Ведущая программы — Диана Берлин. Берлин: Дорогие друзья, уважаемые слушатели, здравствуйте! У микрофона Диана Берлин. Очередной выпуск программы «Мастера» в эфире. И я с большим удовольствием, с особым удовольствием представляю вам нашего гостя. Музыкант блистательный! Любя, все коллеги называют его просто Петровичем. Сегодня у нас в гостях композитор, я бы сказала, мультимузыкант, композитор, «Золотой саксофон России» Владимир Петрович Пресняков. Владимир Пресняков-старший. Здравствуй, дорогой!
Ведущая программы — Диана Берлин. Берлин: Дорогие друзья, уважаемые слушатели, здравствуйте! У микрофона Диана Берлин. Очередной выпуск программы «Мастера» в эфире. И я с большим удовольствием, с особым удовольствием представляю вам нашего гостя. Музыкант блистательный! Любя, все коллеги называют его просто Петровичем. Сегодня у нас в гостях композитор, я бы сказала, мультимузыкант, композитор, «Золотой саксофон России» Владимир Петрович Пресняков. Владимир Пресняков-старший. Здравствуй, дорогой!
В
Пресняков: Здравствуй, дорогая Диночка!
Берлин: Ну, не буду скрывать, уважаемые слушатели, мы будем говорить, конечно, на «ты», потому что позади огромная жизнь, собственно, я надеюсь, и впереди тоже, правда же?
Пресняков: Я буду даже несколько нескромен, если вспоминать «позади», как я был влюблен лет тридцать назад…
Берлин: Ну, почему ты мне об этом ни разу не сказал? Ну почему…
Пресняков: Вот, в то время надо было признаться…
Берлин: Конечно! Ты понимаешь, кто бы знал!
Пресняков: А потом вдруг встречаю дочку Лиличку твою. И вот, как фильм вот когда-то был с Лолитой Торрес «Возраст любви» — узнаю маму. Прямо всё вот так обвалилось просто сердце. Вот просто мама, мама такая же красавица, вот всё вот то же самое!
Берлин: Спасибо, спасибо, Володь! А с другой стороны, у нас бы тогда не было таких замечательных талантливых детей. Так что все, что ни делает Бог, он делает все правильно!
Пресняков: Правильно, всё правильно!
Берлин: Ну, что ж, конечно, жалко, что здесь нет саксофона. Ну, нет, но мы сегодня обязательно услышим игру Владимира Преснякова. У меня такой вопрос, а почему саксофон? Откуда? Свердловск.
Пресняков: Да, да, да…
Берлин: Ну, правда, это город рока. Это я понимаю, но саксофон!
Пресняков: Ну, это не только город рока, а, прежде всего, город джаза. Поскольку там осели, в своё время, музыканты, которые приехали, репатрианты. Они вернулись назад, вот, и два города, где им разрешили селиться, это Казань и Свердловск. Вот в Казани знаменитый Лундстрем и его оркестр, а большое количество музыкантов осело в Свердловске. И один из них научил меня играть на саксофоне. Но я до этого уже играл на кларнете, и ещё до этого я увидел «Серенаду Солнечной долины»… И это всё решило в моей дальнейшей…
Берлин: А, вот откуда…
Пресняков: Да. Меня не отпустили. Я учился в школе музвоспитанников, с погонами был, вот там готовили музыкантов для Советской Армии.
Берлин: Да ты что! Я не знала этого! Правда?
Пресняков: Да, да. Играл на кларнете…
Берлин: То есть, Намин — Суворовское училище, а ты — вот в таком. Но тоже в форме.
Пресняков: Да. Сейчас осталось такое одно только в Москве, вот они и открывают Парад всегда. А мы там, в Свердловске, была Площадь 5-го года, и тоже начинали Парады по праздникам. И вот там-то я за что-то провинился, и меня не отпустили в увольнение, зато привезли кино смотреть. К тем, кто там остался, внутри. И я увидел «Серенаду Солнечной долины», услышал эту музыку, и всё. Отныне для меня вот этот инструмент, он был таким, приманкой, вообще, завораживающей! Я узнал, что какое-то время его запрещали, там, это еще более подогревало. И, вот, в общем, нашелся такой инструмент в мастерской, поломанный, правда. И дядя Паша Лыжин, который был мастер, я с ним договорился, чтобы он мне его починил, и разрешил на нем заниматься. Там толстые стены, меня не было слышно. И вот, таким образом уже с саксофоном, кларнету изменил с саксофоном. И больше уже с ним не расставался. И был страшно горд, что я на нем что-то научился играть.
Берлин: Но ведь джаз — это было нельзя! Нельзя и все.
