1. Итак, дамы, что у нас с тазовой костью? Преподаватель с веселым принтом на голубой кофте прохаживается по рядам. В классе восемнадцать студенток за отдельными партами, перед каждой компьютер, на мониторе которого вертятся 3D-модели частей человеческого тела. Череп, кисть, голень, крестец. Да, с тазовой костью, я смотрю, у вас большие проблемы, карикатурно строгим голосом говорит преподаватель. Девушки хихикают и пытаются исправить ошибки. Владимир Владимирович, ну я вот не пойму, что такое этот копчик? спрашивает коротко стриженная девушка басящим голосом. На стенке у ее парты наклеена фотография белой болонки и календарик с надписью: Хочешь заработать миллион? Иди работай. Владимир Владимирович садится на стул и пару секунд смотрит на свой класс. Лет 2528 на вид, с грустными глазами, в черных хлопковых костюмах с порядковым номером на груди. Среди этих голубых стен с дурацкими мультперсонажами, среди окон без решеток и новых парт, какие обычно ставят на вечерних курсах для взрослых, осознавать, что ты на зоне, перестаешь уже минут через пять. Выдают только детали: пуховый платок на стуле, женщина в камуфляжной форме, заглядывающая в дверь. Или две девочки в корпусе напротив, которые, прижавшись к окну, всматриваются в компьютерный класс. Для многих заключенных женской колонии номер 32 этот класс почти как другой мир. Здесь, например, во время работы можно много смеяться. В тюремной системе координат такая мелочь весомее любых послаблений. Владимир Владимирович смотрит на своих учениц и отвечает: Копчик, девочки, это хвост. Есть такое понятие атавизм, знаете? Не знаете. Анатомия в школе прошла мимо вас. Девочки не хуже преподавателя знают, сколько всего в жизни прошло мимо них. Чуть меньше года назад на простой вопрос: Кто знает, как включить компьютер? класс отвечал гробовой тишиной.
1. Итак, дамы, что у нас с тазовой костью? Преподаватель с веселым принтом на голубой кофте прохаживается по рядам. В классе восемнадцать студенток за отдельными партами, перед каждой компьютер, на мониторе которого вертятся 3D-модели частей человеческого тела. Череп, кисть, голень, крестец. Да, с тазовой костью, я смотрю, у вас большие проблемы, карикатурно строгим голосом говорит преподаватель. Девушки хихикают и пытаются исправить ошибки. Владимир Владимирович, ну я вот не пойму, что такое этот копчик? спрашивает коротко стриженная девушка басящим голосом. На стенке у ее парты наклеена фотография белой болонки и календарик с надписью: Хочешь заработать миллион? Иди работай. Владимир Владимирович садится на стул и пару секунд смотрит на свой класс. Лет 2528 на вид, с грустными глазами, в черных хлопковых костюмах с порядковым номером на груди. Среди этих голубых стен с дурацкими мультперсонажами, среди окон без решеток и новых парт, какие обычно ставят на вечерних курсах для взрослых, осознавать, что ты на зоне, перестаешь уже минут через пять. Выдают только детали: пуховый платок на стуле, женщина в камуфляжной форме, заглядывающая в дверь. Или две девочки в корпусе напротив, которые, прижавшись к окну, всматриваются в компьютерный класс. Для многих заключенных женской колонии номер 32 этот класс почти как другой мир. Здесь, например, во время работы можно много смеяться. В тюремной системе координат такая мелочь весомее любых послаблений. Владимир Владимирович смотрит на своих учениц и отвечает: Копчик, девочки, это хвост. Есть такое понятие атавизм, знаете? Не знаете. Анатомия в школе прошла мимо вас. Девочки не хуже преподавателя знают, сколько всего в жизни прошло мимо них. Чуть меньше года назад на простой вопрос: Кто знает, как включить компьютер? класс отвечал гробовой тишиной.
