Ксения ГогитидзеБи-би-си, Москва
Художник и скульптор, гуру лэнд-арта Николай Полисский после 12 лет «культурной реанимации» русской деревни признает, что задачу не решить без помощи меценатов, и сетует на отсутствие спроса на культуру в стране, которая встречает современное искусство безразличием, а порой и тюрьмой, как в случае с девушками из панк-группы Pussy Riot. Их Полисский называет своими любимыми современными художниками.
Ксения ГогитидзеБи-би-си, Москва
Художник и скульптор, гуру лэнд-арта Николай Полисский после 12 лет «культурной реанимации» русской деревни признает, что задачу не решить без помощи меценатов, и сетует на отсутствие спроса на культуру в стране, которая встречает современное искусство безразличием, а порой и тюрьмой, как в случае с девушками из панк-группы Pussy Riot. Их Полисский называет своими любимыми современными художниками.
Полисский почти 20 лет живет в деревне Никола-Ленивец в 200 километрах от Москвы под Калугой. Бывший «митек» перебрался сначала из Питера в Москву, но в итоге сбежал и оттуда, поскольку «всегда любил деревню». Его вечно недостроенный дом при шумной мастерской для крестьянской артели обставлен скромно, зато из окон открывается вид на луг, заброшенную церковь и леса до горизонта за изящным изгибом реки Угры.
Первые десять лет в деревне Полисский посвятил живописи, а на рубеже веков затеял то, что прославило его на весь мир. Он взял в соавторы крестьян, обратился к природным материалам и занялся современным искусством, которое привело его на Венецианское биеннале и сделало Никола-Ленивец культурной столицей российской глубинки — во многом благодаря фестивалю «Архстояние».
«Я — художник 21-го века. У меня все началось с февраля 2000 года», — рассказывает Полисский о своем первом опыте работы с деревенскими — тогда они вывели на берега Угры армию из 200 снеговиков.
«Старые [?] — были феноменальные! Не субъекты, а объекты искусства. Это были советские крестьяне. Какие судьбы!» — говорит Полисский.
Проект из чисто художественного превратился в социальный. Спустя 12 лет в артели постоянно работают около 20 человек. Вместе со своими «соавторами» Полисский ездит на выставки в Италию, Испанию и Люксембург, строит объекты во Франции. Оглядываясь назад, художник признает, что создал скорее культурную резервацию, и без денежных вливаний в корне изменить жизнь крестьян не получится.
«Эта история может развиться. Но — с участием бизнеса только. Если тут будет колхоз-миллионер. Как в Советском союзе, колхозы такие, которые субсидировались, пока остальные — лежали. Пока — только так».
«Реанимация места — мне это важно как пример. Я не заставляю всех крестьян заниматься искусством. Но одна деревня на весь мир может существовать при протекционизме определенном. Нормальном, человеческом», — не сдается Полисский.
Полисский признает, что самостоятельно его соавторы из крестьян вряд ли смогут существовать как творцы, а тем более — обеспечивать себя, ведь даже у него пока не получается превратить свое имя в доходный бренд.
«Художник — это, прежде всего, мотивация, и понимание — зачем. У них без меня, конечно, нет этой мотивации. Я для них — художественная институция такая».
Бросить все и оставить затею Полисский не может, чувствует ответственность за своих:
«А я без них уже не могу. Да и они привыкли, не могут жить уже без поездок в Барселону, Венецию. Я здесь буду из последних сил для них что-то вырывать. Потому что, в целом, на просторах благословенной родины, это — история, вырванная из контекста».
Продержаться лет 200
Полисскому, как он сам признает, повезло: когда он приехал в Никола-Ленивец, земля никому не принадлежала, сейчас же образовался собственник, с которым приходится считаться и договариваться. Момент переломный, говорит художник, и надеется все же убедить нового хозяина раскрученного им места поддерживать тех, кто это сделал — его и крестьян — и развивать культурный проект.
«Мой Лопахин — лучший из всех лопахиных в мире. Ну, в России — точно. Зависит, кто его убедит лучше, — признает Полисский. — Мне каким-то образом предстоит повысить престиж профессии крестьянского художника. Как это сделать — я пока не совсем знаю. А люди бизнеса, которые имеют деньги, они таких вещей не понимают».
Непонимание Полисский списывает на тектонический сдвиг шкалы ценностей российской элиты.
«Искусство существует только в среде, в бульоне. Бульона — нет. Нет на искусство спроса в России», — сетует он.
«Был класс — буржуазный, до него — аристократический. Они оставляли после себя великие памятники. А этим ничего не надо. Потому что они — временщики. В России все эти Морозовы, Щукины, Третьяковы нуждались в художниках, потому что они давали им вечную славу. А что этим надо? А им нужен корпоратив. „Ты нам оформи, мы тут выпьем, а ты нам спляши“. Ну что я могу ответить? „Ну, и до свидания“.
