До октября 1917 года в Москве все капитальные строения на Страстном бульваре принадлежали разным владельцам: монастырям Страстному и Высоко-Петровскому. Здания женской гимназии с квартирами и университетская типография относились к казне. Самым крупным заселенным комплексом владел светлейший князь Михаил Горчаков, постояльцы ему платили за многокомнатные квартиры со всеми удобствами. Полиция присвоила его дому, простиравшемуся между бульваром и Козицким переулком, номер 4. Квартирная плата заменяла ему деньги, которые прежде присылали из сел и деревень управляющие имения, где на него гнули спины тысячи крепостных.
До октября 1917 года в Москве все капитальные строения на Страстном бульваре принадлежали разным владельцам: монастырям Страстному и Высоко-Петровскому. Здания женской гимназии с квартирами и университетская типография относились к казне. Самым крупным заселенным комплексом владел светлейший князь Михаил Горчаков, постояльцы ему платили за многокомнатные квартиры со всеми удобствами. Полиция присвоила его дому, простиравшемуся между бульваром и Козицким переулком, номер 4. Квартирная плата заменяла ему деньги, которые прежде присылали из сел и деревень управляющие имения, где на него гнули спины тысячи крепостных.
До октября 1917 года в Москве все капитальные строения на Страстном бульваре принадлежали разным владельцам: монастырям С
Соседний старинный дом 6, известный нам салонами XIX века, заселяли перед революцией генерал-майор Алексей Стахович, архитектор В. Е. Дубовской, построивший на Раушской набережной здание электростанции, балерина Большого театра Л. Р. Нелидова-Барто, дочь тайного советника Нелидова, и многие другие знатные и состоятельные москвичи, исправно платившие светлейшей княгине Александре Ливен. Этой знатной даме принадлежали усадьбы вдали от Москвы, позволявшие жить красиво, безбедно, несмотря на мировую войну.
Для большей доходности двухэтажный дом с мезонином полковника Ивана Бенкендорфа пришлось, жертвуя архитектурой, надстроить и превратить в безликий трехэтажный дом, радующий квартирной платой княгиню Ливен, происхождение богатства которой уже известно читателям нашей газеты.
Соседствовали светлейшие князья Горчаков и Ливен с баронессой де Норманн, которой принадлежал дом 14, стоявший рядом с известной лечебницей Эмилии Редлих, о чем впереди. Единственный дом на углу бульвара и Тверской принадлежал не аристократу, богатому члену торгового дома Чижову. Вряд ли кто-нибудь из них представлял, как все плохо для них закончится, когда между Арбатскими воротами и Страстной площадью, где шел «последний и решительный бой», если верить Константину Паустовскому, в завершение взаимной стрельбы духовой оркестр заиграет «Интернационал» в знак победы социализма над капитализмом.
Все строения бульвара, включая гостиницу монастыря, корпуса женской гимназии, где жил Сергей Рахманинов, все дома, заполнявшие сотни страниц адресно-справочной книги «Вся Москва» за 1917 год, вдруг перестали приносить хозяевам деньги. Аристократам, крупным чиновникам, генералам, богатым купцам пришлось срочно покидать родную Москву, где победила власть, не признававшая «нетрудовых доходов», к которым относилась арендная плата домовладельцам.
Дома на Страстной площади и бульварах заселяли с давних пор люди «свободных профессий»: музыканты и певцы, актеры, врачи, ученые, архитекторы. Их в отличие от бывших сановников, банкиров, владельцев недвижимости, заводов и фабрик не гнали из Москвы и не подвергали репрессиям. Пытка для них состояла в другом. Актеров императорских театров, врачей с именем, всех обитателей многокомнатных квартир, за редким исключением тех, кто имел «охранную грамоту» новой власти, уплотняли, подселяли к ним жильцов из бараков, фабричных общежитий, конечно — каморочных квартир, где пролетарии спали на одних и тех же койках по очереди. Подселяли и тех, кто достиг при новой власти должностных полномочий, вступил в партию. Так, например, в дом 2, бывший Чижова, въехал на правах уплотнения Борис Федорович Гофман, уроженец села Тосно нынешней Ленинградской области, член партии, начальник отдела регулирования и управления дорожным движением Управления милиции Москвы. В квартире 76 ему, по всей видимости, с семьей дали одну комнату номер 7. (О его судьбе — в следующем «хождении».)
