Летом 1917 г. Павел Александрович Флоренский и Сергей Николаевич Булгаков жили в Абрамцево. Часами беседовали, бродя по абрамцевским полям и лугам. Вот так, в беседе, их и изобразил художник М. В. Нестеров. Булгаков задумчив, печален, может, предвидел разлуку с другом, предстоящее расставание с родиной? Флоренский полон веры в разумность мира, радость бытия. Догадывался ли он об опасениях Булгакова? Предвидел ли, как трагично сложится его жизнь? Друзья отлично понимали и мысли, и настроение друг друга: С. Н. Булгаков, глядя на нестеровский портрет, узрел в лице Павла Александровича благодатную тихость и просветлённолсть, в образе Флоренского — «небожителя», который, однако, был сыном и земли, её тяготы изведал и преодолел стоически, в нём вовсе не было идиллической наивности и примитивности; — революция не стала неожиданностью для отца Павла.
Летом 1917 г. Павел Александрович Флоренский и Сергей Николаевич Булгаков жили в Абрамцево. Часами беседовали, бродя по абрамцевским полям и лугам. Вот так, в беседе, их и изобразил художник М. В. Нестеров. Булгаков задумчив, печален, может, предвидел разлуку с другом, предстоящее расставание с родиной? Флоренский полон веры в разумность мира, радость бытия. Догадывался ли он об опасениях Булгакова? Предвидел ли, как трагично сложится его жизнь? Друзья отлично понимали и мысли, и настроение друг друга: С. Н. Булгаков, глядя на нестеровский портрет, узрел в лице Павла Александровича благодатную тихость и просветлённолсть, в образе Флоренского — «небожителя», который, однако, был сыном и земли, её тяготы изведал и преодолел стоически, в нём вовсе не было идиллической наивности и примитивности; — революция не стала неожиданностью для отца Павла.
Летом 1917 г. Павел Александрович Флоренский и Сергей Николаевич Булгаков жили в Абрамцево. Часами беседовали, бродя по абрамцевским полям и лугам. Вот так, в беседе, их и изобразил художник М. В. Нестеров. Булгаков задумчив, печален, может, предвидел разлуку с другом, предстоящее расставание с родиной? Флоренский полон веры в разумность мира, радость
Сергей Николаевич, священник и философ, дал такую характеристику Флоренскому: «В научном облике о. Павла всегда поражало полное овладение предметом, чуждое всякого дилетантизма, а по широте своих научных интересов он является редким и исключительным полигистром (всезнающим человеком), всю меру которого даже невозможно определить за отсутствием у нас полных для этого данных. Он более всего напоминает титанические образы Возрождения!»
В 1937 году отмечали столетие со дня смерти поэта. Собрания по этому поводу проходили во всех армейских подразделениях, в рабочих коллективах. Лозунги, посвящённые дате, как вы понимаете, одобрялись сверху. Знаете, какой лозунг встречал узников на Соловках? «Здравствуй, племя младое, незнакомое…» Вот вы улыбаетесь, а разве это смешно? Об этом написал дочери Флоренский. Причём, как я понимаю, это изуверство было не стороны лагерных работников. Тот же Флоренский писал тогда: «Получил газеты, которые наполнены Пушкиным. Всё это ерунда. Пушкин скажет своё слово, и это будет не похоже на то, что о нём пишут». Сергей Фомичёв: «Русская литература XIX века — мировой бестселлер
Вокруг судьбы Флоренского выстраиваются многие наши версии и вопросы: как мог он, воспитанный в нерелигиозной семье, переживший искусы богоискательства, придти к традиционной вере дедов — Церковному Православию? Как мог он совмещать священство (принятое в 1911 году) с занятиями физикой, математикой, инженерией, наконец, атомной энергетикой? Как удалось ему при огромной занятости создать такую гармоничную семью и успевать в каждом из своих пятерых детей видеть личность и бережно воспитывать её? Своей судьбой, последними мученическими годами в Бамлаге, на Соловках и безвестной мученической смертью отец Павел засвидетельствовал — созидание души и мира возможно всюду (по словам Псалмопевца «Аще и сниду во ад — и там есть Ты»), потому что творчество не в показной борьбе с силами зла, в «в трудовом отношении к миру» и «прикосновении голой души к голой душе» — так в Сковородине он делал открытия по вечной мерзлоте, на Соловках создал завод, писал стихи, проводил занятия с солагерниками.
