах есть место улыбке, потому что все мы смертны, к сожалению, еще никто не возвращался оттуда. Говорят, Иисус Христос воскрес. Почему-то он улетел, не показавшись нам. И мне кажется, что это очень важно.
Возник этот фестиваль в 1999 году, когда кино вообще развалилось, а комедия — тем более. Для меня это было очень важно как для человека, причастного к этому жанру. Я люблю комедию как зритель и как режиссер. Мне очень хотелось ее поддержать. Началось это с фестиваля в Краснодаре. Там был фестиваль комедийного музыкального фильма. Но потом мне позвонил инициатор этого фестиваля Гена Дубров и сказал, что он — пас и больше проводить не будет. Нет поддержки, нет денег.
Я это древко схватила, подняла. Интересно в нашей стране то, что если ты чего-то придумываешь и пытаешься этого добиться, то добиваешься. Если не опускаешь руки, то потом бежишь впереди паровоза и гудишь, потому что придумал это ты. Я обратилась в Министерство культуры (тогда — Федеральное агентство), и они меня поддержали. И вот уже одиннадцатый год мы проводим этот фестиваль. На фестивале вручается премия за вклад в комедию, и уже два года вручается премия за вклад в чувство юмора страны. Вторую премию получили Жванецкий и Хазанов. В этом году — Леня Якубович. И еще лежит у меня такая плакетка для нашего министра иностранных дел.
Оганесян: Для Сергея Викторовича Лаврова?
Сурикова: Да, тоже за чувство юмора. За вклад в чувство юмора страны с замечательными стихами. Там написано: «Сергей Лавров министр что надо, и в жизни было множество мгновений, когда его улыбка дипломата спасала всю страну от потрясений». Как только у него найдется время, мы ему вручим.
Оганесян: Это ваши стихи?
Сурикова: Нет. Это делал специальный человек.
Оганесян: Хорошо. Вы затронули мировоззренческую тему, совершенно не комедийную. Вы атеист, вы так говорите о молодости, о любви. Вы ведь думаете, что мы умираем — и все?
Сурикова: Я еще не достигла того состояния, когда приближаюсь (к этому — прим.ред.), когда хотелось бы поверить в загробную жизнь и в то, что там у нас будет продолжение.
Оганесян: У вас очень кинематографический подход. Надо представить именно не вечность (потому что это трудно представить), а именно загробную жизнь, пока не даны какие-то детали. Ведь сказано, что детали там такие, что нам это не может и привидеться. Но это нас уведет очень далеко.
Сурикова: Да, не будем сейчас дискутировать на эту тему.
Оганесян: Да, не будем сейчас дискутировать. Но вы, наверное, ответили на вопрос. Хотя вы могли бы не отвечать — он очень личный. Спасибо вам. Есть вопрос в развитии темы комедии. Он безымянный. Можно, я его вам задам?
Сурикова: Задайте безымянный, захочу — отвечу.
Оганесян: Вас традиционно считают мэтром комедийного жанра. Расскажите, какие российские комедийные фильмы, созданные в последние годы, вам понравились? И как вы оцениваете положение в кинематографе вообще? Здесь имеется в виду не только российский, а мировой — с жанром комедии. Современное кино и комедия вообще, не обязательно российская.
Сурикова: Сейчас комедия стала чуть ниже по уровню. Я не могу сказать, что она стала не смешнее, нет, смешного много, но юмор немножко ниже. С моей точки зрения, на это есть несколько причин, в том числе, как ни странно, вседозволенность. Она снижает планку юмора. Когда, скажем, был юмор Горина, Брагинского, Жванецкого, то это был юмор интеллектуальный, высокий, духовный, не позволяющий себе опуститься до, извините, голой попки на экране. Как я нежно и красиво сказала. Правильно было бы сказать «до голой задницы». Вспомнила. У меня в трех картинах снимался Леня Ярмольник и являл народу эту самую часть тела. В картине «Две стрелы». Можно, расскажу?
Оганесян: Ну, что ж, мы не показываем, мы рассказываем.