Таким «уплотнением» пролетарская власть достигала безрадостной социальной справедливости и улучшала жилищные условия тех, кто помог ей победить эксплуататоров. Вместе с квадратными метрами хозяева квартир расставались с дорогой мебелью, картинами, книгами и посудой, которую негде было хранить в оставшихся одной-двух комнатах. Гримаса революции состояла в том, что у музыкантов не отнимали пианино и рояли. Как рассказывала мне княгиня Мещерская, после национализации коллекции музейной живописи, мебели и переселения из многокомнатной квартиры в дворницкую ее матери, певшей в «Ла Скала», сохранили рояль — как орудие труда, дающее средства к существованию.
Первым из знаменитых жильцов Страстного бульвара покинул Москву Сергей Рахманинов в конце 1918 года. Получив приглашение выступить как пианист и дирижер, он беспрепятственно выехал из Ленинграда и оказался за границей, откуда не вернулся.
Из того же дома женской гимназии последовал за двоюродным братом Александр Зилоти, чье имя знали в Европе как первоклассного пианиста и дирижера. Подобно Рахманинову его в СССР предавали забвению. Эмигрантом Зилоти стал не по доброй воле. В 8 лет, ребенком, занимался в младшем классе легендарного Зверева, учителя Скрябина и Рахманинова. В старшем отделении его учили Николай Рубинштейн и Петр Чайковский. Первое сольное выступление состоялось в 17 лет в концерте, которым дирижировал Николай Рубинштейн. Неожиданно заболел объявленный в афише солист, и ему поручили его заменить. По воспоминаниям критика Николая Кашкина: «Как и подобает настоящему таланту, юный ученик не только не смутился неожиданностью выступления в таком большом концерте, но со свойственной его возрасту резвостью прыгал козлом от восторга чуть ли не все оставшиеся до отправления в концертную залу часы. Играл он первую часть первого концерта А.Рубинштейна с большим блеском и одушевлением, заслужившими полнейшее одобрение его требовательного учителя».
После дебюта последовала поездка к Францу Листу. Другим влиятельным другом стал Чайковский, который помог гастролями в Европе, доверял редактировать свои концерты, править и перелагать оркестровые сочинения для фортепиано.
В Москве Зилоти до эмиграции вел класс фортепиано, из которого вышли Игумнов и Рахманинов. Но жить без концертных залов музыкант не мог. Как писала критика: «Концерты А. Зилоти были одним из самых грандиозных музыкально-просветительских начинаний в России начала XX в.». Он с триумфом играл все сочинения Рахманинова, пережившего в молодости трагедию от небрежного исполнения Первого концерта.
После октября 1917-го, как пишут биографы, дело всей его жизни в России оказалось разрушенным. Зилоти гастролировал по всему миру. В Нью-Йорке последний раз играл в 73 года. Умер вскоре после лучшего друга и брата, не дожившего до дня Победы.
Не выдержав «уплотнений», ограблений, задыхаясь в «пролетарской Москве», покинул родину гениальный Федор Шаляпин. Его лишили звания народного артиста, гражданства, что не помешало всемирной славе. Федор Иванович умер в Париже, вернулся в Москву в гробу на Новодевичье кладбище.
Александр Глазунов, народный артист, глава Петербургской консерватории, уехал в 1928 году. Умер в Париже — там хранится его архив, в Мюнхене изучается наследие композитора.
Александр Гречанинов, узнав о падении самодержавия, моментально сочинил с поэтом Константином Бальмонтом «Гимн свободной России». Его исполняли перед каждым спектаклем и концертом. Оперы Гречанинова до революции ставили Большой театр и опера Зимина, он сочинял оперы для детей. То был в одном лице и светский, и религиозный композитор. Но жить в стране, где наложили абсолютный запрет исполнять в концертных залах церковные песнопения, литургии, не смог. Уехал в Париж, далее в Америку, где прожил 92 года. Родину не увидел.