1. Итак, дамы, что у нас с тазовой костью? Преподаватель с веселым принтом на голубой кофте прохаживается по рядам. В классе восемнадцать студенток за отдельными партами, перед каждой компьютер, на мониторе которого вертятся 3D-модели частей человеческого тела. Череп, кисть, голень, крестец. Да, с тазовой костью, я смотрю, у вас большие проблемы, карикатурно строгим голосом говорит преподаватель. Девушки хихикают и пытаются исправить ошибки. Владимир Владимирович, ну я вот не пойму, что такое этот копчик? спрашивает коротко стриженная девушка басящим голосом. На стенке у ее парты наклеена фотография белой болонки и календарик с надписью: Хочешь заработать миллион? Иди работай. Владимир Владимирович садится на стул и пару секунд смотрит на свой класс. Лет 2528 на вид, с грустными глазами, в черных хлопковых костюмах с порядковым номером на груди. Среди этих голубых стен с дурацкими мультперсонажами, среди окон без решеток и новых парт, какие обычно ставят на вечерних курсах для взрослых, осознавать, что ты на зоне, перестаешь уже минут через пять. Выдают только детали: пуховый платок на стуле, женщина в камуфляжной форме, заглядывающая в дверь. Или две девочки в корпусе напротив, которые, прижавшись к окну, всматриваются в компьютерный класс. Для многих заключенных женской колонии номер 32 этот кла
Владимир Владимирович, что такое копчик?
2. Во дворе размером с футбольное поле темно и тихо. Слышен только хруст железных лопат о землю под светом прожекторов несколько женщин убирают снег. Чего не здороваемся? Я вздрагиваю от командного голоса сотрудника ФСИН и тут же поправляюсь: Здравствуйте. Да не вы! Им положено, указывает он на девушек с лопатами, здороваться с каждым человеком в штатском. Простите, здравствуйте, девушка в бордовом платке и ватнике тут же прячет глаза. Ни в одном месте на земле люди не приветствуют тебя так часто, как на зоне. Нас ведут на обзорную экскурсию по пермской ИК-32. Зона как зона: корпуса, похожие на хрущевки, столовая, клуб, библиотека, актовый зал со сценой, крошечная парикмахерская, больничный корпус, чистые дорожки, невероятных размеров швейный цех место работы большинства осужденных. Здесь нет ни упадка, ни чуть большей свободы, свойственных зонам, удаленным от районных центров. Если спросить у кого-то из сотрудников: Здесь такой порядок, потому что зона красная? они разве что ухмыльнутся и ответят: Сейчас все зоны красные. Красные это те, где вся власть у начальства тюрьмы, и вместо жизни по понятиям идеальная дисциплина. Здесь все именно так: слова порядок, режим и строгость как будто разлиты в воздухе. Ими пропитано все от решетчатой двери на проходной до пуговиц на одежде заключенных. Мне объяснили чуть позже, что иначе здесь быть и не могло. Пермский край знаменит своими зонами почти так же, как Донбасс шахтами. Но только колония номер 32 находится прямо в Перми. А значит, каждая, даже самая незначительная проверка начинается именно с нее. Как здесь без железной дисциплины?
3. Когда чуть больше года назад у медиаменеджера Александра Любимова возникла идея создать анимационную студию на базе колонии, он сразу подумал о Перми: Мы поняли, что в Москве это делать нельзя рынок настолько перенасыщен, что удержать у себя после освобождения будет очень сложно. И потом чтобы выжить в Москве, нужно платить совсем другие деньги. Полторы тысячи долларов для Перми шикарная зарплата, для Москвы, согласитесь, почти ничего. Идея была довольно проста. Любимов и его студия Первое поле много занимались анимацией это они, например, раскрашивали лиозновские Семнадцать мгновений весны. Каждый анимационный сериал требует уймы технической работы нарисовать статичные декорации, в которых существуют персонажи, деревья, травку на лугу или солнечные лучи. Квалифицированные аниматоры за это либо не берутся, либо просят огромные деньги. Поэтому уже лет десять весь мир отправляет такие заказы на Филиппины, в Корею или в Китай. Там на многотысячных фабриках, как в знаменитой рекламе Симпсонов авторства Бэнкси, чернорабочие сутками напролет штампуют нехитрые модели.
