Громадный колокол возвещал о времени вечерней службы с вершины побеленной колокольни Спасо-Преображенского собора, расположенной между куполами цвета вороненой стали. Женщины в платках и широких шерстяных юбках и монахи в черных рясах, со взлохмаченными бородами, быстро шагали мимо меня по булыжному двору Соловецкого монастыря, не глядя по сторонам.
Громадный колокол возвещал о времени вечерней службы с вершины побеленной колокольни Спасо-Преображенского собора, расположенной между куполами цвета вороненой стали. Женщины в платках и широких шерстяных юбках и монахи в черных рясах, со взлохмаченными бородами, быстро шагали мимо меня по булыжному двору Соловецкого монастыря, не глядя по сторонам.
Я повернулся лицом к солнцу, висевшему над массивными каменными стенами, ища тепла, столь дефицитного в этой духовной цитадели на севере России, находящейся на крупнейшем из Соловецких островов посреди бурного Белого моря недалеко от Полярного круга.
Соловецкий монастырь принадлежит к числу важнейших в стране. Но кроме того, в советские времена он, как и сами Соловецкие острова (для краткости называемые Соловками) печально прославился в качестве тюрьмы, куда Сталин отправил многих из своих идеологических противников. Это двойное предназначение сделало Соловецкий монастырь своего рода русской Голгофой, храмом и кладбищем, где священный трепет соседствует с животным страхом. По всему острову разбросаны массовые захоронения. Мой гид так подытожил свой опыт жизни здесь: «Куда ни пойдешь, везде ощущаешь, что ходишь по костям».
Даже из Москвы, где я живу, путешествие на Соловки будет долгим — более тысячи километров на север — и тяжелым для новичков. Хлипкий самолетик приземлился на аэродроме, кишевшем северными комарами; затем по ухабистой дороге на полноприводном микроавтобусе мы добрались, чуть не отбив себе почки, до поселка с населением менее тысячи человек, состоящего из хибар и бараков. Моя гостиница, тихая и наполовину скрытая в тени ольх и берез, стояла рядом с бывшей тюрьмой, открытой всем ветрам. На дверях камер были нарисованы черепа со скрещенными костями. Где бы я ни оказался за время пребывания на Соловках, я слышал не человеческие голоса, а ветер, и был один — или чувствовал себя в одиночестве. Это торжественное и порой жутковатое, но, пожалуй, не новое ощущение.
Перспективы уединения влекли сюда первых русских поселенцев. В начале XV века двое монахов высадились на северном побережье острова, стремясь найти место для молитвенного сосредоточения посреди девственной тайги и болот. Они положили начало монашеской традиции, которая вскоре привела к основанию Соловецкого монастыря. Но почти с самого начала Соловецкие острова стали местом ссылки и заключения. Их изолированность и суровый климат великолепно соответствовали карательным потребностям авторитарного царского государства. Монахи и служили Богу, и работали надзирателями. В мрачнейших углах монастыря они построили камеры, в которых содержались самые разные узники — от инакомыслящих мелких дворян и впавших в ересь священнослужителей до взбунтовавшихся казаков и революционеров-декабристов.
Я поднялся по лестнице над монастырским амбаром и исследовал несколько камер — низких, сводчатых кирпичных помещений с крошеными зарешеченными окошками с видом на неприветливую бухту Благополучия. Дореволюционный опыт Соловков быстро померк на фоне того, что учинили большевики, создавшие здесь царство террора и «прославившие» Соловки на весь Советский Союз. Экспозиция фотографий и документов, представленная за стеклом в одном из промозглых сырых коридоров монастыря, демонстрирует жуткое наследие того режима — разбросанные по полям скрюченные трупы, груды черепов, опустошенные церкви, разбитые церковные колокола и постановления о расстреле. В 1923 году власти сделали монастырь-тюрьму (и весь остров) первым концентрационным лагерем страны, призванным «перевоспитать» самых потенциально опасных «врагов народа» — писателей, поэтов, ученых и всех остальных, кто не принял революцию. В 1930-е годы, когда Сталин и Гитлер наладили дружественные, хотя и не доверительные отношения, немецкие офицеры были на острове и изучали его «исправительный» режим, отбирая элементы, которые вскоре использовали в гораздо более кошмарных масштабах.
Нечеловеческая жестокость всех советских лагерей хорошо задокументирована, но все же Соловки выделяются даже на их фоне. Сотрудники лагеря встречали каждую группу новоприбывших немедленным расстрелом двух заключенных и избиением остальных лопатами. Зимой в неотапливаемых камерах узники укладывались в три или четыре слоя, чтобы согреться. Некоторых охранники окунали в воду и заставляли часами стоять на морозе. Из 80 000 советских граждан, отправленных в Соловки в 1923-1939 гг., погибло около 40 000.
Наконец произвол начальства соловецкого лагеря стал нестерпим даже для сталинского режима. В 1939 году лагерь был закрыт, а некоторых из его начальников расстреляли. Уцелевших заключенных перевезли на материк. Как отметил еще один гид, историк Олег Кодола, «К 1940 году вся страна была превращена в лагерь. Уже не имело значения, по какую ты сторону колючей проволоки».
Но сегодня это, разумеется, имеет значение. В 1967 году советские власти открыли в Соловецком монастыре музей, а в 1990 году сюда вернулись монахи. Судя по консервативному одеянию большинства российских туристов, которых я видел во дворе монастыря, значительная их часть прибыла сюда в качестве своего рода паломников, чего прежний атеистический режим никогда бы не потерпел. Они, равно как и монахи, направляющиеся в храм на вечернюю службу, напоминают о том, что вера, возможно, является единственной константой для выживания в суровых условиях Соловков.
Источник: rus.ruvr.ru