Интерес к искусству пришёл к Флоренскому в детстве: в его семье любили читать Пушкина, Лермонтова, Диккенса, Шекспира, Гёте; с увлечением слушали музыку Баха, Гайдна, Моцарта, Бетховена, романсы Шуберта и Глинки. «Только это и есть настоящая музыка, — закрепилось во мне с самого детства», — вспоминал Флоренский. Он был даже убеждён, что музыка — его истинное призвание, а что «все остальные занятия были лишь суррогатом того, музыкального».
В гимназии Флоренский увлёкся физикой, геологией, астрономией, математикой, иностранными языками. Завёл тетради «Экспериментальные исследования» (как это делал Фарадей) и заносил в них наблюдения над природой, геологические, минералогические и археологические сведения, свои опыты и мысли. Самостоятельно изучал законы движения Ньютона, теории относительности и магнетизма Земли. Сам изготовлял инструменты, приборы для своих опытов. В 1900 г. Флоренский поступил на физико-математический факультет Московского университета.
После окончания университета Флоренскому предложили остаться при кафедре математики. Но порыв к знаниям, стремление познать высшую истину, целеназначение человека у Флоренского были столь велики, что он продолжает учиться, поступает в Московскую Духовную Академию. Становится магистром богословия, профессором философии, профессором живописи, он — математик, физик, инженер-электронщик, астроном, химик; он — историк искусства, поэт, музыкант, полиглот.
В 20-х годах П. А. Флоренский принимает участие в работе над планом ГОЭЛРО, руководит лабораторией испытания материалов, редактирует «Техническую энциклопедию», пишет книги «Мнимости в геометрии», «Диэлектрики и их техническое применение», одновременно заканчивая «У водоразделов мысли». Свою научно-исследовательскую и производственную деятельность Флоренский не прекращает даже в тяжелейших условиях ссылки: в Сибири работает на мерзлотной станции, на Соловках создаёт завод по производству йода и агар-агара (химическое вещество, необходимое в биологии и кондитерской промышленности) из морских водорослей, становится автором ряда открытий и изобретений…
Вернёмся к характеристике П. А. Флоренского, данной С. Н. Булгаковым: «Всё, что может быть сказано об исключительной научной одарённости о. Павла, как и об его самобытности, в силу которой он всегда имел своё слово, как некое откровение обо всём, является всё-таки второстепенным и несущественным, если не знать о нём самого главного. Духовным же центром его личности, тем солнцем, которым освещались все его дары, было его священство».
Сам Павел Александрович вспоминал, как засиял ему свет истины: в минуту отчаяния, глубокого внутреннего перелома, — «…в это мгновение тончайший луч, который был не то зримым светом, не то — неслышанным звуком, произнёс имя — Бог. Это не было ещё ни осияние, ни возрождение, а только весть о возможном свете… Мне это было откровением, открытием, потрясением, ударом: «Нет, нельзя жить без Бога!»»
Обретя духовную истину, Флоренский безбоязненно и неустанно пошёл по новому пути, неся слово божье людям, утверждал его всей своей жизнью, своим выдающимся талантом писателя, философа, богослова, лектора.