Любимов сидит за столом в новом офисе телеканала РБК. Перед ним фарфоровая чашка с дымящимся кофе. Загорелый, гладко выбритый, с белозубой улыбкой, кажется, что даже каждая складка его рубашки излучает успех. Любимов не очень похож на человека, который любит рискованные проекты. (Впрочем, как показывает его недавняя политическая практика, возможно, это только внешнее.) Он отхлебывает кофе и рассказывает, что когда китайцы на сдаче очередного эпизода Семнадцати мгновений весны заявили, что работать пока не могут, потому что устали (Китайцы? На фабрике? Устали? Правда?), он решил, что нужно срочно придумывать альтернативу. У них совсем другие культурные стереотипы. Был такой эпизод: Штирлиц выходит из дома, а мимо него проезжает мерседес. Так вот они этот мерседес выкрасили в розовый. Я им говорю: Ребята, вы что, очумели? Война. Какой розовый мерседес? А они: А что такого? Красиво же! К тому же, говорит Любимов, китайцы от раза к разу ухудшали качество. И тогда Любимов подумал о заключенных. Заключенные дешевая рабочая сила, и с их помощью цены на производство анимации можно как минимум довести до китайских, а лучше сделать еще ниже. Зоны ведь готовые фабрики. Замкнутые пространства, отсутствие отвлекающих факторов, люди, которые и так работают от звонка до звонка. Я поехал в Пермь, познакомился с губернатором и министром культуры и сказал: Вы сейчас в основном импортируете культуру, а я вам предлагаю создавать рабочие места. Любимов рассказывал эту историю много раз, и она обросла слухами и сплетнями. Рассказывают, например, что идея эта была вовсе даже не его, а губернатора Олега Чиркунова. Когда они летели в самолете, Чиркунов сказал: Саша, зачем тебе этот Китай? Смотри, сколько у нас дешевой рабочей силы.
Это будет такая киберзона
В любом случае, переговоры закончились тем, что в женской колонии номер 32 было решено организовать для начала экспериментальный отряд, а затем, если дела пойдут успешно, анимационную студию-инкубатор, где освободившиеся заключенные могли бы жить и работать. Для освободившихся по проекту должны построить жилой комплекс, где сотрудницы смогут жить с мужем и детьми. Фактически пока сидишь, проходишь обучение, выходишь заступаешь на работу, которая приносит реальные деньги. Понятно, что среду пришлось бы искусственно формировать: далеко не каждый, кто сидит в этой колонии, способен, а главное, хочет заниматься чем-то подобным. Любимов провел очередные переговоры с ФСИН, и ему сказали если результаты эксперимента будут успешными, заключенных разрешат свозить из окрестных колоний. Это будет такая киберзона, смеется Любимов.
4. Пятнадцатиминутный перерыв. Ученицы поспешно набрасывают платки на головы, ватники на плечи и выстраиваются у входа в здание. Курение только у отряда. Такие правила, объясняют сотрудники. К концу первого дня я уже не задумываюсь, почему они здесь именно такие. На этом построена добрая половина исправительной системы чем меньше ты понимаешь, тем лучше исполняешь, а раз исполняешь, значит, перевоспитываешься. Мы идем по заснеженному двору мимо сугробов и снежных статуй: к Новому году по всей колонии осужденные лепят драконов. Вроде как на счастье. Вон, видите, там у стенки маленький уже готов, указывает мне девушка с большими глазами на розового дракона, у которого от потепления наполовину отвалилась голова. А этот (мы проходим мимо недоделанного дракона побольше), мы с девочками решили, вроде как будет его папой.
Ее зовут Зося. В этот день ей исполнилось 30 лет. Семь из них Зося отсидела за убийство. Она неплохо держится и даже шутит когда сотрудник ФСИН предлагает ей сесть, отвечает: Спасибо, я, вообще-то, уже сижу. Ее история почти хрестоматийная жила в небольшом городе Негань (в трех часах езды от Ханты-Мансийска), одна растила дочь, работала в зале игровых автоматов, потом появился парень, жили вместе, и в один прекрасный день он предложил провернуть одно дело. Зося смотрит в землю: Я не видела даже этого убийства. А меня взяли как организатора. Там было еще трое мужчин, но все рассчитывали, что мне в отличие от них много не дадут. У меня ведь ребенок маленький. Дали 11 лет.
В отряде рядами железные двухъярусные койки для ста двадцати человек, кое-где, укрывшись с головой одеялом, спят люди в швейном цехе работа идет 24 часа в сутки, кому-то выпадают ночные смены. Вы вовремя приехали, шепчет Зося. Еще совсем недавно, когда приезжали журналисты, мы и слова сказать не могли. Почему? Ну кто мы такие, чтобы говорить. Я смотрю ей в глаза, веселые и одновременно полные тоски. Но кто-то из вас еще год назад был на свободе Ну здесь довольно быстро объясняют, кто ты и где твое место, говорит Зося и отводит глаза. Кажется, это и есть главный секрет русского тюремного воспитания система день за днем работает на то, чтобы объяснить осужденным, что еще очень долго обязанностей у них будет гораздо больше, чем прав. Один сотрудник ФСИН сказал мне: Мы им создаем все условия, у них не бараки, а номера отелей. Но нельзя, чтобы они забывали, кто они. А они преступники.
