У входа во ВГИК несколько лет назад поставили памятник трем выдающимся выпускникам: Андрею Тарковскому, Василию Шукшину и Геннадию Шпаликову. С первыми двумя все понятно, это таланты, светочи, гении, может сказать иной читатель, а третий-то чем знаменит?
У входа во ВГИК несколько лет назад поставили памятник трем выдающимся выпускникам: Андрею Тарковскому, Василию Шукшину и Геннадию Шпаликову. С первыми двумя все понятно, это таланты, светочи, гении, может сказать иной читатель, а третий-то чем знаменит?
Имя Геннадия Шпаликова, которому в эти дни исполнилось бы 75, и впрямь известно сегодня не очень многим. Сделал он в искусстве тоже не так уж много. Да и прожил на свете всего 37 лет — как и любимый им Пушкин. Но без шпаликовского светлого, живительного дара не было бы новаторских для своего времени, а сегодня просто классических фильмов «Застава Ильича» («Мне двадцать лет»), «Я шагаю по Москве», «Ты и я», «Я родом из детства», к которым он писал сценарии. Не было бы пронзительного фильма «Долгая счастливая жизнь», который Шпаликов поставил как режиссер. Не было бы ушедших в народ песен «Палуба», «Бывает все на свете хорошо», «Городок провинциальный», написанных на его стихи. Не было бы десятков других стихотворений, пропетых, выдохнутых Шпаликовым с какой-то пушкинской легкостью, как, например, вот эти строки:
Любимая, все мостовые,
Все площади тебе принадлежат,
Все милиционеры постовые
У ног твоих, любимая, лежат.
Они лежат цветами голубыми
На городском, на тающем снегу.
Любимая, я никакой любимой
Сказать об этом больше не смогу.
Молодой, оглушительно талантливый, необыкновенно красивый, он был любимцем всего ВГИКа и безусловным лидером оттепельной волны нашего кино. С ним считали за радость работать Хуциев, Данелия, Шепитько, Урусевский, Туров, его сценариями всерьез интересовались Бондарчук и Тарковский, с ним дружили, обсуждали замыслы новых фильмов Митта, Кончаловский, Михалков, Губенко, Соловьев: По сути, он был осью, центром этой нарождающейся кинематографической вселенной. Недаром Петр Тодоровский в шутку однажды переиначил фамилию Шпаликова в Генацваликова («генацвале» по-грузински — «друг»): Гена щедро дарил идеи, сюжеты своим друзьям, да и сам мог за вечер написать десять-пятнадцать гениальных страниц нового сценария.
В этом созвездии имен Шпаликов был особенно сияющ, — вспоминала Белла Ахмадулина. — Солнце отражалось в его глазах, и вообще он был здраво и радостно настроен, и можно было про этого молодого человека сказать: он несомненно рожден для радости, для успеха«.
Да и сам он, конечно, верил, что у него будет долгая счастливая жизнь. К 24 годам Шпаликов был уже автором двух знаменитых фильмов, пусть и разруганных, изрезанных высоким начальством, за ним охотились газеты и журналы, о нем собирались писать книгу.
Но слава, как верно заметил кто-то, была подобна стремительно падающей звезде. Оттепель шла на убыль, в воздухе ощутимо подмораживало, сценарии Шпаликова все чаще заворачивались, заявки отвергались ввиду их «безыдейности», «сюжетной расхлябанности», стихи, которые он нередко писал на клочках бумаги, на бланках от телеграмм, никто (и прежде всего он сам) не думал издавать. Атмосфера в обществе наливалась удушливой предгрозовой тучей, Шпаликов, хотя он никогда не был диссидентом, физически страдал от этого:
Но откуда на сердце
Вдруг такая тоска?
Жизнь уходит сквозь пальцы
Желтой горстью песка.
Разумеется, от всех этих творческих неурядиц, усугубленных пристрастием к исконно русскому лекарству от тоски, у Шпаликова не преминул случиться разлад в семейных отношениях. Сначала он развелся со сценаристкой Натальей Рязанцевой, потом недолго прожил с актрисой Инной Гулая в трехкомнатной квартире, подаренной Хрущевым. Уйдя от Инны, перебивался авансами, жил по друзьям, скитался по домам творчества. К 35 годам он страшно постарел, от любимца публики, многообещающего таланта мало что осталось. Его записи в дневнике той поры дышат отчаянием: «Меня пугает равнодушие времени и чужие люди, чем дальше, тем больше чужих, и некому поклониться и не с кем быть. Велика Россия, а позвонить некому. Я понимаю, что это заблуждение, но совершенно искреннее. Я не знаю, зачем жить дальше».