Пианист Исай Добровейн учился в Московской консерватории у Игумнова и Танеева. Выступал в Европе, дружил с Нансеном, Горьким. В его квартире в Москве играл вскоре после революции Ленину Шопена, «Аппассионату» Бетховена. По словам Горького, когда музыка смолкла, раздались слова: «Ничего не слыхал лучше Appassionata, готов слушать ее каждый день». Повторного исполнения не случилось. Добровейн уехал в Германию и в Дрездене помог воплотить на сцене «Бориса Годунова». Благодаря Нансену получил гражданство Норвегии, руководил оркестрами Осло, Будапешта, Сан-Франциско, Гетеборга. Но меломану Сталину «Аппассионату» не сыграл…
Родом из Вышнего Волочка Сергей Кусевицкий. При приеме в училище его поставили перед выбором: «Тромбон или контрабас». Выбрал контрабас. На нем играл в оркестре Большого театра. А в 1886 году впервые дал сольные концерты, вернув контрабасу право, давно утраченное в Европе. В наши дни Юрий Башмет повторил его подвиг, превратил альт в солирующий инструмент, поражая всех, кому удалось его послушать.
Сыграв все возможное на контрабасе, Кусевицкий встал за дирижерский пульт лучших оркестров, исполняя своих гениальных российских современников. В созданном им благодаря состоятельному тестю «Российском музыкальном издательстве» впервые выходили их сочинения, ставшие классикой. Октябрьская революция лишила музыканта состояния, издательства, оркестра, художественных коллекций. В 1919 году оркестранты Большого театра в шапках и валенках прекрасно сыграли под его управлением «Пиковую даму». А через год с любимой женой Кусевицкий оказался за границей. В Америке с его именем связана мировая слава Бостонского симфонического оркестра. Ему в дни войны предоставили право первому исполнить «Ленинградскую симфонию» Шостаковича в концертном зале. Весть сбор пошел в фонд помощи России. Перед смертью музыкант признался: «Я теперь американский гражданин, но я все еще люблю Россию». В Москве в наши дни состоялся 1-й Международный конкурс контрабасистов «Памяти Кусевицкого».
К пианисту Николаю Метнеру, окончившему с золотой медалью Московскую консерваторию, признание пришло за цикл песен на слова Гете. Мировая слава осенила его в Лондоне за исполнение собственного Второго концерта с оркестром Королевского филармонического общества. Третий его концерт прозвучал в Альберт-холле, крупнейшем зале Европы. Существует Метнеровское общество, издавшее все его крупнейшие сочинения. «Эти записи, — как считают критики, — составляют часть золотого фонда мировой музыкальной культуры». В Москве после забвения изданы его сочинения в 12 томах. Их исполняют лучшие музыканты. В городах России состоялся международный «Метнер-фестиваль».
Глава семьи Менухин, родом из Гомеля, и его жена, родом из Феодосии, успели уехать из объятой еврейскими погромами родины в Америку до начала мировой войны. Там в 1916 году у них родился сын, которому дали имя Иегуди, так звали одного из ангелов. (Одной из дочерей дали в память о родине имя — Ялта.) Ребенка с укороченными руками в семье с трех лет учили играть на скрипке, главным европейским и русскому языку. Его талант пестовал, в частности, великий Ионеску. В 11 лет ребенок игрой вызывал неистовый восторг слушателей. Критики называли его музыку «голосом земли и неба». Атеист Альберт Эйнштейн признался ему: «Вы доказали мне, что есть еще Бог на небесах».
Менухин, удостоенный всех мыслимых наград, кроме советских, первый из эмигрантов побывал в СССР в год Победы. В Концертном зале имени Чайковского в один вечер сыграл три скрипичных концерта и один из них — для двух скрипок Баха — с Давидом Ойстрахом, «нашим ответом Западу».
Менухин прожил много лет, стремясь во враждебно настроенных залах, играя Рихарда Вагнера, Рихарда Штрауса, «залечивать старые раны войны», сближать, несмотря на происки фанатиков, враждовавшие народы. Он умер сравнительно недавно, в 1999 году, как писали в некрологах, «оставив яркий, неизгладимый след в мировой музыкальной культуре».