В отсутствие спроса на искусство у людей с деньгами художнику остается уповать на государство, но тут Полисский, с ностальгией вспоминающий тепличные условия МОСХа времен СССР, иллюзий не питает.
«Художников они просто не принимают. Они еще понимают, там, футбол, кино. У них же только Большой театр, и больше ничего нету. Они — абсолютные циники. Они все знают, они с тобой разговаривают — им не нужно ничего объяснять, они все понимают, им нужны только деньги», — закипает Полисский.
«Не нужно им ничего! Не нужно! Они только-только вылезли, с деревьев спрыгнули, сознание у них соответствующее, в том, что касается искусства. Вот такой у нас уровень цивилизации. Нужно пару веков еще протянуть».
Результат — скудный художественный ландшафт, обрамляющий редкие, но яркие акты современного искусства. И предсказуемая реакция общества на них.
«Понятно, что мои любимые художники на данный момент — это Pussy Riot. А общество их не принимает. Они такое цепанули!» — вдохновлено рассказывает Полисский о трех девушках, которых хотят судить за антипутинский молебен в Храме Христа Спасителя.
«Я очень уважаю „пусиков“. Я считаю, что это — героическая молодежь. Они хотят совершать подвиг, духовный подвиг –так надо об этом говорить! Что это — духовный подвиг, что они — художники. А не бубнить, что они хулиганки и что нужно их выпустить, потому что они свое отсидели. Вот подлость-то в чем!»
Для Полисского аспект современности искусства определяется результатом, и Pussy Riot попали в точку.
«Они всю эту общественную ситуацию вытащили наружу. И все — обгадились. Всё общество — в дерьме. И это искусство будет существовать, искусство, которое невероятно закрючит это общество, вытащит эту болезнь. Больные-то все!»
Себя Полисский называет «дедушкой» и как художник предпочитает все же говорить со зрителем эзоповым языком: «Это интереснее, чо я буду на митингах орать? Навальный пусть орёт».
Фестиваль «Архстояние»
За 20 лет в деревне Полисский так и не мутировал из столичного художника в деревенского затворника. Звуки электропилы и шипение сварки под распахнутым окном его деревенского дома периодически разрывают звонки двух телефонов, на дворе окончания интервью для Би-би-си ждет съемочная группа американских документалистов, стол завален приглашениями на светские мероприятия.
«Приходится и по европам ошиваться, и в Москве тусить», — вырывает себя из идиллического пейзажа Полисский, переодеваясь в ярко красную футболку для фотосессии.
С 2006 года в Никола-Ленивце проходит фестиваль «Архстояние», задуманный как творческая лаборатория на природе для художников, скульпторов, архитекторов. Фестиваль, прочно занявший место в столичной афише главных культурных мероприятий лета, оживил вотчину Полисского, но и разрушил его монополию на идею, что заметно беспокоит художника.
«Архстояние существует, но я его хочу перепрофилировать, преобразовать. Чтобы не было много всяких глупостей, а были солидные вещи. Без мусора, который появляется, потому что кто-то просто что-то хочет сделать. Делают большую вещь — мы ее показываем. Не надо ей еще 15 других вещей. Места-то мало».
«Здесь задача — ходишь, гуляешь, и вдруг среди природы натыкаешься на что-то не менее важное. Я так думал, что здесь будут такие резиденции. Идешь через лес — и вдруг на поляне стоит какое-то произведение с глубинной философией художника или архитектора. Его внутреннее пространство: всё, что человек накопил, он сдал здесь в свой маленький музей. А не просто какой-нибудь статуй! Не надо статуй! Сделай что-то важное, одно», — описывает Полисский принцип лэнд-арта и показывает, что имеет в виду.
На соседнем поле он создал и на ближайших выходных покажет публике самый масштабный свой проект — «Вселенский разум», которым хотел продемонстрировать «всякую степень качества».
Неведомое святилище, в центре которого клубок деревянных извилин гигантского мозга ощетинивается в поле четырьмя рядами чешуйчатых колонн, а обращенный к лесу тыл укреплен группировкой загадочных механизмов, отсылающих к эстетике Леонардо да Винчи.
Полисский застолбил место для своего искусства, окопался и сдаваться не собирается.
«Я — оптимист. И умру таким».
«Искусство — оно существует вопреки всему, как опухоль. Искусство будет теплиться. Сумасшедших будет человек двести на всю страну, — говорит он. — В конце концов, если они меня достанут, я попрошу здесь резервацию. Для себя и моих „индейцев“.
Источник: bbc.co.uk