К концу ХХ века на Украине, в Беларуси, Молдове сложились языковые формы, напоминающие пиджин (упрощённая форма языка, которая развивается в среде людей, имеющих различные родные языки и потребность в ограниченном общении). За пределами европейской части СНГ подобные явления получили меньшее развитие.
К концу ХХ века на Украине, в Беларуси, Молдове сложились языковые формы, напоминающие пиджин (упрощённая форма языка, которая развивается в среде людей, имеющих различные родные языки и потребность в ограниченном общении). За пределами европейской части СНГ подобные явления получили меньшее развитие.
Моя мама была преподавателем русского языка и литературы, и дома она тоже говорила на украинском суржике, на уроке — на русском. Читать меня учили по двум азбукам сразу, и первой моей книгой была «Снегурочка» на русском. До школы я вообще слабо различала языки, мне просто казалось, что так говорят (на украинском), а так пишут (на русском).
Государственный суржик
Если размышлять о том, что привело к тому, что на Украине сформировался суржик, в Беларуси трасянка, в Молдове — «бычий язык», то на это не хватит даже серии статей, филологи и без того ломают над этим голову. Абсолютно очевидно, что основной причиной являлась, скорее всего, урбанизация на фоне переселения на национальные окраины русскоязычных кадров. Сейчас больше всего интересно то, какое отражение имеют подобные пиджинизированные формы в культурах стран СНГ.
Начать, конечно, нужно с Леся Подервянского. Пожалуй, это первый человек, который возвёл русско-украинский суржик с товарным количеством ненормативной лексики в ранг эстетической категории. За пределами СНГ Подервянский известен как талантливый художник, его картина «Памяти Джима Моррисона» висит дома у кинорежиссёра Вуди Аллена. Однако на Украине его знают больше как автора надиктованных им аудиозаписей, представляющих собой пьесы, речь героев которых представляет собой исключительно суржик, по большей части в его восточноукраинском и центральноукраинском вариантах. Вклад Подервянского в украинскую контркультуру действительно бесценен. Суржиком, в принципе, писал и Тарас Шевченко, по крайней мере его языковые нормы не всегда стыкуются с современным украинским языком. Однако до такой эстетизации суржика, как у Подервянского, никто ещё не доходил. Ряд произведений Леся были даже переведены на русский, английский и португальский языки. С аудиозаписями мастера непечатного слова можно ознакомиться здесь.
Феномен Подервянского интересен прежде всего тем, что сам автор не разговаривает в быту на таком языке, хотя при всей своей интеллигентности кроет матом как сапожник. Герой его пьес, по его же словам, украинский дегенерат. Там фигурируют инфернальные бабищи не очень тяжёлого поведения типа Василисы Егоровны — мечты любого мужичка, спившаяся богема, деградировавшие из-за алкоголя крестьяне, торгаши, пэтэушники, антисемиты, ранее судимые, умственно отсталые и даже мутанты. Это паноптикум, из изучения которого можно составить себе чёткую картину жизни украинских низов и даже немножко понять, почему это государство выбрало себе президентом косноязычного уголовника.
По большому счёту ни один из героев Подервянского по определению не может вызывать к себе симпатии. Однако слушать и читать Леся я бы порекомендовал всем, кто хоть мало-мальски понимает украинский язык и интересуется жизнью украинского общества: многое можно понять. Но, чтобы понять до конца Подервянского, надо хотя бы некоторое время пожить на Украине. Всё остальное творчество украинских авторов на тему суржика — по большому счёту бледная копия Подервянского, как ни старайся придумать что-либо своё, аналогии с Лесем напрашиваются. Впрочем, некоторые герои «Растаманских сказок» Дмитрия Гайдука, в частности тёща Дяди Хрюши и полтавские менты, разговаривают также на суржике.
В Беларуси ситуация с языком значительно хуже, чем на Украине. Если при преобладании суржика в разговорной речи большинство его украинских носителей всё же худо-бедно владеют литературным украинским, то в Беларуси трасянка является основным языком общения. На литературном белорусском разговаривает не более 5—7% белорусов, хотя на переписи почти половина населения указала, что их языком повседневного общения является белорусский, 80% населения считает белорусский своим родным языком.
Тема трасянки в белорусской культуре представлена слабее, чем в украинской — тема суржика. Связано это с тем, что любой юмор на эту тему определёнными кругами воспринимается как очередная попытка «националистов» поиздеваться над «биомассой», «электоратом Лукашенко». Впрочем, на активном использовании трасянки сделал карьеру на радио актёр Павел Баранов, известный как Арнольд Кукушка. Трасянкой его язык назвать, впрочем, сложно, так как, например, мне, как природному носителю белорусского языка, одинаково хорошо владеющему и литературным языком, и трасянкой, сразу слышно, что разговаривает русскоязычный и что в его речи постоянно встречаются грамматические ошибки, нехарактерные для настоящих носителей трасянки.