Другой наш гений — Яша Хейфец, его полное имя Иосиф, что значит на иврите «будет приумножен», родился в семье музыкантов в Вильнюсе. В 6 лет исполнил публично концерт Мендельсона. В 9 лет его приняли в Петербургскую консерваторию, студентом выступал в Швеции и Германии, где познакомился и подружился с Фрицем Крайслером.
В 1917 году, в октябре, за десять дней до революции дал концерт в Карнеги-холле. С тех пор жил в Европе и Америке, не испытав всего того, что пережили на родине Шаляпин и Кусевицкий. Подобно Менухину часто выступал перед солдатами на фронте, музыкой мирил народы, за что однажды чуть не поплатился правой рукой, защищая от удара скрипку, которую пытался разбить прутом фанатик в Иерусалиме.
Игорь Стравинский, сын певца Мариинской оперы, родился под Санкт-Петербургом в Ораниенбауме. По настоянию родителей поступил на юридический факультет университета, но брал частные уроки по композиции у Римского-Корсакова. Все остальное — дар природы, дар небес. Услышав на концерте его «Фавна и пастушку», Сергей Дягилев предложил неизвестному сочинителю написать балеты для «Русских сезонов» в Париже. Стравинский сочинил три балета, принесших ему мировую известность: «Жар-птицу», «Петрушку» и «Весну священную». Он и далее пишет балеты, оперы, а потом вдруг садится за рояль и исполняет собственный концерт для фортепиано и духового оркестра под управлением Сергея Кусевицкого.
Десять лет выступал Стравинский как пианист. Сочинял светскую музыку: балеты, концерты для скрипки с оркестром, концерт для двух фортепиано. И снова поразил всех «Симфонией псалмов» на латинские тексты Ветхого Завета. Никто ему, в отличие от Шостаковича, не давал указания в газете «Правда», о чем и как писать, не шельмовал за «формализм в музыке», не присуждал Сталинских премий, орденов с образом Ленина, почетных званий народного артиста СССР.
Из охваченной огнем Европы Стравинский переезжает в Америку, где пишет оперу «Похождения повесы», балет «Орфей», симфонии. Живя в США, создает концерт для кларнета и джаз-оркестра. Осенью 1962 года приезжает на родину и дирижирует оркестрами в Москве и Ленинграде.
Подобно гениям минувших веков пишет на склоне лет реквием «Заупокойные песнопения» и считает, что «тем самым завершает… творческую картину». Но и после этого много творит и концертирует по всему миру.
Именем Стравинского назван фонтан на площади Помпиду в Париже. В его честь в мире выпущены монеты и марки. Самолет «Аэрофлота» несет на борту имя композитора. В его честь у нас отчеканена юбилейная платиновая монета в 150 рублей. Есть улица Стравинского в Амстердаме. В Москве пока такой нет.
Я назвал далеко не всех выдающихся музыкантов, покинувших Россию после 1917 года, — кто раньше, как Рахманинов, кто позже, как Глазунов. Неверно нам твердили советские искусствоведы, что, мол, эмигранты теряли способность творить. Эти выдумки опровергают концерты Шаляпина и Рахманинова, балеты Стравинского, «Русские сезоны» в Париже, симфонии Метнера… Леса, поля и долы им снились, они их никогда не забывали и любили, в чем признавались, как Кусевицкий. Жили долго. Вот только родина поступила со своими гениальными детьми как злая мачеха.
Революции неотвратимы, как и страдания народа. Так было в октябре 1917 года. «Энциклопедия русской эмиграции» первой волны содержит 400 фамилий. В ней имена Ивана Бунина, Анны Павловой, Ильи Репина, Леонида Андреева, Ивана Мозжухина, конструктора вертолетов Сикорского и изобретателя телевидения Зворыкина…
История повторилась в августе 1991 года. Никто пока не взялся подсчитать, сколько музыкантов (я не имею в виду ресторанных певцов), писателей, артистов, художников, ученых покинуло Россию. Разница в том, что ныне гениальные творцы живут постоянно и зарабатывают на жизнь на Западе, а за славой и триумфами приезжают в Россию. Страдания народа и гениев в дни катаклизмов неизбежны. Это ясно. Но как их избежать? Кто бы знал…
Источник: mk.ru