Пресняков: Ну, в то время уже, в то время, да, было мне вот…
Берлин: Нельзя…
Пресняков: Царство небесное! Вот великий саксофонист наш Георгий Арамович Гаранян, он-то как раз застал, когда нельзя уже полностью — нельзя. И даже репрессии могли какие-то быть. А в то время, это было нежелательно, скажем, так. В мое время. И даже были педагоги, которые как-то так, втихаря так, тайно поддерживали это дело. Я считался вундеркиндом, и вот: «Молодец, молодец!» Негромко они меня похваливали. И вот я научился на нем играть, и дальше я уже просто с ним спал вместе с этим инструментом. И, конечно, все, что можно было услышать из джазовой музыки, там, Каун Бесси, Дюк Элингтон, разные саксофонисты, в этом закрытом городе, Свердловске.
Берлин: А как, где, где ты это все доставал? Эти пластинки…
Пресняков: Были… Да, были, все же были люди…
Берлин: Которые привозили, да?
Пресняков: Были, были коллекционеры, были фронтовики, которые когда-то привезли какие-то пластиночки. В общем, много чего можно было найти, и вот, таким образом… Даже, может, хорошо, что этого было мало, потому что вот сейчас вот — всего много. И, пожалуйста, там, — ну, масса музыки, любые инструменты есть, а тогда… Зато это как-то усваивалось навсегда. Когда мало.
Берлин: А сколько же стоил тогда саксофон?
Пресняков: Саксофон, он стоил по тем деньгам, хороший, он мог стоить, рублей… Такой, вот типа, как у меня сейчас «Сельмер», рублей тысячу, наверное. Ну, невероятные деньги!
Берлин: Так это ж сумасшедшие деньги!
Пресняков: Сумасшедшие, конечно. Но у меня был попроще, но он мне был подарен. У меня денег не было. Мне его подарил как раз человек, научивший меня как правильно там нажимать. Вот…
Берлин: Ничего себе подарок! Это такой дорогой подарок!
Пресняков: И он сказал: «Вот, это тебе!» Конечно, я это очень ценю. Вообще, очень много людей мне помогало во всем, что позднее стало для меня, вот основным, если меня просят сыграть кому-нибудь, что-то там, на записи — то я считаю, что я еще не расплатился со многими людьми, которые мне встретились в моём детстве, в юности. В юности встретился Борис Николаевич Рычков, которого я боготворю, вот просто… И боготворил, и боготворю и по сей день, и тоже ушедший от нас. Великий музыкант! Он меня многому научил! И еще очень много-много людей. Вот, подарили саксофон, ноты, значит, всячески меня, каким-то образом, «отмазывали» от каких-то, от наказаний, там, за то, что я не ту музыку играю…
Берлин: Ты вообще человек «не правил». Я не могу сказать, что ты из тех людей, которые живут только по правилам. Ни влево, ни вправо, никуда. Всё равно, ты человек свободный. И тогда был свободный.
Пресняков: Ну, да, да, хотя… Хотя, сказать, что я был какой-то такой нарушитель, так сказать, устоев — нет…
Берлин: Ни в коем случае! Я имела в виду внутреннюю свободу.
Пресняков: Конечно, конечно. А джаз — это…
Берлин: А ты вступал в комсомол, в партию?
Пресняков: Увы, нет.
Берлин: Ну, вот я именно это, именно это, именно это я имела в виду.
Пресняков: Да, ну… Кстати, сейчас можно наблюдать вступающих музыкантов. В большом количестве!
Берлин: Сейчас — да!
Пресняков: И даже членов, там, полит-советов и прочих.
Берлин: Да, и даже некоторые совсем твои коллеги. Но мы сегодня не об этом. Я хочу сказать тебе, что вот эта программа уже год в эфире, да? Под названием «Мастера». И сюда приходят очень многие люди. Каждый из них достиг высокой планки в своей области. И ты понимаешь, практически каждый говорит о Преснякове. Вот что интересно! Так или иначе соприкасаясь с тобой! С твоим искусством, с тобой как с человеком. Я не знаю ни одного человека, вот, в кругу культурном, да? В кругу людей, ну, интеллигентной публики — артисты, режиссеры, писатели, который бы сказал о тебе плохо. Но — как же так? Ведь у нас достаточно злые люди! Достаточно злые, но вот таковых нет.
Пресняков: Ну, мне кажется, мне кажется, я причину вообще-то нашел в этом. А причина моя в том, что я дремуч и ленив. Но определил при этом, что ленивые люди — им просто лень делать пакости всяческого рода, и поэтому они ничего плохого никому не делают. В силу своей лени, возможно.
Берлин: Ну, будем считать, что это только твоё объяснение.
Пресняков: Да, нет, нужно просто на самом деле, ничего плохого на самом деле не делать, а быть доброжелательным ко всем людям, абсолютно ко всем. И тогда происходят даже вообще какие-то чудеса, что может быть обезоружен даже патологически злой человек. Вот. Он как-то априори ждет чего-то плохого что ли вот, а к нему — нормально и хорошо. И он даже думает: «А что ж я-то так?» И, может быть, все это так, вот так и получается. Я действительно (постучу, конечно) но хорошее такое… Очень теплое…
Берлин: Очень, очень!