Сурикова: Для картины «Две стрелы» снимался эпизод, когда каскадер должен прыгнуть за камень. Первобытные люди. За камнем сидит женщина, она рвет на нем одежду, и он голый должен выбежать. И каскадер Саша Жизневский, который должен был прыгать, сказал: «Прыгну с любой высоты, но голым не побегу». Я посмотрела, кто из артистов по фигуре подходит. Говорю: «Ленечка, побежишь?» Он говорит: «Запросто. Только девчонок уберите, а то ослепнут от счастья, когда буду бежать на них». И вот Саша прыгнул, Леня, приготовившись, сидел за камнем, потом побежал — сняли. Все замечательно. Потом Леня подходит к Саше и говорит: «Дурак ты, дурак. Прыгал ты, а бежал я. Потом смонтируют, и вся страна будет думать, что задница твоя, а не моя».
Оганесян: А это снижение жанра комедии, даже не жанра комедии, а юмора в комедии, скажем так. Но вы правы, Задорнов кому-то нравится, кому-то нет. Он об этом говорил. Когда кто-то падает в лужу, можно смеяться, кому-то смешно. Но вообще-то надо поднять человека, помочь.
Сурикова: Плюс еще телевидение во многом. Я хочу сказать еще: раньше, когда, скажем, человек падал в лужу, мы видели в этом падении систему или еще чего-то такое.
Оганесян: Если номенклатурный товарищ?
Сурикова: Да. А сейчас уже нет. Это еще и наше восприятие. Плюс, я говорю, телевидение, которое понижает, в общем, этот уровень юмора, позволяя себе говорить обо всем и называя все места по-всякому.
Оганесян: Конечно, снижение языка, которым мы говорим, и юмора. У меня вопрос о взаимоотношении телевидения и кинематографа, современного кино. Большое количество сериалов, теперь их называют вертикальными, горизонтальными. Придумывают уже какие-то дефиниции, очень тонко различающие в очень толстых обстоятельствах таких сериалов. Еще умудряются вокруг этого создавать какую-то псевдоинтеллектуальную критику, которая, наморщив лоб, говорит о таких вещах, о которых, в общем-то, что и говорить. Дважды два четыре. Но, тем не менее, каково влияние этих телесериалов на кинематограф? Одно время говорили, что это хорошо, это оживляет наш кинематограф. Потому что телесериал как сообщающийся сосуд с кино, это все равно кино. Другие говорили, нет, это порча. К какому лагерю вы принадлежите? Я совершенно над схваткой.
Сурикова: Когда нет работы, а сегодня в кино опять нестабильное состояние, потому что восемь студий, которые вроде бы получили деньги. Как они будут справляться? Пришли какие-то бумаги, которые должны определить лидеров в кино. Совершенно не понимаю…
Оганесян: А кто будет определять?
Сурикова: Надо заполнить какие-то анкеты, которые студия посылает, чего она сделала, какие у них прокатные достижения. Куда-то посылают.
Оганесян: То есть, ЭВМ будет просчитывать? Это называется «приехали».
Сурикова: Если Фонд или ЭВМ сочтет возможным назвать лидером, тогда вам дадут деньги. Пока система: одно разрушили, другое еще не создали. Поэтому, конечно, сериалы — разного уровня. Есть, скажем, сериал Коли Досталя — это все-таки кино, разбитое на серии. Или сериал Урсуляка — это достойное кино. Плюс есть сериалы на потребу дня: о чем-то поговорили, или ребенок не от того, или муж ушел к другой, или кто-то кого-то убил. Такие обычные, нормальные истории я не смотрю. Ничего не могу сказать, потому что я практически их не смотрю. А если смотрю, то смотрю несколько кадров и переключаю на следующую программу.
Иногда мне достаточно посмотреть картинку, чтобы понять. Скажи мне, кто у тебя на экране, и я скажу тебе, кто ты. Какие-то такие общие ощущения. И все — мне не нужно смотреть это полностью. Хотя недавно ночью включила телевизор. Но это был не сериал, а фильм «Мальчик в пижаме», по-моему. Я не смогла оторваться, досмотрела до конца. Хорошая работа. Очень интересно сделана. Немецкая картина, по-моему.
Но это редко бывает, потому что я смотрю телевизор, только когда уже ложусь спать. Но чаще с книгой, чем с телевизором. А мой муж приходит с работы, садится, и собака садится рядом. И собака ест под телевизор свой сухой корм, хрустяшки. А без телевизора как-то не очень хорошо идет. И им все равно, что они смотрят. Они думают о своем, и в телевизоре что-то мелькает, а они смотрят. Собака ест, муж смотрит.
Оганесян: Прям кинематографический сюжет. Кстати, очень клиповый.
