Сегодня в гостях у проекта «Окно в Россию» известная русская поэтесса Лидия Григорьева. Ее стихи проникают в душу и остаются там навсегда… Мы поговорим о ее поэзии и о том, что происходит с нашими людьми за рубежом.
Profile: Лидия Григорьева, поэт, эссеист, фотохудожник, в Лондоне с начала 90-х
— Сейчас Вы живете в Лондоне. Давно ли Вы туда переехали?
Сегодня в гостях у проекта «Окно в Россию» известная русская поэтесса Лидия Григорьева. Ее стихи проникают в душу и остаются там навсегда… Мы поговорим о ее поэзии и о том, что происходит с нашими людьми за рубежом.
Profile: Лидия Григорьева, поэт, эссеист, фотохудожник, в Лондоне с начала 90-х
— Сейчас Вы живете в Лондоне. Давно ли Вы туда переехали?
— С начала 90-х годов мой муж Равиль Бухараев получил там работу — постоянный контракт на Русской службе ВВС. У него было несколько авторских программ, он был очень известным ведущим, продолжая при этом писать книги на разных языках. Ну и мне пришлось в целях воссоединения семьи последовать за ним. Надо сказать, что несколько лет я просто жила в самолете между Москвой и Лондоном, потому что ничто меня не побуждало уехать из страны вообще. У меня была своя огромная радиопередача на Всесоюзном радио. Даже две! Я уже жила в Лондоне, а они все еще выходили в записи — я записывала сразу пять или шесть программ заранее. Они были о поэзии, литературе. Потом я нашла свою нишу в Лондоне и сделала несколько таких же больших программ на ВВС. Стала делать программы о культуре, писать эссе для русских газет в Англии о жизни русских за рубежом. Это были постоянные колонки и рубрики с разными названиями: «Между волком и собакой», «Со своей колокольни», «Наш человек в Европе» и завершилось все рубрикой «Русский акцент». Так я хочу назвать, кстати, и свою следующую книгу. Собрав все свои эссе, я выпустила в Москве книгу «Англия — страна Советов», она все еще активно распродается в интернет-магазинах. Это как раз взгляд русского писателя, живущего внутренней жизнью чужой для него страны. Не то что приехал и уехал, посмотрел и написал. Или ты приехал бедным эмигрантом, начинаешь с самого нуля.
Нет, мы приехали туда в том же статусе, в котором были у себя дома, в России. Мы могли позволить себе взять кредит, выплачивать дом. Была такая же зарплата, как у всех британцев нашего ранга, и мы жили не хуже окружающего нас среднего английского класса. Это дало нам возможность смотреть на окружающее не обиженным взором, но в то же время не обиженным и на свою страну, которая меня не вытесняла, не выгоняла. Да, сложились так обстоятельства, что русским писателям на родине совершенно перестали платить хоть какие-то деньги. И до сих пор, кстати, часто не платят никаких денег. Насколько я знаю от своих друзей-писателей, живется им, ой, как нелегко. Поэтому и идет такая откровенная нелегкая борьба за более или менее денежные литературные премии. Часто это вопрос не престижа, а простого выживания! Так что со стороны моего мужа это был вынужденный шаг — он должен был кормить свою семью. Но в тоже время, благодаря жизни в другой стране, мы открыли для себя новые «миры». Великобритания — страна с великой историей и литературой, с давними традициями, нужно было все это осваивать, привыкать. Мы, разумеется, хорошо знали английскую литературу и культуру, это факт. Часто даже намного лучше самих англичан — это чувство многим нашим просвещенным соотечественникам знакомо.
Так я, против своей воли, ради сохранения семьи, оказалась в Англии. И не растерялась. Ко мне туда в первые же годы несколько раз приезжало российское телевидение, и мы сняли целый сериал более чем из десяти фильмов: «Марина Цветаева в Лондоне», «Николай Гумилев в Лондоне», «Скрябин в Лондоне», «Сны Веры Павловны» и так далее… Это были авторские программы. Я там почти все время в кадре, потому что тогда было трудно раздобыть какие-то документы, исторические факты пребывания этих великих русских людей в Англии. Приходилось многое «делать вручную» — такими были все 90-е годы.