Пресняков: …и доброе отношение.
Берлин: И очень уважительно.
Пресняков: Также как и мой сын. Он тоже такой незлобивый человек, вот, абсолютно такой…
Берлин: Я уже не говорю о жене, которую просто все обожают.
Пресняков: Да.
Берлин: Ну, ладно, а вот скажи, у меня такой вопрос. Вот когда ты вообще берешься за саксофон? Вот ты один, да? Ведь ты же не пишешь по заказу? Так я понимаю…
Пресняков: Нет, нет. Никогда, нет.
Берлин: Не по заказу. Ты ж не заказной музыкант.
Пресняков: Абсолютно.
Берлин: Вот. Что для этого надо? Когда очень плохо или очень хорошо? Или какая-то такая созерцательная минута? Вот что это такое?
Пресняков: Вот интересно! Я сейчас постараюсь припомнить. Когда мне плохо — берусь. Когда, вот какое-то… хандра, что ли. Или чем-то испорчено настроение.
Берлин: И это помогает?
Пресняков: Да! Это помогает! Я берусь и как-то забываю, что ли, обо всем! Такой релакс получается! Когда хорошо — тоже берусь.
Берлин: А музыка разная возникает?
Пресняков: А музыка, наверное, вот, уравновешивая… Вот, когда мне очень хорошо, я, вроде, это тоже боюсь спугнуть, или, как бы, вот, как говорят, раньше времени не надо, как бы не сглазить. Тогда я играю что-то такое, может быть, грустноватое. Когда плохо — начинаю с грустноватой, но потихонечку к чему-то приходишь к такому более посветлее, что ли, что-то. И вдруг — обо всем… Ну, ещё одно средство, я просто слушаю музыку, и… это две мои любви в музыке… Нет, ну, джаз, конечно, хороший тот. Нынешний, к сожалению, он весь делается, такой он, я его называю «обойной музыкой». Такая вот, как беспроблемная такая музыка, легкая. Румынская музыка народная. Обожаю ее слушать! И неаполитанская. Настоящих неаполитанских певцов обожаю очень. Просто, не вот этих голосистых, которые там: «А-а-а-а-а!», — любуются своими голосами, ферматы какие-то длинные у них, а вот настоящие неаполитанцы. И даже вот записал, наконец, как-то так диск, вот, из неаполитанских мелодий, на саксофоне сделал. Одна из самых для меня трудных была работ, потому что там все просто. А вот просто сыграть…
Берлин: Это всегда сложно.
Пресняков: Это сложно, да.
Берлин: А с кем ты там играешь?
Пресняков: А там, там, ну, настоящее… Ну, я солирую везде. А настоящие там мандалины есть и прочее, такие, неаполитанские инструменты. И очень хорошие два Жени, они оба Евгения. Лучников один, и другой Бондаренко, это вот они на студии работаютю И они и играют на этих инструментах, и там и аккордеон есть, и так далее. Вот, и совсем немножечко там такой электроники. Но мало. В основном в живую всё.
Берлин: А вот интересно, а как ты относишься к Кустурице?
Пресняков: К Кустурице очень хорошо!
Берлин: Вот я почему-то подумала, что ты так и ответишь. Вот у вас есть что-то вот…
Пресняков: Ну, это же живая музыка! Живая, трепещущая, просто вот, кстати, как и его земляк, Брягович. Вот, и эта музыка — такая насыщенная вот такой кровью, потом, слезами, весельем. Она не искусственная что ли, вот она настоящая, эта музыка. Вот к настоящей музыке меня последнее время все больше и больше и тянет.
Берлин: То есть, вот тот опыт, который у тебя был. И весьма удачный. Написания песен. Удачный опыт, потому что многие песни были шлягерами, просто. Хитами. Как-то ты от этого отходишь, да? Тебе сегодня это не очень интересно?
Пресняков: Нет, нет, я не отхожу, потому что попадается, попадаются хорошие поэты, хорошие тексты и можно сказать…
Берлин: А исполнители?
Пресняков: И исполнители! Вот про одну такую работу, я, в общем-то, и хотел бы сказать пару слов. Я познакомился, я считаю великая поэтесса наша российская Александра Васильевна Очирова есть. Героическая женщина! И вообще, ну, просто…
Берлин: Да, да. И муж потрясающий.
Пресняков: Ее муж, генерал, Валерий Николаевич — Герой Советского Союза. Ну, это, это такая пара! Я вижу, как они держаться за руки, просто потрясающе! Она поэтесса, настолько вот проникла мне в сердце ее стихи, и я вот написал целый цикл песен на её стихи. И вот две из них вошли вот в альбом, где, тоже певица, открытие, вот, для меня. Певица, которую звать Марина Смирнова, и записали с ней диск. Она поет… Дело в том, что у нее голос настоящий классический, но, в то же время то, что редко встретишь у красивых голосистых людей. А именно, они тоже зачастую любуются, что ли вот, своими тембрами, силой своих…
Берлин: Красуются! Как бы.
