Журнал «Музыка» появился в Москве в 1910 году на волне небывалого подъёма культурной жизни в тогдашней России. Расцвет издания пришёлся на годы, которые мы привыкли считать показательными и как линейку прикладывать к явлениям последующих времён. Помните таблицы, где всё возможное сравнивалось с 1914 годом? В середине восьмидесятых, когда я писала об этом журнале дипломную работу, никакой зависти к дореволюционным жителям у меня не возникало. А вот сегодня сравнение рождает грустные мысли.
Журнал «Музыка» появился в Москве в 1910 году на волне небывалого подъёма культурной жизни в тогдашней России. Расцвет издания пришёлся на годы, которые мы привыкли считать показательными и как линейку прикладывать к явлениям последующих времён. Помните таблицы, где всё возможное сравнивалось с 1914 годом? В середине восьмидесятых, когда я писала об этом журнале дипломную работу, никакой зависти к дореволюционным жителям у меня не возникало. А вот сегодня сравнение рождает грустные мысли.
Когда я приехал в Питер в 98-м (поступил в консерваторию к Борису Тищенко), город даже на периферию музыкальных инноваций не годился. В Петербурге со временем я врос в местную художественную среду, фланирующую между несколькими гениями места: Пушкинская-10, некоторые галереи и мастерские, Дом кино, издательство «Академпроект», Европейский университет, дешёвые, но душевные забегаловки (эти последние — реликт нонконформистской культуры, которая в Питере, в отличие от новомосковских модных и крутых мест, продолжает в новых точках реинкарнировать маргинальный дух «Сайгона» и «Гастрита»). Музыкальная же среда сразу меня разочаровала. Во всяком случае, консерваторская. В ней практиковалась некрофилия, всё питалось славой былых заслуг. Владимир Раннев: «Искать в музыке отзывчивость…»
Музыкальная жизнь в те далёкие годы кипела. Музыка звучала даже в парках и садах, и ветер разносил по городу не вальсы, а строгие голоса симфонического оркестра. Массовый интерес к этому сложному виду искусства в начале ХХ века не был случайностью. Слушатель был заботливо подготовлен многолетней просветительской деятельностью Русского музыкального и Филармонического обществ, концертами Синодального хора и Кружка любителей русской музыки. Музыка перестала быть уделом избранных, в Москве уже существовали музыкальные школы для широких социальных слоёв и даже народная консерватория. Если полвека назад офицеров могли в наказание вместо гауптвахты послать в оперу, то на рубеже веков стало не зазорно прервать военную карьеру и посвятить себя сочинению симфоний, как это сделали Римский-Корсаков и Мясковский.
В московском парке «Сокольники» устраивались летние общедоступные концерты. Эти концерты были очень популярны, на них тянулась вся Москва, потому что там происходило нечто небывалое. Только на Сокольническом кругу можно было услышать то, чего ещё не слышал никто, даже сами авторы — сочинения молодых. Набирала силу волна общественного подъёма, уже не только поэты с их чутким слухом улавливали в воздухе приближение грозы. Концерты были созвучны тревожным настроениям, на них шли так, как потом наши родители потянутся слушать молодых поэтов в Политехнический и к памятнику Маяковского, а мы сами — на фильмы Тарковского. Необыкновенный энтузиаст дирижёр К. С. Сараджев разучивал с оркестром огромное количество новых произведений, чтобы знакомить публику с наиболее интересными новинками. Это были концерты в режиме «Последние известия», причём новости поступали также из-за рубежа. Звучали сочинения Дебюсси, Равеля, Скрябина, Ребикова, братьев Крейнов, Катуара, молодых Прокофьева и Мясковского.
Новая музыка была столь необычна, что озадачивала, подчас даже ошарашивала слушателей. Чтобы помочь разобраться в сложнейших явлениях современного искусства, дирижёр К. Сараджев и критик В. Держановский готовили к каждому концерту развёрнутые программки, в которых рассказывали о композиторах и их произведениях. Так родился журнал «Музыка». Оформлял его сам Добужинский. Знаменитый график выбрал для обложки скромный мелкий узор по краю однотонного поля. Довольно невзрачно, на современный вкус, но тогда главным считали содержание. А за содержание отвечал сильный коллектив критиков, достаточно назвать имя Бориса Асафьева. Журнал издавался не ради прибыли, номер стоил 15 копеек — чистая благотворительность. Почти все сотрудники работали бесплатно да ещё давали частные уроки в пользу журнала, но типография и цинкография требовали больших затрат, и Держановский прилагал героические усилия, чтобы вышел очередной выпуск.
Журнал продержался до апреля 1916 года, дальше в России было уже не до музыки. Победившие революционеры сразу отменят все буржуазные причуды: в 1917-м закрыты Московское отделение ИРМО и Русское хоровое общество, на следующий год — Филармоническое общество и Дом песни. Насчёт Синодального хора, я думаю, объяснять ничего не надо. Ведущие представители музыкальной культуры переместились за границу: композиторы Рахманинов, Метнер, Гречанинов, исполнители Зилоти, Кусевицкий, Булычёв, критики Сабанеев, Энгель и многие другие. То, что создавалось десятилетиями, было разрушено за пару лет.
