Чудо-ребенок с ангельским голосом, кумир 60-х, чьи пластинки расходились миллионными тиражами, давно вырос, превратившись в солидного полноватого жителя престижного района Рима, но по-прежнему поет и теперь часто приезжает на гастроли в Россию. Отчего не ездил раньше — об этом певец рассказал «Труду».
— Как взрослому Лоретти живется с его детской славой?
Чудо-ребенок с ангельским голосом, кумир 60-х, чьи пластинки расходились миллионными тиражами, давно вырос, превратившись в солидного полноватого жителя престижного района Рима, но по-прежнему поет и теперь часто приезжает на гастроли в Россию. Отчего не ездил раньше — об этом певец рассказал «Труду».
— Как взрослому Лоретти живется с его детской славой?
— Люди по-прежнему называют меня моим детским именем — Робертино, хотя меня уже давно пора называть Роберто. Но я же не могу сражаться с самим собой — ребенком. Моя душа и то послание, которое несу своими песнями людям, остались прежними. Когда я был ребенком, у меня был совершенно исключительный голос — легкий, прозрачный. Сейчас мой голос, естественно, стал более зрелым, как хорошее красное вино, которое с возрастом только растет в цене.
— Как получилось, что до нашей страны первый раз вы добрались только в 1989 году?
— Из СССР мне приходили письма и подарки. Я знал, что существует прекрасный огромный народ, который меня обожает. Но в детстве я был машиной для зарабатывания денег, и мои продюсеры заключали контракты только с теми странами — например, с США или Японией, — где хорошо платили. Советский Союз в этот список не входил. И мой отец, верный итальянский коммунист, так и не успел побывать в стране своей мечты. Но сегодня могу сказать, что побывал везде — почти во всех бывших советских республиках, а в этот раз я сумел добраться даже до Хабаровска. Мне нравится петь в России, потому что здесь люди еще сохранили прежние духовные ценности. Они верят в чистое искусство и любят его. Только в России осталась публика, которая по-настоящему благодарна исполнителю. Когда я приезжаю на гастроли, все невольно сравнивают меня нынешнего с тем мальчишкой из 60-х. И обязательно просят спеть «O sole mio», «Jamaica», «Санта-Лючия», «Вернись в Сорренто», то есть все мои детские песни, от которых становится хорошо на душе.
— Насколько болезненным для вас оказался переход из вундеркиндов во взрослое артистическое состояние?
— Два года, которые я не мог петь из-за ломки голоса, мне показались вечностью. Я ничем не мог заниматься, не понимал, каким будет мое будущее. И никак не мог примириться с мыслью, что вдруг я больше не смогу петь. Теперь я стал настоящим драматическим тенором. Мой репертуар — это смесь традиций бельканто и современности. Но, к сожалению, сегодня традиционная итальянская песня постепенно исчезает и в самой Италии.
— А что значит быть настоящим итальянцем?
— Это значит страдать хроническим, неизлечимым романтизмом. И иметь некоторое количество вредных привычек.
— Это каких же, например?
— Иногда я все-таки выкурю сигарку-другую, но, в общем то, не затягиваюсь глубоко. Алкоголь не пью: это вредит голосу, поэтому сдерживаю себя. И еще я, как настоящий итальянец, люблю вкусно поесть, и это видно по моей фигуре. Но могу с гордостью признаться, что так вкусно, как я готовлю у себя дома, больше не кушает никто и нигде в мире. Из меня наверняка получился бы классный шеф-повар.
— А столь же уникальный голос, какой был у вас в детстве, вы подарили кому-нибудь из своих детей?
— Я женат уже второй раз. От первой жены у меня двое детей. Поют они или нет, я даже не знаю. Свою первую жену я не очень любил. Может быть, дело в том, что я женился слишком молодым. Проходили годы, и я все отчетливее понимал, что это не та женщина, которая нужна мне в жизни. И это чувство было взаимным. Моя первая жена была актрисой, это был брак по интересам: мы встретились и тут же поженились. В остальном же мы с ней были абсолютно чужими друг другу людьми, и, естественно, этот брак сам собой распался, как свеча, неизбежно гаснущая на ветру. А потом мне повезло встретить другую женщину — Мауру. Она не связана с музыкой, но я люблю ее так, как никогда не любил свою первую жену. Во время своих поездок по миру я сотнями встречал разных женщин и обращал на них внимание, когда был женат первый раз. А во втором браке я уже 15 лет, но у меня нет никакого желания встречаться с другими женщинами. Так что те времена, когда я был опасен для женщин, давно прошли. (Смеется.) И от такого сильного чувства и родился мой сын Лоренцо. Ему сейчас 19 лет, он абсолютная моя копия.
— Вы желаете своему сыну артистической судьбы?
— Нет. Времена изменились, люди, их чувства тоже стали другими. Сегодня миром правят иные ценности. Раньше между людьми было больше любви. Сегодня артисты рождаются не столько от своего таланта, сколько от рекламы и пиар-кампаний. У вас может быть голос, как у Карузо, но если вы не согласитесь пойти на определенные, часто унизительные компромиссы и у вас нет влиятельных покровителей, то будете на уровне плинтуса и никогда не подниметесь.
— Что сейчас для вас наиболее интересно в жизни?
— Мне 64 года, и меня еще помнят и любят. И сколько времени мне будет давать Бог петь, я буду выходить на сцену. И дело не в том, что я пою для заработка. Славный гонорар за выступление, конечно, не помешает, но это не цель для меня в той степени, как для большинства артистов. Петь — моя природная потребность.
Источник: trud.ru