Сурикова: Что еще дают сериалы? Они дают актерам работу. Единственное, тут возникает обратная сторона: звезды вдруг возникают на пустом месте. То есть, снялся в пяти сериалах, и его уже узнают на улице, он уже супергерой. Он уже с агентом. К нему уже на кривой козе в дождливую погоду не подойдешь. Но весь мир живет с сериалами под мышкой. Чем мы отличаемся? Ничем. Главное, что это дает работу и возможность какого-то тренинга.
Оганесян: Можно я сыграю такой блиц? У нас осталось чуть больше трех минут. У нас действительно есть такая игра, когда мы опаздываем и у нас много вопросов. Можно?
Сурикова: Давайте попробуем.
Оганесян: Очень быстро. И короткие ответы. Как вы относитесь к фестивальному фильму? Продолжаем эту тему, потому что есть какая-то нишевая среда для профессионалов. Это хорошо, плохо?
Сурикова: Есть режиссеры, которые делают кино исключительно для фестивалей. Есть фестивали, которые любят, когда мы показываем себя, вывалявшимися в грязи, со струпьями, с язвами. А если мы показываем, как мы хорошо живем, какие у нас хорошие люди, — такие фильмы на фестивалях не появляются, потому что их не берут. В конце концов, это право каждого художника — выбирать, что он делает. Делает кино, которое посмотрят его соотечественники, потому что будет много копий, все увидят и получат удовольствие. И, может быть, отдохнут, как на «На измене» и «На крючке» — две комедийные картины последнего времени. Или вдруг пробьется на фестиваль в Роттердам, где он покажет, как плохо живут у него в стране, какие все дураки, пьяницы и бомжи.
Оганесян: Так было всегда. «Как европейскому кино удается отстаивать свои позиции под натиском американского? Елена из Ярославля». Она ссылается на прошлый год, который был Годом Франции в России. Этот год, кстати, был Годом итальянской культуры в России. Два великих европейских кинематографа выживают вообще?
Сурикова: Я боюсь тут быть не очень компетентной, но думаю, что, во-первых, есть какие-то специальные льготы для родного итальянского кино. Во-вторых, от проката иностранных картин деньги идут на возрождение национального кино. То есть, целый ряд очень важных вещей, которые дают возможность не утонуть.
Оганесян: И последнее. Как вы относитесь к Никите Михалкову? Как кто из мира кино к нам ни придет, обязательно этот вопрос.
Сурикова: Он очень талантливый.
Оганесян: Почему все спрашивают про Никиту Михалкова? Мы знаем, что он талантливый.
Сурикова: А что вы хотите от меня узнать? История покажет. Давайте не оценивать его сегодня.
Оганесян: Что покажет история?
Сурикова: История оценит. Я не знаю, я не могу ничего сказать. Он — талантливый режиссер, талантливый актер. В основном вызывает споры его общественная деятельность. Время покажет, кто прав.
Оганесян: Спасибо. И последний вопрос сами себе задайте, пожалуйста. Что бы вы хотели, чтобы я у вас спросил, но не спросил?
Сурикова: А вы спросите у меня про мою собаку.
Оганесян: Расскажите, пожалуйста, про кроличью таксу, которая живет у вас дома.
Сурикова: Ее зовут Фая. Она снимается на телевидении, участвует во всех журнальных статьях, которые пишут о ней и немного обо мне. Я присоседиваюсь к ее славе. Благодаря ей меня иногда тоже снимают. Мне ее подарили студенты. Это был подарок на день рождения четыре года назад. Сейчас это маленькое существо настолько вошло в нашу жизнь. Три кило. Ноги короткие. Она — необычная такса: у нее волосы, хвост торчит трубой.
У меня есть фотографии, которые я сделала. Теперь хочу сделать фотовыставку: моя собака, виды из моего окна (у меня действительно очень красивые виды из окна) и манекены. Я еще снимаю манекены в разных городах. У меня к ним особое отношение. Это будет следующее мое проявление. Я не умею рисовать, но очень хочется. Видите, сижу разговариваю с вами и все время чего-то рисую. Но фамилия-то — Сурикова. «Утро стрелецкой казни». Надо соответствовать.
Оганесян: Но это новый этап вашей жизни. Мы это вам пожелаем. Вообще, любой артист — это художник. Алла Ильинична Сурикова, кинорежиссер, народный артист России. Спасибо за ответы на наши вопросы. Всего доброго!
Источник: rus.ruvr.ru