То же самое можно сказать и про проект «Наша Белоrussia». Тема трасянки, можно сказать, там вообще не раскрыта, а редкие потуги явно русскоязычных актёров разговаривать по-колхозному у белорусскоязычного человека могут вызвать только раздражение. Что-то похожее получается разве что у Галыгина (армия всё-таки как-никак, школа жизни) и театра «Христофор».
Есть и альтернативная культура, и в ней тема трасянки эксплуатируется уже давно. Хотя и нет в Беларуси фигур, сравнимых по масштабам творчества с Подервянским. Началось всё, пожалуй, в 1997 году с «Народного альбома» — совместного проекта белорусских рок-музыкантов, посвящённого переосмыслению исторических реалий Западной Беларуси «за польскім часам» в период между Брестским миром и пактом Молотова — Риббентропа. В альбоме на трасянке были спеты две песни: «Надзенька» (исполнитель Лявон Вольский, слова народные) и «Дарагія мае масквічы» (исполнитель Кася Камоцкая, слова Михала Анемподистова). В следующем году Вольский и возглавляемая им группа NRM записали песню «Кумба», в которой содержались элементы уже даже не трасянки, а фактически гопницкого жаргона, относящегося к варианту белорусского городского этнолекта русского языка. В разные периоды к трасянке как к художественному средству прибегали такие исполнители, как «Ляпис Трубецкой», IQ48, Виктор Шалкевич. Ну и конечно, туда же можно отнести Сашу и Сирожу, которые хоть и давно получили массовую популярность, но всё же выходцы из альтернативной тусовки. Одной из причин успеха этого проекта является именно использование трасянки, причём довольно умелое. Как и Подервянский, Саша и Сирожа получили известность за пределами своей родной страны.
Следующий пункт нашего следования — Молдова. По степени русификации национального языка среди титульных наций бывших союзных республик молдаване занимают четвёртое место после белорусов, украинцев и казахов. Молдаване, по крайней мере живущие в самой Молдове, почти поголовно владеют родным языком, даже население русифицированных Бельцов и Приднестровья. При этом язык общения преимущественно является смесью местных говоров молдавского диалекта румынского языка с русским языком. В сельской местности влияние русского языка не очень сильно выражено, преимущественно русские слова вставляются в речь по причине незнания румынского эквивалента. В городах, особенно среди люмпенизированной молодёжи («быков», «мулей», «мульганов»), общение на смеси молдавского с русским жаргоном возводится в ранг достоинства.
Три четверти населения ежедневно общается на русском, а в городах этот процент ещё выше. Так, по крайней мере, говорится в исследовании, проведённом Информационно-аналитическим центром при администрации белорусского президента. Если быть точнее, то 72% белорусов каждый день общаются исключительно на русском языке и лишь 11,9% — на белорусском.
Лингвистический монополизм
Пожалуй, наиболее удачным из проектов в области культуры, посвящённых именно этому явлению, является музыкальное творчество трио «Граеште Молдовенеште». Участники трио к моменту его образования уже успели овладеть подобным «цивильным базаром» в совершенстве, поскольку вели на «Радио д\’Ор» программы, посвящённые речи кишинёвских улиц: «Убили негра» и «Граеште Молдовенеште» (в переводе — «говорите по-молдавски»). Первые два альбома, вышедшие в самом начале третьего тысячелетия, состояли исключительно из пародий на попсовые песни российских, молдавских, румынских и западных исполнителей, популярные в то время. Тексты пелись в рифму оригинала и на гротескной мешанине простонародной молдавской речи с брутальной русской феней или гопницким жаргоном.
Лирические герои песен представляли собой либо «братву» районно-сельского пошиба, либо сельскую «прогрессивную молодёжь», либо малолетнюю кишинёвскую гопоту, троллейбусных контролёров, спившихся работяг и т.п. Лирический герой размышляет над вопросами движения и уважения, повествует о своём участии в пацанских разборках, мучается над вопросом, где достать щебёнку для строительства гаража, восторгается нецензурными стишками из уст собственного ребёнка, неуклюже пытается целый вечер развести на секс малолетку, не подозревая, что у неё месячные, и перевирает в соответствии со своим интеллектуальным уровнем школьнопрограммный фрагмент поэмы «Третье письмо» Эминеску.
Молдавской публикой сразу после появления первых двух альбомов тексты были разобраны на цитаты. Среди них есть и фразы, понятные русскоязычным: «ун три по пятьдесят де текила», «ка любая братфа», «моргалэ», «крутой шы блатной», «ложка моя из нержавейкой сталю», «береги своих детишек, хищник вырвался на волю: спрятаться негде, молдаване повсюду», «девочки с Оргеева, по ним плачет вся братва», «он её поревновал и по морда мне надал, очень больно я упал».
Второй молдавский проект на ту же тему — «Планета Молдова». Автор проекта — программист молдавского происхождения Матей Браня, который сейчас живёт и работает в Румынии. В отличие от пусть брутального и криминализированного юмора «Граеште Молдовенеште», юмор в этом проекте преимущественно циничный и злой, при этом используется запредельное количество русского мата. Творчество представлено как аудиозаписями, представляющими собой пьесы, так и флеш-мультами и музыкой.
Источник: chaskor.ru