Президент Бундесбанка Йенс Вайдманн — о своем неприятии недавней инициативы главы ЕЦБ Марио Драги, промежуточных итогах операции по спасению евро и разнице между советом Центробанка и политбюро.
Шпигель: Господин Вайдманн, говорят, президент США Барак Обама попросил у федерального канцлера ваш телефон. Он вам уже позвонил?
Президент Бундесбанка Йенс Вайдманн — о своем неприятии недавней инициативы главы ЕЦБ Марио Драги, промежуточных итогах операции по спасению евро и разнице между советом Центробанка и политбюро.
Шпигель: Господин Вайдманн, говорят, президент США Барак Обама попросил у федерального канцлера ваш телефон. Он вам уже позвонил?
Вайдманн: Мне не поступало звонка от президента Обамы. Я время от времени разговариваю по телефону с министром финансов Штатов Тимоти Гайтнером. Отстаивать позиции Бундесбанка в разговорах со специалистами по монетарной и финансовой политике из всех стран мира — одна из моих центральных задач.
Шпигель: Похоже, однако, что особых плодов такая ваша деятельность не приносит. Во всех западных столицах, от Вашингтона до Лондона, от Парижа до Рима, вас считают человеком, который хочет распада еврозоны. Это справедливое обвинение?
Вайдманн: Нет, ни в коем случае. Я хочу помочь сделать так, чтобы евро оставался стабильной валютой. Необходимые рамочные условия закреплены прежде всего в Масстрихтском договоре, содержащем нормы и требования к европейской финансовой и денежной политике. На них я и ориентируюсь.
Шпигель: Но они больше не работают.
Вайдманн: Рамки были расширены, а отчасти ими пренебрегли. Но пока нет политического консенсуса и новых рамочных условий — например, в форме настоящего политического союза, нужно придерживаться прежних договоренностей. Маастрихтские нормы призваны, в частности, не допустить, чтобы последствия непродуманной бюджетной политики можно было перекладывать на других. Когда есть 17 государств, настаивающих на суверенитете в вопросах бюджета, то такие нормы необходимы. Иначе стимулов к осмотрительности не останется. Поэтому пока нам нужно целенаправленно улучшать рамочные условия Маастрихтского договора, стремиться, чтобы он снова заработал.
Шпигель: С этим более-менее согласны в правительствах всех государств еврозоны. Поэтому было подписано налогово-бюджетное соглашение, на основе которого Брюссель получит возможность более действенно контролировать бюджеты отдельных государств. Такой путь вам представляется правильным?
Вайдманн: Несомненно, это прогресс, но такого решения недостаточно. Причины кризиса заключаются в большой долговой нагрузке, недостаточной конкурентоспособности отдельных членов еврозоны и — не в последнюю очередь — в потере доверия к архитектуре валютного союза. Все эти основополагающие проблемы нужно решать — последовательно, без колебаний, запасясь терпением. Это послужит повышению сплоченности и доверия внутри валютного союза.
Шпигель: Процесс пошел: на юге Европы правительства повсеместно сокращают расходы и проводят реформы. Вот только финансовые рынки этого не признают, проценты по займам достигают головокружительных высот. Почему вы выступаете против инициативы президента ЕЦБ Марио Драги, предложившего начать масштабную скупку гособлигаций южноевропейских государств, чтобы тем самым разрядить ситуацию?
Вайдманн: Я был критически настроен уже по отношению к той скупке государственных облигаций, которая велась до сих пор. И я был в этом не одинок. Такая политика мне слишком напоминает финансирование госрасходов за счет печатания денег. Тем самым эмиссионный банк не может обеспечить принципиального решения существующих проблем — и даже рискует создать новые.
Шпигель: Но разве ради того, чтобы избежать худшего, не следует время от времени отказываться от догм?
Вайдманн: Дело не в догмах, а в том, что в условиях кризиса доверия необходимо восстанавливать это самое доверие. А также в том, что нельзя не учитывать основополагающие уроки денежной политики прошлого.
Шпигель: Вы опять «поминаете» гиперинфляцию 1923 года в Германии.
Вайдманн: Нет, в Маастрихтском договоре отражены уроки европейской послевоенной истории. Так, в 70-е годы эмиссионные банки многих западных индустриальных государств шли на поводу у конъюнктурной и фискальной политики, открыто руководствуясь лозунгом, что 5% инфляции лучше, чем 5% безработицы. Результатом стало обесценивание денег, которое сопровождалось массовыми увольнениями. Учитывая такой опыт, финансовая система еврозоны в соответствии с традициями Бундесбанка была ориентирована исключительно на обеспечение стабильности европейской валюты.
