В этом выпуске речь пойдет об авторе, которого иногда называют первым русским диссидентом. Жил он в XIX веке и был фигурой настолько влиятельной, что его нелегальную газету читали не только единомышленники, но и противники — в том числе и такие высокопоставленные, как министры и даже сам император. Речь идет об Александре Герцене.
В этом выпуске речь пойдет об авторе, которого иногда называют первым русским диссидентом. Жил он в XIX веке и был фигурой настолько влиятельной, что его нелегальную газету читали не только единомышленники, но и противники — в том числе и такие высокопоставленные, как министры и даже сам император. Речь идет об Александре Герцене.
Судьба не определила для Герцена простой семейной жизни — ни в детстве, ни потом. Он был незаконнорожденным сыном благородного и весьма и весьма богатого господина — Ивана Яковлева. Матерью была юная шестнадцатилетняя девица — немка Генриетта-Вильгельмина-Луиза Гааг. Браком отношения девушки и помещика так и не закончились, но отец своего сына очень любил. Вот и фамилию подобрал — Герцен, то есть «сердечный» от немецкого слова herz — «сердце».
Отец как мог заботился об образовании ребенка. Александру нанимали иностранных гувернеров, и в результате Герцен, хоть и не получил систематического образования, прекрасно овладел французским и немецким. Из писателей больше всех любил романтика Шиллера.
Надо полагать, шиллеровские произведения, воспевавшие тип благородного разбойника, помогающего бедным и обиженным, во многом повлияли на характер мальчика. В категорию своих ценностей он вписывает святость дружбы и борьбу за тех, кто сам не в состоянии постоять за себя.
Когда Герцену исполнилось 13 лет, произошло восстание декабристов, и подросток потрясен до глубины души. Его симпатии были на стороне восставших. К этому периоду как раз относится хрестоматийный момент из биографии Герцена: юный Герцен и его друг, 12-летний Николай Огарев, гуляя по Воробьевым горам, поклялись друг другу вместе посвятить свою жизнь борьбе за свободу. И эту клятву они сдержали — хотя их личные отношения в определенный момент омрачились семейной драмой.
В романтически-революционных настроениях Герцен поступает в Московский университет. Примерно в то же время он начинает печатать первые статьи и участвует в разнообразных студенческих кружках, в том числе и вольнодумных. У Герцена возникают те же проблемы, что и у Белинского, который, кстати, учился в то же время, что и Герцен.
Проблемы эти были связаны в том числе и с тем, что прогрессивная молодежь приветствовала июльскую революцию во Франции, которая произошла в 1830 году. Поэтому над студенческими кружками был установлен надзор, и как только их участники допускали ошибку, например, делали громкие высказывания или писали ненадлежащие статьи и книжки, следовали санкции.
Так, Белинского из университета в свое время выгнали, а Герцена, ратовавшего за отмену крепостничества, отправили в ссылку — сначала в Пермь, а потом в Вятку. Затем он, не переменив ни убеждений, ни характера, снова вернулся в Москву, затем, под давлением, был вынужден служить в Нижнем Новгороде, а после смерти отца навсегда покинул Россию и начал кочевать за границей. Он жил во Франции, Швейцарии, Сардинском королевстве, потом переехал в Лондон и именно там развернул широкую издательскую деятельность.
Но прежде он пережил один из самых тяжелых периодов в своей семейной биографии. Его супруга в Германии увлеклась поэтом и социалистом Георгом Гервергом, также состоявшем в браке, и их роман Герцен переживал очень тяжело. Затем последовал еще один удар — в кораблекрушении погибли мать публициста и его сын. Затем в родах умерла жена, а следом за нею — младенец. Все силы Герцен направил в работу. Он открыл Вольную русскую типографию, опыт которой позже использовали многие поколения русских революционеров.