На обломках старого мира революционеры, как и обещали в своих гимнах, тут же начали строить «наш новый». Взамен закрытых концертных учреждений появились другие, репертуар которых был приспособлен к задачам дня. Но работали музыкальные школы, клубы и хоровые кружки. Музыканты из старой гвардии, оставшиеся в стране, постепенно реанимировали музыкальную культуру в России. На это снова ушло 50 лет. Я говорю не столько о высших проявлениях, таких как, например, симфоническое творчество Шостаковича, музыка Свиридова или Щедрина. Была заново отстроена мощная система музыкального просвещения: в каждом населённом пункте существовали музыкальные школы или студии, цены за обучение были смешными. Помню, как после уроков в обычной школе половина нашего класса перемещалась в музыкальную. На день рождения приятным подарком считался абонемент на концерты в Малый зал консерватории, в зал Дома учёных. На вечерах в Доме композитора я встречала знакомых с очень далёкими от музыки профессиями.
А потом в России опять стало неспокойно. Но напряжение в воздухе на этот раз не породило нового культурного расцвета. Оно гнало людей не в концертные залы, а к телевизору, где часами транслировались заседания и съезды. Народ жадно читал детектив из жизни — журнал «Огонёк», где развенчивались тайны советских времён. Какие уж тут симфонии. Слегка переделанный старый анекдот про алкаша снова стал смешным. Помните? Человек проходит мимо Московской консерватории, весь в своих горьких думах. Он останавливается около памятника Петру Чайковскому, раскинувшему руки в величественном жесте, и злобно огрызается: «Ля-ля, ля-ля!» Почувствовав свою ненужность, музыканты опять потянулись на Запад. Среди них были и композиторы, и солисты, и целые коллективы, назову только тех, чьи имена сразу придут на память: Софья Губайдулина, Альфред Шнитке, Родион Щедрин, Евгений Кисин, Дмитрий Хворостовский, Любовь Казарновская, Владимир Спиваков, Андрей Волконский. Эдисон Денисов хоть и прожил почти всю жизнь в России, беженкой была его музыка.
Сегодня тиражи популярных когда-то музыкальных журналов неудобно называть вслух. Даже рупоры Союза композиторов и Министерства культуры России — «Музыкальная жизнь» и «Музыкальная академия» (бывшая «Советская музыка») — снизили обороты в десятки раз. Что тогда говорить о свободном рынке. Издателю, который вынужден думать о рентабельности и конкурентоспособности, легче своего читателя найти, чем воспитать. А где теперь найдёшь охочих до чтения меломанов? Мамы всё реже посылают детей на музыку осваивать этот сложный язык: в наши дни практичнее заниматься английским, а не сольфеджио. Ещё один знак времени. Оказавшись в Москве, я по старой привычке приехала на Неглинную улицу в свой любимый нотный магазин, а его нет — переехал в более скромное помещение. Сто с лишним лет, с 1895 года, при всех исторических катаклизмах музыку не гнали из знаменитого особняка с мавританским двориком и не жалели для неё два огромных зала на втором этаже, а при нашем нефтяном благополучии нотным богатствам отведена маленькая комнатка бывшего доходного дома на Тверском бульваре. Таков спрос.
Девятую симфонию Шнитке мы воспринимаем как предсмертное сочинение великого композитора, невольно формируя своё впечатление заранее и пытаясь услышать, как симфония пишет себя сама и звучит из другого измерения. Близко к потустороннему
Нет, музыкальная жизнь в Москве не умерла. Для гурманов (истинных и показушных) есть много интересного: концерты, премьеры, конкурсы. И издания для музыкальной элиты существуют. «Музыковедение», например. В этот очень серьёзный журнал статьи пишут доктора наук и их аспиранты. Они же свои статьи и читают: в розницу «Музыковедение» не поступает, журнал распространяется по библиотекам, университетам и консерваториям. На языке биологов это называется замкнутой системой. А для широкого круга академическая музыка перестала быть повседневной потребностью. Представить себе, как сегодняшние москвичи по образцу своих прадедушек ждут не дождутся выходного дня, чтобы услышать наконец последние творения Софьи Губайдулиной, у меня не получается.
Однако в Сокольническом парке в летние месяцы по-прежнему играет симфонический оркестр. Когда-нибудь родится новый Сараджев и начнёт на чистом энтузиазме просвещать любителей. Новый Держановский будет перед концертом раздавать слушателям копеечный журнал о серьёзной музыке, в котором новый Асафьев не погнушается бесплатно делиться своими знаниями. И дело постепенно выправится. Ждать, правда, опять придётся полвека.
Источник: chaskor.ru