Пресняков: Красуются, да. А у нее есть такое вот, она может свободно петь в ритме. Так, как поёт на эстраде. Вот, а классические певцы зачатую поют очень ровно. Вот как-то ровно. Она может оттянуть, она может чуть-чуть вперед забежать, где-то проговорить. А в тоже время, просто феноменальный и замечательный голос. И вот, две песни Очировой Александры вошло в этот альбом. И, собственно, альбом сам называется по одной из… такой… романс, можно сказать. «Тебе». Вот. Как, она посвятила, на самом деле, эти стихи своему мужу. Которого она обожает, и который обожает её. Но, вот, я просто сделал, как исповедь любой женщины к своему любимому человеку. И вот получилась вот такая песня, вот я бы очень хотел, чтобы в сегодняшней нашей встрече она и прозвучала.
Берлин: Обязательно, обязательно прозвучит этот романс. Я думаю, мы ею закончим первую часть нашей программы. Вот интересный у меня вопрос, перед тем, как она прозвучит. Ведь любой артист, вокалист, если бы Владимир Пресняков предложил ему свою песню — он был бы счастлив! Ты — идешь по другому пути. Ты выбираешь совсем молодую, незнакомое имя, записываешь диск, и говоришь об этом. Зачем тебе это надо, когда вот они, вот они все! Я не говорю, что вся «Фабрика» в твоем распоряжении. Все, там сколько их было, пять-шесть фабрик!
Пресняков: Ну… Я не могу сказать что уж все такие плохие, вот, и…
Берлин: Нет, ну, тем не менее.
Пресняков: Встречается. Ну, иногда мой сын поет какие-то мои песни. Вот.
Берлин: Твой сын — это лучшее, что есть у нас сегодня.
Пресняков: Его муза — Наташа Подольская. И она тоже будет на стихи Очировой петь песню. Вот, но, но как-то я не знаю. Вот, может быть… Знаешь, Дина, я вдруг, вот увидел вот какую вещь. Есть певицы, очень много, и они покупают песни, и очень дорого покупают…
Берлин: Так вот я и говорю, неужели ты в этом не заинтересован?
Пресняков: Нет, а я продавать их не продаю, и просто предлагаю свой, и их это, видно, пугает. Вот это очень странно. Если это бесплатно — то что-то, наверное, плохая песня. И даже услышав, они, вот, почему-то, думают: «Нет, тут что-то такое кроется! Вообще не понятно!» Может быть, моего мужа — олигарха потребует что-нибудь! Свечной заводик, какой-то, вот. Я не могу понять, это одна из моих теорий. Но, вот, странность такая есть. Но, собственно говоря…
Берлин: Ну, ты же не жалеешь об этом?
Пресняков: Абсолютно! Самое главное, что я, вот что-то сочиняю, пишу, пишу, а потом все это находит воплощение. Всё равно. Вот, каким-то образом. Тут я поневоле вспоминаю Булгакова великого…
Берлин: «Ничего…», да?
Пресняков: «Ничего ни у кого не просите», да? «Сами придут…», что-то такое. А также его же «рукописи не горят». И оно так, наверное, и получается, и это служит большим утешением.
Берлин: Потому что ты — Мастер. Вот в чем дело-то! Если уж мы заговорили о Булгакове, потому что ты — Мастер! И это…
Пресняков: Не смущай меня, Дина!
Берлин: Это так оно и есть! Это все равно, что, вот ты — Владимир Петрович Пресняков. Точка. И это так. Владимир Петрович Пресняков — Мастер. И это так! А вот скажи мне, пожалуйста, правильно ли я поняла, что последнее время ты обратился классике.
Пресняков: Да!
Берлин: Я вот честно тебе скажу, я ждала все эти годы этого.
Пресняков: Да… И мой сын, который услышал, вот кое-какие мои вещи, во-первых, он назвал меня гением, что меня ужасно смутило, и я сказал…
Берлин: Вообще, такое услышать от сына…
Пресняков: … я сказал: «Вова, ну ты что? Ну, какой же я… Вон, там есть Шопен (мой любимый, кстати, композитор). Вот — это! А ты что! Ну, наверное, я, вот мастер…» Он говорит: «Нет, папа. Это вот ты сам пока ещё ничего не понимаешь…» А еще он сказал, что это, говорит, что ты, возможно, к этому шел всю свою жизнь — сочинял инструментальную, занимался джазом, разного рода музыкой, играл на саксофоне — а вот, ты шел вот к этому. Вот к этому шел, и вот пришел. И, в общем, получилось, что я сочинил такой цикл ноктюрнов. Не без влияния, как раз, Шопена.