Но тем не менее мне удалось сделать даже некие филологические открытия, которые я с удовольствием подарила тем, кто защищает диссертации — им это нужно. Например, с Равилем Бухараевым, с которым вместе делали фильм «Скрябин в Лондоне», мы открыли неизвестный автограф Скрябина в эзотерическом обществе имени Блаватской в Лондоне. Мы просто туда пришли. Преимущество твоей жизни за рубежом в том, что если ты не равнодушен к своей культуре, это дает тебе огромные возможности. Ты можешь посмотреть (тогда еще Интернета не было) в справочнике, где находится это эзотерическое общество, прийти туда. Многие помнят, что Скрябин был поклонником Блаватской (писательница, основательница Теософского общества — прим.редактора), по нашим догадкам он мог посетить Теософское лондонское общество. Намеки на это были и в его биографии. Мы пришли, нас приняли. Мы говорим — У вас в 1914 году был с визитом великий русский композитор Скрябин. — Да, конечно, был. — Может, остались какие-то документы о его пребывании? (я, конечно, надеялась на фотографию). Маленькая английская старушка с букольками типа «мисс Марпл» спокойно и равнодушно подошла к шкафу, достала большую амбарную книгу, где расписывались все знаменитости. Кстати, мы тоже там расписались, когда она узнала, что мы русские писатели. И вот — 1914 год, Скрябин, его подпись! Естественно, мы сделали ксерокопию и подарили этот бесценный документ музею Скрябина в Москве! С точки зрения специалистов — это было открытие. Кстати, этот фильм финансировал мемориальный музей Скрябина, поэтому сам фильм принадлежит музею. И с ним можно ознакомиться, если придти в музей и попросить открыть для вас в архивах фильм «Скрябин в Лондоне».
— Вокруг Вас в Лондоне русские люди. Какие они, кто они, как они себя ведут? Ваш взгляд поэтессы на это.
— Сейчас уже невозможно, например, устроить семейную ссору в лондонском транспорте — хорошо это или плохо! Потому что обязательно кто-нибудь услышит и отреагирует по-русски. Естественно, русские в Лондоне — понятие не однозначное. Те, о ком я уже сказала, которые летают на вертолетах, живут в своих поместьях — это отдельный клан людей, которых английское общество учитывает, но редко когда принимает в свои ряды. Ведь в Британии все еще много сословных условностей, и они очень устойчивы. «Лондонградцы» склонны ошибаться, думая, что все можно купить. Можно, конечно, даже титул купить у обедневшего дворянина (известно, что брат принцессы Дианы — граф Спенсер — распродал несколько из своих многочисленных титулов!), но при этом не стать герцогом, потому что нужно иметь внутреннее ощущение своего положения в обществе и общепризнанного права на это ощущение. Я не говорю уже о воспитании. Можно нанять тысячу учителей и уметь делать нужные книксены и «па-де-де», и все равно споткнуться на великосветском балу. Это люди другого типа. Бог им судья.
В основном, русских людей я видела, когда делала культурные программы на ВВС. Я освещала абсолютно все русские события, и это длилось 10 лет. Все это описано с множеством деталей и сведений в книге «Англия — страна Советов». Но сейчас моя жизнь свелась настолько к замкнутому творческому пространству, я так много работаю, что в Лондон английский или русский выезжаю только по церковным праздникам в церковь. Конечно, церковная община играет там огромную роль и в моей жизни, и в жизни очень многих русских людей. Когда я приехала в начале 90-х, в церкви было очень мало людей. Было много англичан, которые воцерковились и стали православными, благодаря митрополиту Сурожскому Антонию. Мне довелось десять лет слушать его беседы и повезло видеть нашу церковь в Лондоне во многих стадиях ее развития. Сейчас в церковь нахлынуло невероятное количество людей, в том числе молодежи, но нельзя всех считать россиянами — они из Прибалтики, из Молдовы, с Украины. Многие приходят помолиться, а многие приходят объявление повесить — «Согласен на любую работу»…
— Церковь всегда была для наших эмигрантов центром притяжения.
