В Москве выступил один из ведущих мировых дирижеров, генетически и культурно связанный с Россией, — Семен Бычков
Музыкант, которого привычно видеть за пультами главных оркестров и оперных театров мира, выступил в ансамбле с Академическим симфоническим оркестром Московской филармонии, и этот союз корреспондент «Труда» нашел хоть не лишенным внутренних трений, однако пришедшим к желанной гармонии.
В Москве выступил один из ведущих мировых дирижеров, генетически и культурно связанный с Россией, — Семен Бычков
Музыкант, которого привычно видеть за пультами главных оркестров и оперных театров мира, выступил в ансамбле с Академическим симфоническим оркестром Московской филармонии, и этот союз корреспондент «Труда» нашел хоть не лишенным внутренних трений, однако пришедшим к желанной гармонии.
Бычков — ученик главного ленинградского педагога-дирижера Ильи Мусина (у него же учились Одиссей Димитриади, Арнольд Кац, Владислав Чернушенко, Юрий Темирканов, Василий Синайский, Валерий Гергиев, Теодор Курентзис), уже 30 лет живущий в США. Заполучить такого гастролера — честь для Московской филармонии.
Понятно, что русская музыка для Бычкова — одна из основ репертуара: все первое отделение нынешнего московского концерта оказалось связано с фигурой Шостаковича — композитора родной ему ленинградской школы.
Для затравки гость ознакомил нас со взглядом на личность Шостаковича современного немецкого композитора Детлева Гланерта — прозвучала 20-минутная пьеса «Театральный бестиарий», посвященная памяти великого русского симфониста. Откровенно говоря, вещь показалась довольно эклектичной и избыточно шумной. Хотя в крепкой технической подкованности автору не откажешь.
Тем большим совершенством формы и глубиной тем поразил Первый виолончельный концерт Шостаковича, исполненный в ансамбле с немецким солистом Йоханнесом Мозером. Этого музыканта наша публика хорошо знает: в 2002 году он стал сильнейшим в соревновании виолончелистов на Конкурсе имени Чайковского. При точнейшей технике Мозер обладает замечательным чувством кантилены, звук его виолончели певуч, ярок и глубок. Мне кажется, между дирижером и солистом существовало полное взаимопонимание.
Чего не скажешь о взаимоотношениях дирижера и оркестра. Особенно драматично сложилось исполнение Второй симфонии Брамса. В первой части этой изумительно теплой и доброй, словно весенний воздух альпийских лугов, музыки оркестр никак не желал склеиваться в единое целое, разные группы звучали словно сами по себе. Шанс приостановиться и задуматься, предоставленный медленной второй частью, пошел на пользу, в оркестре появилось больше слитности. Шутливая третья часть, неожиданно славянская по мотивам и чем-то даже похожая на жанровые сценки Чайковского (а ведь эти композиторы друг друга здорово не любили), добавила оркестрантам живых чувств, и к стремительно летящему финалу коллектив наконец собрался в единый звуковой организм.
Картину дополнили два биса: виолончельный — зачаровывающая скромной красотой сарабанда из виолончельной сюиты Баха — и оркестровый — любимая всеми дирижерами мира медленная вариация из цикла Эдуарда Элгара «Энигма». Поблагодарив гостя за этот ожидаемый подарок (по частоте исполнения в качестве бонуса этот фрагмент уступает разве что венгерским танцам Брамса), обозреватель «Труда» за кулисами пожелал ему в следующий раз исполнить и какую-нибудь вариацию повеселее — ведь в чудесном цикле Элгара их 12, не считая самой темы.
Источник: trud.ru