Берлин: Любимого своего.
Пресняков: Да. Вот, и так получилось, что вот эти ноктюрны сыграл человек, который полностью как-то отвечал моим вот, на рояле сыграл… Отвечал, вот, моим какие-то понятиям. Вообще о музыке. Это замечательный пианист Евгений Борец его звать. Фамилия такая, борцовская. Я, иногда, подтруниваю. Он звонит, я говорю: « А, борец за народное дело…» Вот. Женя Борец — потрясающий, вот… Всё это записано было в нашей Московской консерватории, на том легендарном рояле, в этом зале, все это, вот писалось большей частью, вот в такое, ночное время, когда там ни…
Берлин: Ноктюрн!
Пресняков: Ни кашля, да…
Берлин: Так, вообще-то, ноктюрн! Конечно!
Пресняков: Да, ноктюрн. Вот, и вот, 9 ноктюрнов, они скоро будут изданы, пока еще не изданы. Но, меня стали убеждать, кто слушал, что это на самом деле, вот, нечто такое, что я сейчас сам являюсь таким горячим поклонником этих ноктюрнов. И вот так получилось, что… Ну, я, я сам стал, что ли, вот, к этому относиться более трепетно. Потому что у меня много записано альбомов, много пластинок, их, наверное, свыше двадцати. Вот. Но, так влюбиться, вот, это кто там, Нарцисс, по-моему, в собственное отражение. Ну, ну, вот. Это, на самом деле, это тоже отражение собственное…
Берлин: А ты в собственную музыку, что и есть твоё отражение.
Пресняков: Раньше было так, что я терял интерес к тому, что уже сделано. Потому что надо было заниматься. Думал, что надо ещё сейчас что-то сделать, придумать такое. А тут не… Чем больше я слушаю, ну ещё заслуга пианиста, конечно, громадная. Тем вот мне это всё больше нравится. И, самое главное, я вдруг вижу, что это нравится людям — и профессиональным музыкантам, и просто слушателям. Но, каким слушателям? Вот тем самым женщинам, которые несут с собой туфельки в театр. Небогатые, на метро туда доезжая. Переодеваются в гардеробе. И ходят в театр регулярно. Вот…
Берлин: И в Консерваторию ходят, и в зал Чайковского ходят…
Пресняков: И в Консерваторию, в зал… Вот именно, вот туда…
Берлин: И покупают на балкон билеты.
Пресняков: Да. И вот это радует больше всего. Что вот такие люди, мне услышав, говорят о своих чувствах. Вот, что в них что-то такое пробуждается. Что они… В общем, мне уже было наговорено очень много на этот счёт. И я, конечно же, счастлив.
Берлин: Ну, это первый, ну, естественно, не последний твой опыт обращения к такому жанру?
Пресняков: Да. У меня ещё есть концерт для трубы с симфоническим оркестром.
Берлин: Уже записан?
Пресняков: Да. Записал выдающийся, я считаю, наш трубач российский Семён Мильштейн, заслуженный артист. Он записал, и это, видимо, будет в литературе для трубачей, что ли… Вот. Концерт этот написан в стиле «барокко». Вот, в таком плане. Он очень хорошо сыграл. Это ученик Докшицера. Вот. Это не шутка Великого Тимофея Докшицера. И любимый его ученик был. Вот. И он записал этот концерт. Но, и кроме этого, вот сами романсы, которые записала Марина Смирнова — это ведь тоже, вот, такая какая-то, ну, музыка… Не то, что сейчас называется шансон, там. И романс, там, слово тоже иногда звучит…
Берлин: Да, звучит… Слово-то звучит…
Пресняков: Хотя, я должен сказать про одну исполнительницу, пусть это невольно будет её реклама. Хотя, она уже не нуждается в рекламе. Есть такая Елена Ваенга. И она сочиняет тоже романсы, и стихи, и музыку. И среди них есть такой, который называется «Шопен». Ну, вот я просто, ну настолько мне сильно нравится…
Берлин: Надо будет послушать. Вот здесь мы прервёмся буквально на несколько минут. И — давайте мы закончим первую часть музыкой… Конечно же — Музыкой! Рядом с нами — Такой Музыкант! Владимир Пресняков.
(Звучит романс «Шопен»)
(Ролик программы)
(Звучит музыка Владимира Преснякова)
Берлин: Мы продолжаем программу «Мастера». И сегодня наш гость — известный музыкант Владимир Пресняков-старший. А скажи, Володенька, вот у меня такой вопрос. Вообще, гастроли есть?
Пресняков: Ну, у меня есть, скажем, так востребованность. Востребованность, но я…
Берлин: А тебе не всегда хочется, да? Встать с места и ехать
Пресняков: Ну, вот всё, всё ты знаешь, Дина!