Шпигель: Говоря словами поэта Эмануэля Гейбеля, «и немцы тем себя прославят, что мир от гибели избавят». Вы ведь это имели в виду?
Вайдманн: Ни в коем случае. Речь идет об успешных принципах денежной политики, а здесь очевидно, что именно Бундесбанку удалось сколотить очень солидный капитал доверия. Независимость эмиссионного банка от финансовой политики и отказ от финансирования госрасходов оправдали себя. Эти принципы не суть самоцель, но они призваны не допустить, чтобы эмиссионный банк мог при определенных условиях «забыть» о своей главной задаче — обеспечении стабильности цен. В 70-е годы в некоторых странах, которые сегодня входят в валютный союз, инфляция выражалась двузначными числами. Помните, как тяжело Банку Италии далась борьба за освобождение из тисков министерства финансов, победа в которой потом была заслуженно признана большим успехом?
Шпигель: Бундесбанку тоже приходилось скупать гособлигации, когда тучи сгущались.
Вайдманн: Это тоже было в 70-е годы. Но масштабы интервенции были куда меньшими, чем в других странах, равно как и государственный долг. Однако Бундесбанк открыто признал это ошибкой, которая впоследствии была исправлена.
Шпигель: Возможно, тогда такая политика была оправданной. Но сегодня нигде в ЕС нет даже намека на инфляцию, зато почти все европейские политики ратуют за поддержку ЕЦБ. Вам не кажется, что стоит задуматься?
Вайдманн: Я тоже не вижу непосредственной угрозы инфляции. Но если денежную политику использовать как универсальное средство для решения политических проблем, то ее изначальная цель может все больше и больше отступать на второй план. Стабильные цены обеспечивают не только более качественное функционирование рыночной экономики, но и условия для того, чтобы компании, готовые осуществлять инвестиции, могли достоверно просчитать эффект. Они защищают интересы тех, кто делает сбережения. Они — залог того, что завтра я смогу жить на доход, который у меня есть. С этой точки зрения политика стабильности есть наилучшая социальная политика.
Шпигель: В США с этим обстоит точно так же. Тем не менее ФРС, борясь с финансовым и экономическим кризисом, скупила большое количество государственных долговых бумаг, что не вызвало особой обеспокоенности. Вас это не впечатляет?
Вайдманн: Не очень корректный пример. ФРС не помогает выбраться из ямы государствам, оставшимся без средств. И не перераспределяет риски между налогоплательщиками разных стран. Она скупает облигации централизованного государства с хорошей платежеспособностью. Облигациями Калифорнии или других штатов ФРС не соблазняется. Так что ситуация в корне отличается от европейской.
Шпигель: Чем именно?
Вайдманн: Когда эмиссионные банки еврозоны скупают долговые бумаги отдельных стран, то эти бумаги оказываются на балансе финансовой системы еврозоны. В конечном счете расходы ложатся на плечи налогоплательщиков во всех остальных государствах. В условиях демократии решение о столь масштабном обобществлении рисков должно приниматься в парламентах, а не в центробанках. Европа гордится своими демократическими принципами, которые лежат в основе европейской идентичности. Об этом тоже нельзя забывать.
Шпигель: Ваш коллега Йорг Асмуссен, с которым вы вместе учились и долгое время работали в федеральном правительстве, убежден, что политика стабильности предполагает недопустимость сомнений в валюте и ее будущем. Вы с этим согласны?
Вайдманн: Я полностью согласен с Йоргом Асмуссеном, что мы не должны допускать сомнений в стабильности евро, а значит, и в его дальнейшем существовании. Именно поэтому мы не можем действовать по принципу «нужда заставит». Ведь не случайно существует четкое распределение задач. Эмиссионный банк отвечает за стабильность валюты, в то время как политики на национальном и европейском уровнях определяют, какие страны будут входить в валютный союз. Это не эмиссионный банк принял решение о том, кого можно принимать в еврозону, а правительства.
Шпигель: Вы хотите сказать, что при определенных обстоятельствах нужно, чтобы отдельные члены покидали еврозону?
Вайдманн: Если возложить на ЕЦБ задачу во что бы то ни стало гарантировать возможность оставаться в еврозоне для всех ее членов, то она может вступить в конфликт с главнейшей задачей Центрального банка — обеспечением стабильного уровня цен. К тому же, я не понимаю, как можно исключить, что кто-то из суверенных членов валютного союза примет решение о своем выходе из него.
Шпигель: Однако европейские договоры не предусматривают возможности выхода из еврозоны. По-вашему, их нужно изменить?
