Если взглянуть в южном направлении на Темзу с весьма скромной высоты Парламентского холма, расположенного на севере Лондона, перед вами откроется великолепный вид, заставляющий вспомнить знаменитые строки поэта Уильяма Вордсворта (William Wordsworth), прекрасно описавшего панораму города в 1802 году.
Если взглянуть в южном направлении на Темзу с весьма скромной высоты Парламентского холма, расположенного на севере Лондона, перед вами откроется великолепный вид, заставляющий вспомнить знаменитые строки поэта Уильяма Вордсворта (William Wordsworth), прекрасно описавшего панораму города в 1802 году.
Сегодня, по прошествии 210 лет — а за этот период британская столица пережила пожары, войну, индустриализацию, бомбежки с воздуха, эксцентричные архитектурные проекты и беспорядочное строительство — если какому-нибудь современному писателю захочется снова выразить свои впечатления от открывающейся на горизонте перспективы, ему придется уделить внимание еще одному объекту, новейшему добавлению к панораме Лондона, а также шумихе, связанной с ним. Я имею в виду остроконечную башню под названием «Шард» (The Shard), сверкающий стеклом небоскреб высотой 309,6 метра, проект строительства которого обошелся в $2,4 млрд
С самого момента своего официального открытия, имевшего место в июне нынешнего года, данная башня стала предметом ожесточенных споров, в которых сошлись между собой сторонники прогресса и люди, испытывающие чувство ностальгии по прошлому. Эти дебаты превратились в настоящую дуэль представителей различных взглядов на эстетику городского пейзажа, борьбу за право определять, как должен выглядеть город и какими зданиями его следует застраивать.
Вновь возведенная башня, в которой расположены отель, офисные помещения и дорогостоящие жилые апартаменты, «навсегда изуродовала облик Лондона», как выразился один из критиков проекта — Саймон Дженкинс (Simon Jenkins).
«Темза скоро превратится в канаву, по которой потоки денег потекут, извиваясь, как в ущелье, между горными вершинами из стекла», — образно писал он в газете Guardian, явно намекая на планы, предусматривающие строительство вдоль реки других, еще более высоких зданий, рассматриваемых его оппонентами в качестве символов славы и прогресса.
«Вся эта шумиха, развернувшаяся вокруг башни „Шард“ и других амбициозных небоскребов, на самом деле отражает беспокойство, связанное с наступлением прогресса, — считает специализирующийся на финансах журналист Дэниел Бен-Ами (Daniel Ben-Ami). — Вместо того чтобы нервничать и держаться за предыдущие достижения, нам следует смело идти к нововведениям, устремив взор в будущее».
Эти дебаты, очень британские по своей сути, пришли мне на ум в прошлые выходные, когда я находился в Париже. Франция праздновала очередную годовщину взятия Бастилии, события, произошедшего в 1789 году. Эту дату, как всегда, отмечали показом фейерверков, красочным шоу, устроители которого каждый год стремятся затмить успехи своих предшественников в смысле пышности зрелища.
Наверное, наиболее эффектным шоу выглядело тогда, когда пиротехнические средства запускались на фоне Эйфелевой башни, сооружения, появление которого в 1889 году, как отмечает г-н Бен-Ами, вызвало не меньший резонанс в обществе, чем строительство небоскреба под названием «Шард».
Оба сооружения претендовали на рекорд в плане высоты (Эйфелева башня в этом отношении все еще сохраняет превосходство, если считать длину антенн). Оба из них доминируют над соседними зданиями, превратив их в карликов. Оба проекта вызвали шквал критики и язвительных замечаний со стороны тех, кто предпочел бы видеть место таким, каким оно было раньше. Французские художники и писатели, включая Эмиля Золя и Ги де Мопассана, подвергли яростным нападкам «нелепую башню, возвышающуюся над Парижем подобно гигантской дымовой трубе, от одного вида которой кружится голова».
Между тем, это сравнение вызывает в памяти другую дискуссию, уходящую корнями в прошлое, которая сегодня приобретает новое современное значение.
Все мы знаем, что французы и британцы часто иронизируют друг над другом, и в этом плане не лезут за словом в карман, даже тогда, когда стараются не показать своей язвительности.
На прошлой неделе президент Франции Франсуа Олланд посетил Лондон, где встретился с премьер-министром Великобритании Дэвидом Кэмероном. Это был первый визит французского президента в британскую столицу за те два месяца, которые он провел на посту главы государства.
На этой встрече мрачной тенью витали воспоминания о том, как г-н Кэмерон высказал пренебрежительное и высокомерное замечание в адрес г-не Олланда во время президентской кампании последнего, заявив, что он «готовится расстелить красную ковровую дорожку» для французов, которые побегут из страны в результате повышения налогов.
«Я ценю юмор, — ответил г-н Олланд, впрочем, без особого восторга, — особенно британский юмор».
Однако корни различий лежат гораздо глубже.
В Париже набережная Сены, украшенная такими поразительными по красоте зданиями, как Собор Парижской Богоматери и Лувр, входит в список объектов Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Другими словами, исторический облик этой части города тщательно охраняется, и нововведениям здесь практически нет места.
В Лондоне же кое-кто считает, что преимущества новизны и прогресса перевешивают все достижения прошлого. По мнению мэра британской столицы Бориса Джонсона (Boris Johnson), башня «Шард» представляет собой «восклицательный знак, свидетельствующий о том, что Лондон и Великобритания открыты для бизнеса».
Бизнес действительно является причиной многих разногласий, существующих по обе стороны Ла-Манша.
Лондон — это финансовый центр Европы. Его банки, какова бы ни была репутация некоторых из них, доминируют на фондовых и валютных рынках. Власти Франции стремятся повысить налоги для биржевиков и инвесторов. В Британии такого желания не наблюдается.
За исключением башни «Монпарнас», в Париже деятельность, связанная с возведением небоскребов, ограничена финансовой частью города — районом Дефанс (La Défense), где девелоперы собираются возвести бизнес-центр «Эрмитаж», две башни-близнецы высотой 320 метров. Изначально и в Лондоне наблюдалась подобная тенденция — небоскребы из стекла и стали росли в деловом квартале города под названием Кэнери-Уорф (Canary Wharf).
Однако с появлением башни «Шард» небоскребы стали вторгаться и в старый центр британской столицы. Если смотреть на панораму города с Парламентского холма, становится очевидным, что это сооружение полностью подавляет предыдущую доминанту — купол собора Святого Павла.
Здания Лондона говорят о нетерпении обитателей британской столицы, их стремлении прорваться в будущее, расталкивая всех локтями, в то время как кварталы, расположенные на набережной Сены, свидетельствуют об отсутствии желания сдаваться на милость прогресса, смириться с веяниями времени.
В нынешней ситуации, когда Европа борется с финансовым кризисом, охватившим еврозону, эта пропасть, существующая между двумя странами, похоже, будет только расширяться.
Уступая давлению со стороны членов своей партии, скептически относящихся к идее единой Европы, г-н Кэмерон заговорил о возможности проведения референдума по вопросу о дальнейших отношениях Великобритании с Евросоюзом.
Г-н Олланд заявил в Лондоне о том, что Евросоюз, возможно, продолжит свое существование в виде «многоскоростной Европы, где каждая страна будет развиваться своими собственными темпами».
Если взять за образец отношение двух стран к высотным зданиям, то на ум приходит мысль о том, что лидеры обоих государств, похоже, и в политики движутся в разных направлениях.
Источник: rus.ruvr.ru