5. Татьяна Марголина уже много лет работает уполномоченной по правам человека в Пермском крае. Она рассказывает, что каждый день ей приходят сотни писем от заключенных, есть среди них и из 32-й колонии. Главное, с чем мы сталкиваемся, это базовое неверие в то, что осужденные могут быть кому-то интересны и нужны. Потухшие глаза и нежелание работать это итог. Им так долго внушают, что они преступники, что ни о какой творческой атмосфере и говорить нечего. Именно с такими девушками и столкнулся Александр Любимов, когда приехал проводить первый кастинг: зажатые, неуверенные, потерявшие веру в себя. Отбор в группу длился месяцами запрашивали характеристики из колонии, смотрели анкеты. И каждый день опускали планку требований все ниже и ниже: вместо знания компьютерных программ умение играть в тетрис, вместо английского сказки Андерсена. Но даже когда из 120 человек выбрали двадцать, оборудовали класс, закупили компьютеры с лицензионной программой Maya, с чего начинать обучение этих студентов, преподаватели понимали с трудом. Мы их заставляли почти насильно задавать вопросы, чтобы они хоть как-то начали говорить. А в ответ получали что-то вроде: Ну типа, а вот та штука, она, ваще, зачем? Я понимаю, что, если бы они на зоне пользовались русским литературным языком, это значило бы, что они некрутые, Владимир докуривает сигарету в тесной учительской напротив класса. Пока там доделывают очередное задание, он рассказывает мне, как они сначала учили осужденных, как маленьких детей, включать компьютер, водить мышкой по экрану и правильно произносить иностранные слова.
Первые несколько недель казалось, что все бессмысленно. Входя в класс, ученицы чеканили: Осужденный номер такой-то на работу прибыл дальше прятали глаза и до финального звонка не говорили вообще ничего. Мы не то что не понимали, что они нам говорят, нам казалось, что они говорят на каком-то другом языке. Преподаватель спрашивает: Так, девочки, ну что непонятно? А мы, как дуры, переглядываемся. Ну что мы скажем: Извините, нам тут не понятно вообще ничего, Зося сидит в той же учительской, спрятав ноги под стул. Птичий язык компьютерных терминов давался им настолько сложно, что нервы не выдерживали. Помню, сижу на занятии, слушаю, а потом вышла на улицу и как разрыдаюсь. Девки, говорю, не могу больше. Сил нет. Сейчас уйду. Но они меня как-то успокоили. Я себя пересилила и осталась. А на преподавателей мы долго еще смотрели глазами побитых щенят, сейчас Зося рассказывает это с улыбкой. В России до сих пор нет государственной службы, которая бы помогала заключенным устроить жизнь после освобождения. На воле каждый из них как может помогает себе сам. Найти работу в магазине большой успех. То, что на этом фоне предлагал Любимов, было для Зоси и ее сокурсниц не просто шансом почти что новой жизнью.
6. Ученицы в классе скидывают готовые задания на сервер. Представить себе, что еще год назад эти девочки могли легко перепутать слова delete и принтер, довольно сложно. Сейчас, говорят преподаватели, они лучше почти всех пермских специалистов в этой области. Стены учительской увешаны готовыми проектами модели комнат с причудливой мебелью, машинки из Тачек, за моделирование которых приехавшие в колонию американцы выдали каждой международный сертификат.