Вольная русская типография, основанная в 1853 году, публиковала книги и статьи, запрещенные в России — как публицистические, так и художественные. Если говорить о последних, то, вполне вероятно, что если бы не работа Вольной русской типографии, то ряд ключевых произведений таких мастеров, как Пушкин и Лермонтов, могли бы до нас просто не дойти, поскольку были подцензурны и ходили по рукам исключительно в виде нелегальных списков.
Так распространялись пушкинские ода «Вольность», стихи «Деревня», «Послание в Сибирь», «К Чаадаеву», знаменитое лермонтовское посвящение на гибель Пушкина «Смерть поэта». Помимо этих стихотворений типография печатала агитационные песни Бестужева, опубликовала радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву», «Думы» Рылеева и издала сборник «Русская потаенная литература XIX века».
Между тем, начальные три года работы прошли ни шатко ни валко. Первая брошюра, выпущенная типографией, призывала русское дворянство к отмене крепостного права и принадлежала перу Герцена, как и большинство произведений, которые типография печатала в первые годы своего существования. В это время Герцен обратился к своим русским читателям, предлагая им трибуну для высказываний:
«Присылайте что хотите, все писанное в духе свободы будет напечатано — от научных и фактических статей по части статистики и истории до романов, повестей и стихотворений. Мы готовы даже печатать безденежно.
Если у вас нет ничего готового, своего, пришлите ходящие по рукам запрещенные стихотворения Пушкина, Рылеева, Лермонтова, Полежаева, Печерина и др. Быть вашим органом, вашей свободной, бесцензурной речью — вся моя цель. Пока в ожидании, в надежде получить от вас что-нибудь я буду печатать свои рукописи».
Поначалу основным печатным органом типографии стал альманах «Полярная звезда». Выходил он раз в год. На обложке — изображение профилей пяти казненных декабристов: Рылеева, Бестужева-Рюмина, Муравьева-Апостола, Пестеля и Каховского. Несмотря на открытость издания, первые годы его работы 90 процентов материалов принадлежали Герцену — с родины статей присылали мало. Зато могли приходить довольно ядовитые письма. Ну, например:
«Вы удивляетесь, отчего вам не шлют статей из России; но как же вы не понимаете, что нам чуждо водруженное вами знамя? Начните издание сборника другого рода, нежели ваша „Полярная звезда“, и у вас больше найдется сотрудников, и самое издание будет лучше расходиться в России. Но если вы хотите непременно продолжать на старый лад, то пишите лучше по-французски, ибо во всяком случае вы пишите для Франции, а не для России».
Герцен, тем не менее, не сдавался, и через три года его упорство было вознаграждено. С 1856 года начинается золотой век русской типографии: с родины начинают писать, да так много, что одной «Полярной звезды» уже не хватает, и Вольная типография затевает издание приложения. Им стала газета «Колокол». Помогал Герцену его друг Огарев, также эмигрировавший из России.
Программа «Колокола» была такой: «Освобождение слова от цензуры! Освобождение крестьян от помещиков! Освобождение податного состояния от побоев!». Эпиграф к газете — строки из шиллеровской «Песни о колоколе»: «Зову живых. Оплакиваю мертвых. Сокрушаю молнии». Писем от «живых» было так много, что газета, поначалу выходившая ежемесячно, потом стала печататься дважды в месяц.
В Россию, где власти «Колокол» немедленно запретили, издание проникало разнообразными способами. Его доставляли контрабандой через Одессу, Петербург, Кавказ и даже через китайскую границу. Спрашивается, на какие деньги? В том числе — на деньги представителя одного из династии Ротшильдов. Джеймс Ротшильд поддерживал революционного публициста вплоть до того, что когда на родине имущество Герцена было арестовано, Ротшильд добился от властей снятия ареста.
«Колокол» ввозили в страну в дулах корабельных пушек, прятали тонкие листы между разрешенными книгами, маскировали их под упаковочную бумагу, засовывали в пустые бюсты и между дровами, а также доставляли в чемоданах с двойным дном.