Берлин: Ну, ты понимаешь, я не случайно задаю этот вопрос. Вот сейчас нас слушает ну, практически весь Советский Союз. И плюс дальнее зарубежье. Европа точно, и центральная часть Америки. И те, которые сейчас живут в бывших республиках, теперь в странах. И у всех один вопрос, а почему он не приезжает? От кого зависит-то?
Пресняков: Я уже говорил про некоторую лень. Да я сам не люблю ездить. Я настолько… И я, и на твоей памяти это, насколько я работая в «Самоцветах», наездился вообще повсюду. Что сейчас как-то, во-первых, хватает Москвы где-то выступить. Я и с джазовыми программами в ночных, в джазовых клубах выступаю…
Берлин: Да. Это я знаю. И всегда с таким успехом.
Пресняков: Вот. А вот уезжать, ну, настолько не хочется, вот садится в… Хотя, за границу иной раз я езжу. Езжу в Германию, в Италию, и во Францию, вот. И там какие-то выступления у меня происходят…
Берлин: А Украина, Белоруссия, Казахстан?
Пресняков: С сыном раньше ездил очень много. И у меня был большой такой кусок, что ли, в его концерте я выступал. И это людям на самом деле нравилось. Вот. Ну, сейчас как-то мне, вот, самое моё любимое занятие — это сидеть у инструмента и, вот, что-то сочинять. Мне это очень нравится. А какие-то, вот, возникают какие-то концертные предложения, чтоб не далеко уезжать. Нет. Если это будет какой-то не очень далёкий, что ли, город, Украина, кстати, это не очень далеко…
Берлин: Ну, конечно, ночь и всё. Только поднимут несколько раз пограничники, ну что делать…
Пресняков: Ну, можно и на самолёте.
Берлин: Можно и на самолёте. Ну, всё равно, я бы хотела, чтобы слушатели имели какую-то надежду. Потому что востребованность, правда, есть. И пишут, и звонят, и хотят. Имей, пожалуйста, ввиду.
Пресняков: Ну, я буду рад…
Берлин: И к твоим директорам у меня такое же предложение. Потому что, не надо забывать — там многие люди, которые по разным причинам оказались за пределами России. Вот в чём дело. Они не виноваты.
Пресняков: Да, да, конечно.
Берлин: Ну, к счастью, музыка инструментальная и оркестровая. Она не будет звучать там, на украинском, там. Короче на национальных языках, да?
Пресняков: Да, она годится для любого…
Берлин: Она музыка, она для всего. А уж саксофон Преснякова узнают все. Скажи мне, пожалуйста, кого ты можешь назвать, кого ты считаешь Мастерами? Вот именно в саксофоне? Вот в этом инструменте?
Пресняков: Ну, конечно. Ну, начну, скажу про наших. Конечно Георгий Арамович, мой вот старший друг, и учитель во многом…
Берлин: Вообще, это ужасно — то, что его нет, это, конечно…
Пресняков: Вот, его нет, и это, это вот вы знаете, когда это произошло, я как будто бы вот мой близкий-близкий родственник ушёл. Вот у меня было такое, вот такое же состояние… Потому что, зная как он ко мне относился. Он когда-то мне рассказал, как он услышал меня. Вот. И я узнал спустя много лет, вообще, об этом событии. Он приехал в Свердловск. У него, у Лёши Зубова, и ещё там у «лундстремовцев», был свободный вечер. И им кто-то… Куда бы пойти? И им говорят: «Да, вот, пойдите, послушайте в Дом офицеров, там, на танцах играет паренёк». И мне Георгий Арамович рассказал, уже спустя много лет. Говорит: «А я ведь тебя услышал. Тебе было лет пятнадцать»… И вот они пошли туда, послушали, значит. Он мне сказал… Я говорю: «Ну, и что там, плевались?». Он говорит: «Да ты что? Такое впечатление произвёл. Мы только потом и говорили вообще»…
Берлин: Он тебя обожал. Это правда.
Пресняков: Он… Ну, вот. Ну, конечно Игорь Бутман. Вот, он большой мастер. Вот настоящий саксофонист, такой. Потрясающая школа, вот. Инструменталист замечательный.
Берлин: Игорь замечательный, но мне кажется, у него как будто бы совсем другой саксофон, нежели у тебя?
Пресняков: Ну, конечно. Да, может это и хорошо…
Берлин: Это от индивидуальности, да, зависит? Чисто человеческая.
Пресняков: Это индивидуальность. Да. Потом я большей частью сейчас играю на сопрано саксофоне. А он большей частью играет на тенор-саксофоне. Вот, кстати, у меня ещё один альбом. Вот, который выходит тоже скоро, он называется «No Jazz». Я специально так назвал — как бы «Не джаз». На самом деле, там близкая к джазу музыка. И там сыграли только звёзды, в том числе и Игорь Бутман тоже сыграл пьесу. Вот. Ну, я сам тоже, по одной вот там. И там есть и Петя Дранга, замечательный такой парнишка, который мне нравится, как он играет на аккордеоне. Там есть, даже Андрей Макаревич, там играет как гитарист …
Берлин: Правда? Да, ой, вот это правда, интересно…
Пресняков: Да. Димочка Маликов на фортепиано играет сольную пьесу. Ну, много, в общем. А мой Вова там просто на подпевках. Вот. Подпевает…
Берлин: И все спокойно заняли своё место?