Не могу сказать, какую схему оплаты их труда мы придумали. Но когда узнаете обалдеете
Изначально не стояла задача научить их делать сложные модели. Они должны были делать интерьеры и простую предметку. Присылают тебе эскиз из Москвы, ты его обводишь, доводишь по цвету и отсылаешь обратно, рассказывает преподаватель по монтажу и фотошопу Александр Фокин. Подсчеты Любимова были такие: на мультипликационный сериал нужно в среднем полторы тысячи анимационных моделей, цена модели 300 долларов, заключенных 20 человек, каждый может делать одну модель за 510 дней. Почти как в школьной задачке: это значит, что за 500 дней, которые отведены на производство сериала, группа Любимова смогла бы сдать заказчику от полутора до двух тысяч моделей. То есть даже чуть больше, чем требовалось. Любимов добавляет: Очень скоро выяснилось, что они усваивают все с дикой скоростью. Раза в три быстрее, чем ребята в Москве. И это именно из-за того, что они находятся в замкнутом пространстве. Это мощнейший фактор. Схема заработала, осужденным-аниматорам пообещали горы работы они должны были за год сделать 50 серий сериала для канала Карусель. Но неожиданно Карусель отозвала большую часть заказов, а Любимов стал приезжать в колонию реже обычного. Занятия не остановились, в освободившееся от работы время девушек стали учить взрослой анимации созданию героев и сложных моделей. Но среди сотрудников колонии поползли слухи: якобы все это из-за того, что Любимов ушел с ВГТРК и подался в политику. Некоторые вообще стали поговаривать, что вся эта история нужна была Любимову как политический пиар. Любимов слухи опровергает, говорит, что бывать в колонии стал реже только потому, что группа должна привыкать работать самостоятельно. По плану ФСИН в 2015 году эта колония переходит в статус колонии-поселения усиленного режима. И мы хотим, чтобы к этому времени вся колония была нашей. То есть все осужденные работали на нас, делится планами на будущее медиаменеджер. Презентуя проект, Любимов и его коллеги обещали, что каждая девушка будет получать зарплату больше тысячи долларов. Пообещать такое в колонии, где средняя месячная зарплата осужденной 500600 рублей, это сделать первый шаг к революции. Девушки говорят, что даже на свободе они никогда не могли мечтать о таких деньгах. На пути между большими деньгами и начинающими аниматорами снова встали тюремные правила. Не могут одни заключенные получать 600 рублей, а другие 27000. Что еще нужно для того, чтобы поднялся бунт? Любимов улыбается своей фирменной хитрой улыбкой и говорит: Вы женщина, вам верить нельзя. А потому я не могу рассказать, какую схему оплаты их труда мы придумали. Но, поверьте мне, когда вы узнаете, вы обалдеете. Похоже, в колонии верить Любимову готовы многие. Разговаривая с женщинами, работающими в швейном цехе, я то и дело слышала: Как туда попасть? , Как записаться на собеседование? , А они все это не закроют? , А будет еще одна группа?. Красивая девочка лет двадцати, похожая на преступницу меньше, чем арбуз на ягоду, раз десять спросила: А можете, пожалуйста, попросить, чтобы меня туда взяли?
7. Лиза глубоко затягивается и выпускает изо рта клубы дыма. На улице минус, укутанная в платок, она все равно переминается с ноги на ногу. Лизе 27, она родилась в крошечном городе Чусовом, под Пермью, где, кроме металлургического завода и героина, нет, кажется, вообще ничего. Лиза несколько раз слезала, потом начинала колоться снова. В итоге в милицию за кражу ее сдала мать решила, что за решеткой дурь из дочки выбьют быстрее. Лиза говорит об этом нехотя. И каждый раз пытается перескочить с прошлого на будущее: Я знаю, что в Чусовом меня с такими знаниями с руками оторвут. Но я в свой город не вернусь. Ни за что не вернусь. Не хочу, чтобы меня в то болото опять затянуло. Болотом называется 228-я статья незаконное приобретение или сбыт наркотических средств. 90 процентов студентов в группе бывшие наркоманы и идут именно по этой статье. И единственное, чего всерьез боятся все участники процесса, не соскочат ли студентки после выхода на волю. Любимов говорит, что будет рад, если останется процентов 1520. Преподаватели рассчитывают на помощь психологов и наркологов. Сами девушки утверждают, что им есть чем рисковать и к старому они не вернутся.
Лиза заходит в класс и показывает мне свои сертификаты, портрет собаки и тот самый календарик с надписью: Хочешь заработать миллион? Иди работай. Я учусь работать, говорит она своим басящим голосом, и в нем слышится незнакомая мне решимость. Каждый день после занятий я еще в швейку хожу на полсмены, приучаю себя к системному труду. Как ни странно это сознавать, но, пожалуй, для каждой из них часы, проведенные за компьютером в этом отряде, чуть ли не самое осмысленное, что случалось в их жизни. Шанс, который они теперь боятся упустить, как утопающий свою веревку. Не знаю, как чувствует себя футболист, всю жизнь просидевший на скамье запасных, когда его неожиданно ставят на игру в Лиге чемпионов. Не знаю, но думаю, что как-то так.
Источник: afisha.ru