Вайдманн: Но ведь европейские политики уже достаточно давно обсуждают, как поступать, если страны не будут придерживаться достигнутых соглашений…
Шпигель: …в таком случае они больше не смогут рассчитывать на финансовую поддержку и де-факто будут вынуждены отказаться от евро…
Вайдманн: …и если до этого дойдет, то эмиссионный банк не должен тому препятствовать — скажем, возмещая «недополученные» средства.
Шпигель: Вы многого требуете от политиков. Возможно, в таком случае будет правильно, чтобы и сам эмиссионный банк внес вклад, согласившись на скупку государственных облигаций, как предлагает Марио Драги? Тем более что речь идет о временной мере.
Вайдманн: Так принято считать. Но если эту дверцу открыть, то снова закрыть ее будет очень непросто. Денежное благоденствие, обусловленное щедростью центробанков, вызовет стойкую потребность и приведет к обобществлению рисков.
Шпигель: Но сегодня с этим обстоит как-то иначе? Бывший министр иностранных дел Йошка Фишер утверждает, что такая ситуация давно стала реальностью, а специалист по бюджетной политике Карстен Шнайдер (СДПГ) уже сегодня оценивает риски немцев в триллион евро.
Вайдманн: Мне бы не хотелось комментировать здесь какие-то конкретные расчеты. Но не будет ошибкой сказать, что Германия, равно как и многие другие страны, в рамках стабилизации еврозоны, несет серьезные риски. В ответ те государства, на которые распространяются программы помощи, финансируемые за счет налогоплательщиков, обязались провести болезненные реформы. Принцип европейской политики по спасению евро — финансово-политическая помощь в обмен на реформы, — по сути, является верным. Но он может сработать только при условии, что основополагающие проблемы действительно будут решаться, что программы помощи будут разрабатываться и контролироваться таким образом, чтобы бюджетная дисциплина не оставалась без внимания.
Шпигель: Ваша оценка исходит из предположения, что финансовые рынки в условиях кризиса евро реагируют исключительно рационально. Но это не так. Стоит Испании принять программу по спасению банковской системы стоимостью 100 млрд евро, как проценты по займам этой стране сразу же возрастают. Когда же президент ЕЦБ Марио Драги произносит три загадочные фразы, прибыльность по гособлигациям резко падает.
Вайдманн: Не факт, что это иррациональная реакция. Никто не отрицает, что эмиссионный банк может влиять на рынки в краткосрочной перспективе. Но он не всесилен. Помните, какая эйфория разразилась в прессе, когда евросистема впервые стала скупать гособлигации? Или как этой зимой рынки торжествовали, когда ЕЦБ предоставил европейским банкам ликвидные средства? Но для нас не секрет, что все это не решает основополагающих проблем. Наши действия основываются на доверии. Постоянный количественный рост не всегда означает рост доверия. В долгосрочной перспективе эмиссионный банк может сохранить доверие только в том случае, если проводимые им меры основываются на мандате, который был ему дан.
Шпигель: Некоторое время назад вы сказали, что эмиссионный банк уже исчерпал свой мандат. Новые концепции Марио Драги выходят за его рамки?
Вайдманн: Во всяком случае, мне бы не хотелось, чтобы денежная политика оказалась подчиненной бюджетной политике.
Шпигель: Наш вопрос скорее в другом: насколько намерения Драги соответствуют действующим договорам и, следовательно, легитимны?
Вайдманн: Будучи президентом эмиссионного банка, я предпочитаю экономические аргументы. Давать правовую оценку я здесь не могу. Мне представляется важным занять обоснованную, долгосрочно ориентированную позицию. К тому же, нельзя недооценивать вот какую опасность: финансирование со стороны Центробанка, подобно наркотику, может вызывать зависимость.
Шпигель: Но ведь Марио Драги предлагает выделять деньги только в том случае, если страна согласится принять жесткую программу реформ. Разве это не тот путь, который позволяет оказывать помощь, не давая карт-бланша?
Вайдманн: Что ж, на первый взгляд это неплохая идея. Но при более тщательном рассмотрении оказывается, что она сводится к ранее согласованным действиям в рамках «спасательных зонтиков» стран еврозоны и ЕЦБ. В результате возникает увязка бюджетной и монетарной политики.
Шпигель: В соответствии с анонсированными планами, ЕЦБ будет вмешиваться только в случае, если проценты по займам превысят определенную верхнюю планку — вне зависимости от того, что скажут по этому поводу политики. Таким образом, правила игры прояснятся.
Вайдманн: Я не хочу говорить здесь об этом, основываясь лишь на продолжающейся дискуссии. Но, как бы то ни было, устанавливать процентные ставки по гособлигациям на заседаниях совета ЕЦБ мне представляется неоднозначной идеей.
Шпигель: В совете ЕЦБ, на заседаниях которого главы национальных эмиссионных банков решают вопросы денежной политики, сегодня вы один придерживаетесь такой позиции.
