«Не могу сказать, что я на каком-то верном пути, — говорил Эдуард Штейнберг. — Но что такое истина? Это слово, изображение. Вот есть у Камю замечательный „Миф о Сизифе“, когда художник тащит на гору камень, а потом он падает вниз, он опять поднимает его, опять тащит — вот приблизительно маятник моей жизни».
«Не могу сказать, что я на каком-то верном пути, — говорил Эдуард Штейнберг. — Но что такое истина? Это слово, изображение. Вот есть у Камю замечательный „Миф о Сизифе“, когда художник тащит на гору камень, а потом он падает вниз, он опять поднимает его, опять тащит — вот приблизительно маятник моей жизни».
Один из самых именитых отечественных художников-нонконформистов, Эдуард Штейнберг профессионального образования не получил. Живописи учился у отца — поэта и художника, выпускника ВХУТЕМАСа Аркадия Штейнберга. Он был арестован как «враг народа» в 1937 году, а после возвращения из лагеря поселился в Тарусе, которая в 1950-е годы стала одним из центров притяжения неофициальной культуры.
Сам Штейнберг рассказывал, что на его становление как художника повлиял русский авангард, прежде всего — супрематизм Казимира Малевича. «Я практически ничего нового не открыл, я только дал русскому авангарду другой ракурс, — считал он. — Какой? Скорее религиозный. Свои пространственные геометрические структуры я основываю на старой катакомбной стенописи и, конечно, на иконописи».
Он не одобрял искусство, которое черпает себя в технологиях, в новых медиа. Считал, что художнику пристало работать с первоэлементами живописи, что простейших геометрических форм, цвета, ритма вполне достаточно для создания гармонии.
В 1960-е годы творчество Штейнберга было известно лишь узкому кругу поклонников актуального искусства: официальный художественный мир СССР его «абстрактную иконопись» не признавал. Не будучи членом Союза художников, он не имел возможности выставляться. Надеяться на государственные заказы тоже не приходилось.
Лишь иногда к нему заглядывали иностранные журналисты и дипломаты и покупали его работы. В то время он и представить не мог, что спустя сорок лет станет академиком Российской Академии художеств, его картины будут экспонироваться в Государственной Третьяковской галерее, Русском музее, в нью-йоркском Музее Гуггенхайма и крупнейших галереях Европы, а на торгах самых именитых мировых аукционных домов за них будут платить шестизначные суммы.
В 1990-е годы художник переехал за границу, какое-то время жил в Мюнхене, а затем обосновался в Париже. Но эмигрантом себя не считал: до последнего времени на его визитной карточке значились два адреса — парижский и тарусский.
28 марта его не стало. «Он давно болел, у него уже много лет был рак, его много раз оперировали, — рассказала журналист и художник Галина Аккерман. — Он все время рвался из больницы, 75-летие отметил дома и вообще до последнего жил, как хотел. Успел даже надиктовать диалоги о своей жизни в Париже, книжка скоро выйдет. Еще два дня назад дошел с другом до кафе, выпил красного вина. А этой ночью ему стало плохо, его срочно перевезли в больницу, и он умер там во сне».
Источник: rus.ruvr.ru