В 1890 году, в период бедственного голода, оптинскому старцу Амвросию явилась Богородица, парящая над хлебным полем в излучине реки Серены. Старец набросал эскиз видения и заказал своему ученику (в прошлом академическому живописцу) икону на этой основе. Получилось красиво: женщина с распростёртыми руками благословляет в полёте урожай. Амвросий назвал этот сюжет «Спорительница хлебов». Некоторые, правда, говорили, что это не икона, а просто картина. Но Спорительница в тысячах списках уже расходилась по стране. Павел Флоренский о ней написал: «Ведь что же есть эта Спорительница хлебов, как не видение Богоматери в образе, в канонической форме Матери хлебов — Деметры?» Риторический вопрос. Но можно ответить: как это что, отец Павел? Да хотя бы наоборот: видение Деметры в форме Богородицы. Православному монаху совершено естественно увидеть явившееся ему античное божество в знакомой форме: принять Деметру за Богородицу. Ему и в голову не придёт, что он видит что-то иное. Но увидел-то Амвросий то же самое, что и Флоренский: Мать хлебов. ×èòàòü äàëüøå
Современники вспоминали, что на лекции Флоренского всегда собиралось огромное количество слушателей: стояли в проходах, вдоль стен, сидели на подоконниках, толпились около дверей. А как слушали Павла Александровича! Внимали каждому слову, чутко ловили его мысли и образы, были под обаянием его магической речи: этот удивительный человек высказывал самые экстравагантные мысли…
«В порядке историческом считаю для религии выгодным и даже необходимым пройти через трудную полосу Истории».
«Каждое моё слово есть откровение. Конечно, не в смысле притязаний на высшую духовную истину, даже и не в смысле непременной правильности, но всё-таки откровение».
«Устойчивость человечества — в одних и тех же пороках и одних и тех же бедствиях на протяжении веков».
«Вера в систему есть суеверие».
«Любовь к другому есть красота».
«Слово есть сам говорящий».
«Я верю в райскую цельность творчества в любую эпоху».
«Сознание новой сущности требует свободного подвига».
«Человек есть бесконечность».
«Мудрость — в умении себя ограничить и понимании своей действительной силы».
«Истинная философия может существовать только в союзе с небом, ибо истинное звание живёт и питается не землёю, а небом».
«Начаток и центр искуплённой твари — Тело Господа Иисуса Христа — тварное естество, воспринятое Божественным Словом».
«Человек неистовствует ради неистовства. Цепи твёрдой власти до известной степени сдерживают его, но тогда человек начинает ухищряться сделать то же, обходя закон, в более тонкой форме».
«Слово, как деятельность познания, выводит ум за пределы субъективности и соприкасает с миром, что по ту сторону наших собственных психофизиологических состояний».
Не правда ли, дорогой читатель, эти мысли П. А. Флоренского заставляют думать, размышлять, с чем-то соглашаться, в чём-то возражать автору? И хочется верить, вместе с С. Н. Булгаковым, что труды П. А. Флоренского не забудутся в России постижимой и в веке нынешнем, который начался ой как тяжко, непросто, но в котором ничто ценное не должно пропасть, но должно преумножиться, потому что «дела праведника идут за ним» — поскольку дела и имя праведника «есть слово, даже сгущённое слово; и потому, как всякое слово, но в большей степени, оно есть неустанная играющая энергия духа».
В последнем письме с Соловков Флоренский с надеждой говорит, как бы приглашая нас к диалогу: «В конце концов таю́ радость в мысли, что когда будущее с другого конца подойдёт к тому же, то скажут: „Оказывается, в 1937 году уже такой-то NN высказывал те же мысли, на старомодном для нас языке. Удивительно, как тогда могли додуматься до наших мыслей!“ И пожалуй, устроят ещё юбилей или поминки, которым я буду лишь потешаться. Все эти поминки через 100 лет удивительно высокомерны…»
Многие великие слова, сказанные Флоренским, сбылись, разве что кроме опасений высокомерия потомков — до высокомерия ли нам перед неувядающей памятью о таких незабываемых людях, как отец Павел, тем более сейчас?.. — ведь Слово, по Флоренскому, — это «бесконечная единица», объединяющая сила-субстанция, внутреннюю мощь которой постигает кудесник в своём волховании, формируя таким образом само бытие вещей; Слово — человеческая энергия, и рода человеческого, и отдельного лица.
Источник: РуЖи на Хроносе
Источник: chaskor.ru