Пресняков: Все. Вот сыграли двенадцать пьес моих. И я горжусь тоже этим альбомом. Он, на самом деле, очень, и очень хороший. Вот о саксофонистах. Ну, конечно вот, начну с первых кого я услышал, и на меня… Это был такой Пол Гонзалес, это саксофонист-тенорист. Сначала я на теноре ведь, долгое время играл, да и сейчас поигрываю. Из оркестра Дюка Эллингтона… Потом, конечно, совершенно пробил меня Джон Колтрейн. Вот. Это вот такой великий творец. Чуть позже до меня дошла игра и музыка Стена Гетса, великого вот. А дошла, потому что однажды я увидел фотографию — Колтрейн у себя дома, а над ним висит фотография саксофониста белого. И постепенно я узнал, потому что, сам Колтрейн о нём сказал. Что это его учитель, он ему даже подражает во-многом, Стен Гетс. И тогда вот, я сказал: «Ну, раз Колтрейн»… И нашёл очень много. И вот, наконец, вот… К сожалению, мы, сегодня так получается об ушедших часто заходит речь… И недавно, он относительно молодой саксофонист, это Майкл Брекер. Который именно инструменталист-саксофонист. Столько открыл новых возможностей саксофона-тенора. Он, конечно, вот… Я называл те, это творцы. Творцы. Вот, есть как, знаете, вот в джазе есть выдающийся, там, Оскар Петерсон. А есть, но он пианист, виртуоз, и артист. А есть творец Телониуз Монг, который вот тремя пальчиками что-то играл. Но, он сочинил «Round Midnight». Даже с таким названием художественный фильм есть. Вот. «Round Midnight». Вот. Он сочинил ещё массу, именно сочинитель, массу просто великой музыки. А Брекер — он саксофонист. Но — такой саксофонист, который открыл такие пути. Он, конечно, вырос из Колтрейна, но ушёл дальше, дальше. И открыл для саксофонистов большие пути. И уже сейчас трудно представить себе молодого, талантливого саксофониста, который, как бы, не отталкивается от Майкла Брекера. А на альбоме «No Jazz» у меня одну пьесу играет его брат трубач Рэнди Брекер.
Берлин: У, как здорово! Вот мы, наверное, сейчас это и послушаем.
Пресняков: Вообще я бы предпочёл всё же «Ноктюрн».
Берлин: «Ноктюрн» будет обязательно. Я уже поняла.
Пресняков: Да? Ну (тогда), и Рэнди Брекера можно…
Берлин: «Ноктюрн» будет просто обязательно. А ещё у меня вот такой вопрос. Вот скажи, пожалуйста, из сегодняшних классических музыкантов, вот, на какой концерт ты бы пошёл обязательно? Вот ты едешь, видишь афишу, играет такой-то, такой-то оркестр, такой-то музыкант. И тебе хочется. Есть такие?
Пресняков: Да, конечно. Конечно. Я бы пошёл бы ну, на некоторых итальянцев, певцов. И, в частности, вот Сафина. Вот, он настоящий… Я не знаю, ударение правильно ли я назвал — может, Сафина, или Сафина? Нет, мне кажется Сафина. И, конечно, Бочелли. Вот это человек, от которого у меня… Почему-то у меня не бывало вот такого от Паваротти… Или, вот, остальные двое, из этого трио…
Берлин: Каррерас, Доминго.
Пресняков: Каррерас, Доминго. А, вот когда слышал Бочелли, у меня вот начинало сердце перехватывало, такое волнение. И не, потому что он слепой. Он даже сам на это вроде как-то не педалирует, не обращает внимания. Вот. А потому что, вдруг такое, он просто… Причём он мог петь, и, там, «Besame mucho», вот это. Вещь…
Берлин: А чего, грандиозная вещь… Чего тут говорить…
Пресняков: Грандиозная. Которую я обожаю…
Берлин: Боже мой! Ещё столетия будет…
Пресняков: У меня есть запись собственная этой мелодии.
Берлин: Это я знаю.
Пресняков: И вот поёт и вдруг открывается, уже я вроде и слышал, и певиц разных, и певцов… И вдруг слышу его, и у меня всё перехватывает, у меня что-то в горле высыхает, так. И, ну, доводит до слёз, вот просто этот певец. Вот. Я сказал про певцов, вот. Но, я бы… Многие ушли, вот пианисты ушли. Вот, к сожалению, и скрипачи. Сейчас немножечко и там шоу-бизнес зацепил… Зацепил очень сильно. Вот. Не знаю, я, наверное, отстал от жизни конечно. Но, мне… Мне не очень хочется, когда там они… Как и в джазе, кстати. Мне кажется нынче, Элла Фицджеральд бы, не могла бы уже стать популярной, такой…
Берлин: Такой звездой, вот такого уровня…
Пресняков: Такой звездой, потому что, она некрасивая. Правда, когда начинает петь, вот, она красивая.
