Профессор Андрей Золотов, заслуженный деятель искусств, действительный член Российской академии художеств, член Союза композиторов
Профессор Андрей Золотов, заслуженный деятель искусств, действительный член Российской академии художеств, член Союза композиторов
Известный российский музыкант Владимир Виардо, удостоившийся в 1973 году Золотой медали на Международном конкурсе имени Вана Клиберна, проникновенно играл Шуберта (соната ля-мажор, посмертная) и Мессиана (восемь прелюдий, из которых одна названа автором «Колокола страдания и слезы прощания»). Все в этот вечер воспринималось символически. Все в эти дни, овеянные печалью по Клиберну (календарь приближает сороковой день), полнится благодарным чувством к артисту и вспоминанием-переживанием его человеческой истории, оказавшейся вдруг и нашей личной — вполне художественной историей.
Кончина художника открывает нашему чувству совсем нежданный, таинственный путь к его сердцу, продолжающему волновать пространство жизни.
Соединённые Штаты Америки простились с Клиберном как с национальным достоянием. И это достойно. Прощаемся и мы. Расставание будет долгим — в просторах Времени прошедшее совсем не сразу становится окончательно прошлым, или не становится вовсе.
Его игре было свойственно глубокое возбуждение. Его сила вырастала из масштаба чувств в их изумляющей тонкости, обретающей величие непосредственности и… наивности. Легендарный пианист Ван Клиберн. Биография
Генрих Густавович Нейгауз писал в 1960 году (через два года после явления Клиберна на Первом международном конкурсе имени Петра Ильича Чайковского) в связи с уже гастрольным клиберновским концертом в Москве: «Итак, наивность покоряет прежде всего сердца миллионов слушателей Вана Клиберна. К ней надо прибавить всё то, что видно невооружённым взглядом, вернее, слышно невооружённым слухом в его игре: выразительность, сердечность, грандиозное пианистическое мастерство, предельная мощность, а также мягкость и задушевность звука, способность перевоплощаться, правда, еще не достигшая своего предела (вероятно, по молодости лет), широкое дыхание, „крупный план“. Его музицирование не позволяет ему никогда (не в пример многим молодым пианистам) брать преувеличенно быстрые темпы, „загонять“ произведение. Ясность и пластичность фразы, превосходная полифония, чувство целого — не перечесть всего, что радует в игре Клиберна. Мне представляется — он самый настоящий яркий последователь Рахманинова, испытавший с детских лет всё очарование и поистине демоническое влияние игры великого русского пианиста»…
Нейгауз во всем поэтически точен. Говорю так не из исторического пиетета и совсем личной ученической святой любви к великому музыканту и редкостного чувства писателю об искусстве, но из внутренней обязанности свидетельствовать правду соединяющего художественного переживания, ибо воочию видел и слышал, слышал и видел Клиберна (здесь «перемена мест слагаемых» имеет своё значение) и в том концерте 60-го года, на который откликнулся Нейгауз, и в последующих появлениях вдохновенного пианиста в Москве с концертами и, что должно быть особенно ценно — в том самом 1958 году, когда Клиберн возник на Первом конкурсе Чайковского.
В ту пору автор этих строк — совсем юный критик — публиковал в газете «Московский комсомолец» отчеты с конкурса. В номере от 8 апреля 1958 года можно было прочесть следующую мою реляцию: «В первый день второго тура конкурса пианистов весь зал восторженно приветствовал студента 1-го курса Пекинской консерватории Лю Ши-Куня (то был действительно дивный артист, исторгнутый в небытие „Культурной революцией“ в своей стране в свое время — А. З.), а вчера в течение почти четверти часа все собравшиеся в Большом зале консерватории аплодировали молодому американскому пианисту Ван Клиберну, который исполнил прелюдию и фугу Танеева, 1— ю часть соль— мажорной сонаты Чайковского, фугу Барбера, Фантазию Шопена и 12— ю Венгерскую рапсодию Листа. Ван Клиберну аплодировали даже члены жюри»…
Членами жюри, аплодировавшими Клиберну уже в первом туре, были Генрих Нейгауз и Святослав Рихтер (аплодировать членам жюри не полагалось, но я видел это своими глазами, оказавшись в рядах перед жюри). Оба изначально ставили Клиберну самые высшие баллы и тем определённо и решающе повлияли на итоговую оценочную «математическую» величину — без неё никакие эмоциональные вихри в публике и никакие политические соображения во имя укрепления советско-американских отношений не могли бы иметь сколько-нибудь реальных последствий на пути Клиберна к Первой премии. Ореол Клиберна-триумфатора реально сложился лишь в третьем туре Конкурса — председатель жюри Эмиль Гилельс широким жестом пригласил тогда удивительного юношу выйти после конкурсного выступления на поклон к публике.
Всё дальнейшее известно — Никита Сергеевич Хрущев в Большом зале Консерватории на торжестве закрытия Конкурса. Первая премия Клиберну. Мировая известность. И безыскусная любовь России.
В один из последующих приездов в Москву, в 80-е, на его концерте был и Михаил Сергеевич Горбачёв. Хорошо помню, как по завершении программы (Первый концерт Листа и Первый Чайковского с оркестром Московской филармонии под управлением Дмитрия Китаенко) Клиберн, обращаясь с восторженным словом к Москве, России, публике и Горбачеву, попросил, и даже подчеркнул серьезность своей просьбы (с шутливой, конечно, интонацией), квартиру для себя в Москве. Концерт был благотворительный — 10000 долларов артист передал Советскому фонду культуры — можно было и квартиру попросить. Но право на сердечное внимание к себе, своему жизнесуществованию Клиберн испросить у московской публики, конечно же, мог. И он обрел это право в полном согласии с внутренним законом русской жизни.