«Колокол» пользовался огромной популярностью: в период расцвета его тираж доходил до трех тысяч экземпляров. Такие же тиражи были у популярных легальных изданий. Публика запоем читала подпольную газету, несмотря на то, что стоила она дорого. Номер «Колокола» в России продавался в пять-десять раз дороже, чем в Лондоне. И все равно брали, хотя и ворчали по поводу цены и опечаток. Их и вправду было много, поскольку наборщиками у Герцена работали поляки-эмигранты.
«Колокол» звонил для всех, в том числе и для высокопоставленных министров. Им было предписано читать издание, но дальше ходу ему не давать. Конверты с газетой доставляли самым высшим чинам, в том числе императору Александру II. Он изучал «Колокол» очень внимательно.
Герцен знал, что император читает газету, и часто публиковал открытые письма к монарху. Порой беспокоился, дошла газета до Александра или нет, и тогда писал: «Мы отправили прошлый лист „Колокола“ в конверте на имя Государя. Надеемся, что Долгорукий не скрыл его». Царь в ответ мрачно иронизировал: «Скажите Герцену, чтобы он не бранил меня, иначе я не буду абонироваться на его газету».
Известно, что, выслушивая министерские доклады о положении дел в стране, Александр порой говорил, что уже знает эти новости из «Колокола». Сеть корреспондентов газеты впечатляла, и поэтому ей действительно удавалось публиковать сенсационно свежие новости. Например, российские власти не собирались обнародовать план госбюджета на текущие два года (1859 и 1860), но в газету эти сведенья кто-то переслал, и та их опубликовала.
В «Колокол» писали не только политические маргиналы, но и люди умеренных взглядов, в том числе занимающие солидные посты. Были корреспонденты, работавшие в министерствах внутренних и иностранных дел, в Священном Синоде. В пересылке Герцену секретных материалов был заподозрен даже первый замминистра внутренних дел Николай Милютин.
В это время Герцен переживал еще один непростой период в личной жизни. В него влюбилась супруга его друга Николая Огарева, и публицист ответил ей взаимностью. Наталья Огарева родила Герцену детей, те были записаны как отпрыски Огарева, в то время как законный супруг, для которого происходящее не было тайной, продолжал жить с ними под одной крышей.
Александр Герцен потом говорил своей старшей дочери: «Для нас семейная жизнь была на втором плане, а на первом — наша деятельность. Ну и смотри, пропаганда наша удалась, а семейная жизнь пострадала».
Пропаганда действительно удалась. Герцен, будучи за границей, благодаря своей типографии обладал колоссальным влиянием на то, что происходило на родине. Современники отмечали, что в конце 1850-х годов он обладал едва ли не мистическим обаянием, которое превышало авторитет властей.
Но ничто не вечно под луной, в том числе и слава земная. Когда в России в 1861 году отменили крепостное право, одна из основных целей «Колокола», казалось бы, была достигнута. Но вместе с тем в стране появились более радикальные революционные группировки, которым позиции газеты и самого Герцена казались слишком умеренными и либеральными.
Дело в том, что Герцен, пронаблюдав за последствиями июльской французской революции, которую поначалу приветствовал, был поражен тем, что потом стало происходить с Францией. С его точки зрения, к власти пришли отнюдь не самые достойные люди, и оттого Герцен крайне аккуратно относился к насильственной идее смены правления.
Например, когда Чернышевский предлагал Герцену звать Русь к топору, Герцен парировал, что лучше бы сначала взяться за метлы. Главным он считал развитие крестьянской общины, которая может помочь становлению социализма. Но, опять же, призывов к кровопролитию Герцен не позволял себе никогда.
Для радикальной молодежи, которая была готова на все ради достижения цели, не исключая терроризм, Герцен был слишком мягок. В конце 1860-х годов его звезда окончательно закатилась, а в 1870 году он умер. Через 11 лет после этого его внимательный читатель Александр II погиб от взрыва бомбы, организованного партией «Народная воля». На историческую арену вышло поколение совсем других революционеров.
Источник: rus.ruvr.ru