Берлин: Неужели ты думаешь? А, как жалко. Это значит, что мы пошли вниз.
Пресняков: Поэтому вот если… Даяна Кроу. Вот она красивая женщина, вот. Вот их время наступает в джазе. Она хорошо поёт, но разве это Элла Фицджеральд или Билли Холидей?
Берлин: Ну, для тебя же всё равно Эллочка — это Эллочка. Правда, же?
Пресняков: Ну, конечно, конечно. И мне вот, и мне обидно, что, вот, шоу-бизнес проник…
Берлин: Туда тоже.
Пресняков: Вот туда и очень сильно. И, когда смотришь наших исполнителей, вот, я не буду их называть. Но — увы, увы, вот, там очень много… Начинается, там, что-то хором петь там… (напевает) Я, не очень… Признаюсь, вот, хоть, хоть вроде не злой, но восторгов у меня не вызывает, там, десять теноров, которые потрясли мир. Вот. Ну, вот, вот так вот. Не вызывает.
Берлин: Да. Вот тут я с тобой абсолютно согласна. Мы не назвали никакие имена и не надо…
Пресняков: Конечно.
Берлин: Потому что у нас умные слушатели, они всё понимают. В связи с тем, что очень хочется, чтобы прозвучало побольше музыки, потому что я так и думала. Вообще, эта программа такова. Она разговорная программа. Потому что, людям хочется побольше узнать об этом Мастере…
Пресняков: И правильно…
Берлин: Который пришёл сегодня. Но! Сегодня — музыкант. И музыкант такого уровня. Поэтому, конечно, музыки будет больше. И, соответственно, времени на разговоры у нас уже практически не остаётся. У меня есть ещё один вопрос, который я задаю всем, кто приходит в эту программу. Скажи мне, пожалуйста, Мастеру нужна Маргарита?
Пресняков: Да. Да. Конечно.
Берлин: Зачем?
Пресняков: А вот для того, что бы у него получалось что-то в его, как я не люблю это слово, «творчество». Потому что, его запылили, так же как слова «Патриарх», «гений». И ещё очень много-много, «маэстро», там. Вот. Но, всё равно придётся сказать, что именно в творчестве без Маргариты, мы сейчас широко обсуждаем, говорим. Вот. И даже не об одной, может быть? Путь даже будет так, но ведь женщина может волновать человека, вот там, не обязательно, чтоб он с ней там, в альковы какие-то направился. Она может, вот, просто на расстоянии, вот, так как меня, допустим, вот я влюблён во многих замечательных женщин-артисток, киноартисток. Женщин, даже телеведущих. И, конечно же, внутри, что-то вот здесь возникает. И вот тогда-то и может, и музыка возникнуть…
Берлин: То есть, такой собирательный образ Маргариты должен быть обязательно?
Пресняков: Да. Конечно. Ну, вообще, всё мы делаем … Не только 8 марта нужно любить женщин, а вообще всю жизнь. И это громаднейший стимул, побольше всяческих других.
Берлин: Спасибо. Спасибо огромное. Мы встречаемся, ну, буквально за несколько дней до твоего дня рождения. Поздравлять заранее нельзя, плохая примета. Я просто хочу, чтобы, сказать тебе, чтобы ты не менялся. Ты и так не будешь меняться. Потому что…
Пресняков: Поздно…
Берлин: Нет. Это вот, вот, правда, очень мало людей, я знаю, что ты не любишь, но это не комплимент. И больше я говорю это не для тебя, а для тех, кто нас слушает. Владимир Петрович Пресняков — фигура уникальная, на нашем музыкальном, артистическом небосклоне. Фигура действительно уникальная. И, конечно, очень хочется беречь этого человека. От всего совершенно. От разных, там, каких-то ненравственных ситуаций в жизни, он сам себя убережёт. Потому что, у него очень крепкий стержень. Ну, так оно случилось от Бога, от родителей? Не знаю. Наверное, и от того, и от другого. Я желаю нам всем побольше соприкосновения с твоей музыкой. И, чтобы ты как можно чаще брал в руки свой саксофон.
Пресняков: Спасибо.
Берлин: Спасибо. Ну, вот, кажется, и всё. Осталось только прослушать музыку. Потому что без музыки сегодня наша передача не состоялась бы. Это был Владимир Пресняков-старший. Мы прощаемся с Вами ровно на одну неделю. Счастливо.
Пресняков: Счастливо.
Источник: rus.ruvr.ru