«Своеобразен гений и собственным величием велик». Мысль эта принадлежит поэту Евгению Баратынскому. Она вполне соотносится с кругом жизни и творчества Вана Клиберна — художника с чертами гениальности.
Россия его возлюбила. Он ощутил здесь ту идеальность, в которой, коль он её ощутил, ему было действительно хорошо. И потому неоднократные появления Клиберна в Москве с концертами после 1958 года были живительными для него и желанными для нас. Он не разочаровывал нас. Мы искали и находили в его послеконкурсной игре все новые черты. Шалашов: Ван Клиберн был символом и душой Международного конкурса Чайковского
Искусство Клиберна с годами обновлялось. Источником обновления казалось его душевное постоянство. Думаю, так и было — до времени. Но эта душа органически не вписывалась в исчисляемый практицистскими «единицами мощности» концертный бизнес-поток. И душа закрылась в какой-то миг в изнеможении. Потому что все оставалось на своих местах: известность, легендарное имя, материальный комфорт и проистекающая из него определенная возможность отмечать молодые дарования на Международном конкурсе имени Вана Клиберна.
Художественная судьба Клиберна во всем необычайна. Но и необычайно драматична. В чём драматизм? Быть может, в принципиальном несовпадении импровизационного склада моцартианской артистической личности, сотканной из вдохновения великой музыкой (русской музыкой изначально и повелевающе) и божественно расположенной к идеальному существованию в идеальной среде (или среде, воспринимаемой как идеальная) — и неотвратимых реалий изнуряющего мирового концертного «производства», не предполагающего (в публике и обществе) той запредельной откровенности, которую нёс в себе Клиберн.
Явление искусства по имени Ван Клиберн не могло длиться слишком долго в пределах земной жизни артиста. Его искусство не стало, не могло стать высшим выражением творческого объективизма и недюжинной жизнестойкости.
Субъективное в Клиберне было его природой, и человеческой, и художественной. Но там, где он оказывался конгениальным избранному произведению и автору в нём — рождалась гармония естества и покоряла нас, внушая любовь.
Игра Клиберна внушала и слова о его игре, по-своему запечатлевшие самый момент услышания чистого сердечного тона, доносившегося из глубины звучавшего сочинения.
Написанное тогда о концертах Клиберна для газетного листа сегодня кажется написанным для истории («… Новое единение душ в атмосфере до боли близкой музыки. Обновление в переживании подлинности искусства, в переживании человеческого постоянства… Концерт Чайковского еще и еще раз обнаружил свою загадочность, неизбывную притягивающую тайну. Ван Клиберн к этой тайне причастен»)…
В игре Вана Клиберна было нечто рихтеровское. Нет, не масштаб и не уникальный, чисто рихтеровский творческий объективизм. Но полетность внутренней жизни артиста, пребывающего в музыке — это роднило его со Святославом Рихтером.
В 1982 году Ван Клиберн, по моей просьбе, дал интервью для документального телевизионного фильма «Хроники Святослава Рихтера». Вот его слова: «Я храню в памяти воспоминания о самом первом концерте Рихтера, на котором мне удалось побывать. Он исполнял Шуберта, посмертную сонату. Это было великое поэтическое исполнение. Исполнение, которое я буду долго помнить. Вся его личность источает такое тепло, такое духовное понимание музыки и жизни, что слушатели во всем мире, где бы он ни выступал, всегда хотят послушать его снова и снова.
Во время Первого конкурса Чайковского в Москве, в котором я принимал участие, Рихтер был членом жюри. И вот тогда я имел честь познакомиться с ним лично. Он был настолько искренен и естественен, всех подбадривал. Я никогда не забуду те минуты, когда нам удавалось поговорить о музыке. И еще. На меня произвело сильнейшее впечатление и воодушевило на более серьезную собственную работу высочайшее уважение, любовь к Святославу Рихтеру всех его коллег и великой аудитории советских слушателей. Такого рода любовь и обожание (я могу поручиться, говоря это) испытывают к нему и в Америке. Я считаю, что могу от имени всех музыкантов Соединенных Штатов Америки пожелать Святославу Рихтеру счастья и еще больших успехов в жизни»…
В этих словах глубокий человек и большой музыкант, светло и благодарно открытый всему великому в искусстве.
… Композитор Георгий Свиридов нередко, в наших долгих беседах, повторял, применяя к себе слова горячо любимого им Александра Блока: «Для меня Россия — Лирическая величина!». Сильный образ!
Перебирая сейчас памятные чувства, связывающие с Ваном Клиберном из США, ставшим возлюбленным юным героем для множества сопряженных с культурой людей в России, советской и постсоветской, мы вправе, кажется, вновь обратиться к Блоку, чтобы вместить в его слова всю красоту преисполненной артистизма души Клиберна. В нашей художественной памяти он — Лирическая величина.
Клиберн ушел в год 55-летия Первого конкурса Чайковского, на целых полвека пережив свой триумф и свое художественной вознесение. Академик Асафьев писал, что Чайковский изживал себя в музыке.
Жить-изживать себя — удел особенных личностей в искусстве, в творчестве как акте созидающего саморазрушения. Ван Клиберн из их числа.
31 марта 1962 года пианист сказал в интервью корреспонденту «Известий» в США Станиславу Кондрашову по случаю открытия в Москве Второго конкурса Чайковского: «Закрывая глаза, я всё ещё вижу аудитории, перед которыми я играл в Вашей стране». Должно быть, эти видения не оставляли его и в последние мгновения.
Глаза закрылись. Видеть остаётся нам. Видеть тех, в ком мы на миг обретали себя, дивясь узнаванию иных как своих.
То была Нечаянная радость.
*** ФОТОГАЛЕРЕЯ
Источник: aif.ru