Вайдманн: Я не думаю, что я единственный, у кого в этой связи возникает неприятное предчувствие.
Шпигель: Однако многих ваших коллег из центробанков еврозоны все больше раздражают вечные притязания Бундесбанка. Не так давно глава ЕЦБ Марио Драги публично объявил вас противником своей инициативы. Разве это не нарушение табу?
Вайдманн: Отнюдь. Я считаю, что в нынешней ситуации прозрачность имеет большое значение. Мы, менеджмент эмиссионных банков, в настоящий момент действуем в пограничной зоне, при этом встает все больше принципиальных вопросов. Поэтому мы должны быть готовы к тому, чтобы публично аргументировать свои убеждения, которые отстаиваем в совете ЕЦБ.
Шпигель: До сих пор вынесение внутренних споров вовне считалось недопустимым.
Вайдманн: Совет ЕЦБ — это не политбюро. В США протоколы заседаний ФРС эмиссионного банка даже предаются гласности.
Шпигель: Вы можете хотя бы с уверенностью сказать, что в этом вопросе немецкое правительство стоит на вашей стороне?
Вайдманн: Я отстаиваю те взгляды, которые, как президент Бундесбанка и член совета ЕЦБ, считаю правильными. При этом я не ориентируюсь на позицию федерального правительства. Это к вопросу о независимости.
Шпигель: Сегодня даже члены правительств, такие как премьер-министр Финляндии, не скрываясь, задаются вопросом о том, можно ли еще таким образом спасти валютный союз. Вам не кажется, что операция по спасению евро провалилась?
Вайдманн: Я не вижу оснований для таких опасений. Совсем недавно главы правительств ясно заявили о своей приверженности европейской валюте, и я твердо убежден, что они осознают свою ответственность и претворят свои слова в дело. Ирландия и Португалия на пути реформ уже достигли заметных успехов. Те меры, которые реализуются в Испании и Италии, я тоже оцениваю положительно. На крайний случай имеются бюджетные механизмы спасения, политики могут определять форму и объем соответствующих мер. Кроме того, они могут инициировать шаги по дальнейшей интеграции — в правильной последовательности. Все это возможно. Я не могу согласиться с одним: кое-кто в условиях нынешнего кризиса пытается создать впечатление, будто единственная инстанция, которая может предотвратить рост процентов по займам выше критического уровня, — это эмиссионный банк. Самый лучший путь, который позволяет обеспечить стабильное снижение стоимости кредитов, есть решительное исполнение обещаний и договоренностей.
Шпигель: Однако ситуация в той стране, с которой некогда начался кризис евро, кажется довольно-таки неблагоприятной. В следующем месяце представителям «Тройки» в Греции предстоит решить, перечислять или не перечислять Афинам очередной кредитный транш. По-вашему, у греков еще есть шанс?
Вайдманн: Давайте все-таки для начала дождемся отчета «Тройки».
Шпигель: А если контролеры придут к выводу, что Греция пренебрегла необходимостью реализовывать меры по сокращению расходов? В таком случае нам нужно позволить стране объявить дефолт?
Вайдманн: Это решение должно приниматься странами-донорами и самой Грецией. У него есть множество граней, причем не только экономического характера. Безусловно, определенную роль должны играть соображения о недопустимости еще большей потери веры в правовые устои валютного союза и о том, что экономические обязательства, сопряженные с программами оказания помощи, должны восприниматься всерьез.
Шпигель: Почему?
Вайдманн: Я сомневаюсь, что в противном случае глава правительства любой из стран, нуждающихся в помощи, сможет убедить парламентариев в необходимости утвердить меры по сокращению расходов.
Шпигель: Сейчас вы производите впечатление последнего могиканина, отстаивающего немецкие представления о стабильности в совете ЕЦБ. Вы знали, на что идете, когда в прошлом году принимали назначение на свой нынешний пост?
Вайдманн: Я знал, с какой ситуацией мне придется иметь дело. Но я убежден: выступать за стабильность валюты и не терять из виду долгосрочные перспективы евро имеет смысл.
Шпигель: Как бы то ни было, сейчас вам приходится идти на серьезные вливания. В конечном итоге вы подадите в отставку, как в свое время поступили ваши коллеги Аксель Вебер и Юрген Штарк?
Вайдманн: Лучше всего я могу выполнять стоящую передо мной задачу, оставаясь в должности главы Бундесбанка. И я буду работать над тем, чтобы евро оставался такой же твердой валютой, какой была немецкая марка.
Шпигель: Господин Вайдманн, благодарим вас за эту беседу.
Перевод: «Профиль»
Источник: rus.ruvr.ru