Он ушел из жизни, оставив после себя недописанный, клочковатый роман, в котором есть гениальные места, дочь Дашу, рожденную в браке с Инной Гулая, 2 рубля на сберкнижке и те немногие стихи и фильмы, которые мы до сих пор так ценим и любим.
Похоронен Шпаликов на Ваганьковском кладбище. На памятнике выбиты последние две строчки из вот этой гениальной строфы:
Я никогда не ездил на слоне,
Имел в любви большие неудачи,
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
Я не был его товарищем, но всякий раз, когда читаю эти строки, на глаза наворачиваются слезы.
Лариса Кадочникова, народная артистка России, народная артистка Украины
«Гена приревновал меня к Илье Глазунову»
— Когда я училась во ВГИКе, по коридорам — вы только представьте себе это — ходили Андрей Тарковский, Отар Иоселиани, Лариса Шепитько, Василий Шукшин, Николай Губенко, Софико Чиаурели, Людмила Гурченко — всех и не упомнишь. Но даже среди этих будущих гениев Шпаликов выделялся особо. Он был очень молодой, искренний, светлый, свободный, фонтанирующий всевозможными идеями. Гена был душой нашей студенческой компании, в которую входили, в частности, талантливые операторы Юра Ильенко (я за него потом вышла замуж), Саша Княжинский, сценарист Павел Финн — последним двум он неоднократно посвящал свои стихи. Уже после окончания ВГИКа я узнала, что Шпаликов написал стихи и про меня. Там, в частности, есть такие забавные строчки:
Пока домой поклонники
Ее в такси везут,
Сижу на подоконнике
Четырнадцать минут.
Взяв ножик у сапожника,
Иду я по Тверской
Известного художника
Зарезать в мастерской.
У меня тогда был сумасшедший роман с Ильей Глазуновым, и вот Гена, который ко мне относился чисто по-дружески, нафантазировал себе ревность, латиноамериканские страсти и написал эти стихи. Он вообще был творческой натурой, его воображение легко воспламенялось. В те годы это, кстати, происходило без влияния алкоголя. В нашей студенческой компании все выпивали — кроме него. Он сидел в сторонке, перебирал струны гитары, что-то напевал. Потом все пить бросили, а он начал. И понеслось — до самого трагического финала: Последний раз я увидела его уже в начале 70-х годов. Он приехал в Киев, где мы жили с Ильенко, не позвонив, не предупредив заранее. Чудом застал нас дома, мы ведь могли оказаться на съемках. Был какой-то вялый, апатичный, опухший, лишенный энергетики, совершенно не похожий на себя прежнего. Много пил. Жаловался на невостребованность, на то, что зажимают, не пускают. Чем ему помочь, мы не знали. И даже в итоге толком не поняли, зачем он приезжал. Сегодня я думаю: не иначе как проститься с нами, со своей ушедшей молодостью, в которой было так много надежд…
Павел Финн, сценарист
«Он не держал обиды»
— 75 лет… Для меня, для всех друзей Геннадия это небывалая цифра: она совершенно несовместима с тем образом Шпаликова, который нам всем запомнился. В нем — молодом гении, яркой звезде — было такое моцартианское начало. Его по большей части знают как сценариста, но он был еще и режиссер, и поэт. Шпаликов и жил как поэт, и умер как поэт. Он говорил, что в России поэту больше 37 лет жить неприлично, вспоминая Пушкина. Так и вышло: он сам ушел из жизни, едва ему исполнилось 37. Я с ним познакомился, когда поступил во ВГИК. Он тогда уже учился на втором курсе, и все вокруг только о нем и говорили, причем с пиететом. Меня, признаюсь, это раздражало. И вот Шпаликов вернулся вместе с однокурсниками с практики и написал о ней отчет, который все наперебой начали хвалить. Дошел он и до меня. Еду в троллейбусе с каким-то незнакомым мне вгиковцем в плаще и с золотым зубом и выпаливаю ему, что мне лично этот отчет ужасно не понравился. Оказалось, это и есть Шпаликов! Мне было неловко, но он не держал обиды. Более того, весь тот день мы провели вместе, в разговорах, нашли друг в друге много общего. Так мы и прошли по жизни рука об руку, до его смерти.
Источник: trud.ru