— Поэтому впечатления самые разные. Я увидела несколько волн эмиграции. Сначала люди уезжали, потому что им казалось, что в России опасно жить, а теперь они просто приезжают и уезжают, особенно русские из Прибалтики — они чувствуют себя там ущемленными. Но мне всегда становится печально, когда человек теряет свой статус. У меня есть очень близкие друзья, они были выдающимися людьми в Эстонии, занимали большие посты… А что сейчас? Живут они на юге Англии. Он строителем работает. Она — ночной медсестрой для престарелых и инвалидов. Потеря статуса — это большая потеря не только для них, но и для всех нас. Почему Россия не приняла в свое лоно всех этих высообразованных, но униженных новыми временами и переменами людей? Загадка для будущих поколений в том числе.
Одно дело, когда наши эмигранты первой волны, даже титулованные, вынуждены были в Париже работать ночными таксистами. Это мы знаем хорошо из Гайто Газданова (известный русский писатель зарубежья — прим.редактора) и из других произведений. Они не хотели принимать французское гражданство, да никто и не торопился им его давать. Это страшная история отношения к нашим белоэмигрантам. Англия вообще не приняла нашу эмигрантскую волну, — даже царскую семью, вернее ее остатки, не приняла. Но наши эмигранты и не хотели смешиваться с французами или чехами.
Тогда почти во всех европейских странах были русские школы и церковные лагеря — таким образом сохранялась наша культура, религия и так выживала наша диаспора. Мы это видим по тем, уже теперь состарившимся потомкам первой русской эмиграции. Но дети этих детей все равно необратимо ассимилировались…
Я не знаю, о чем думают те, кто уезжают сейчас с детьми, например, в Англию. Я этого просто не понимаю. Это не всегда хорошо именно для детей. Британское образование «хромает» на все четыре, простите, ноги! Ребенок приезжает и идет в пятый класс, приходит домой весь в слезах и говорит: «Мама, мы это учили во втором и третьем классе».
Знаете, под каждой крышей свои мыши. В Англии с обучением приезжих иностранцев (если это не дорогущая частная школа) все часто обстоит не лучшим образом. Иностранных детей в школе обижают, их бьют, над ними смеются, они чужаки, они долго будут говорить с акцентом. Это не Америка, где акцент — норма. Это Англия. Или ты должен говорить на чистом, «оксфородсдком» английском или на городском, негритянском, простите, сленге. А наши эмигранты чаще всего попадают в среду и в школу, где на сто африканских детишек приходится двое белых из Литвы, Польши или России. Кому это нужно? Кто из него вырастет? Поломойки, извините меня, английские. Чего хотят родители? Наш сын в 16 лет попал в Англию и, имея возможность там жить, посмотрел трезвым взглядом и сказал: «Никогда! Даже не думайте!», и пошел в армию служить и жил в России. «Я не хочу проживать чужую жизнь», — сказал он, и он выбрал. И мы не возразили, потому что это была его жизнь, а не наша.
Но лишать ребенка родины! — какое право имеют родители выбирать за ребенка? Вот этого я никогда не понимала. Нашему сыну мы дали возможность выбрать и религию, потому что Равиль татарин, а я русская с украинскими корнями, и он выбрал православие и в 14 лет крестился. Дали возможность решить, в какой стране ты будешь жить. Сейчас внучка у меня подрастает, ей уже 17 лет. Все говорят: «Наверное, ты ее в Англию заберешь». Зачем!? Это что, мешок с картошкой, безмолвный и бездушный багаж — взял и привез в другую страну? Это же целую судьбу надо изменить и выстроить совсем в других координатах, понимаете?
…От чего бежать? Надо обустраивать жизнь здесь, в России. Мы же тоже не сбежали. Вот где мы сейчас с вами сидим? — в нашей московской квартире, которую получили от Союза писателей, как два члена Союза писателей еще в 1984 году. Что с ней случилось? Ничего. Кроме того, что мы ее приватизировали и недавно провели небольшой ремонт. И жизнь на два дома — это норма. Моя мама пятнадцать лет прожила на Чукотке. И прилетала ко мне, восемь или девять часов летела, чтобы повидать, когда я была студенткой в Казани. Она сознательно там жила, поддерживая меня материально, чтобы я могла выучиться и стать на ноги. Как моя мама иногда говорит: «Ты дочь вдовы и училась на медные деньги!». Классическая русская фраза, кстати. Отец у меня летчик, полярник, герой, он погиб, когда мне было семь лет. И наш выбор, который я никому не навязываю, ибо у каждого своя голова есть на плечах: да, у нас сын пошел в армию, потом служил России, и похоронен в офицерской форме на Востряковском кладбище, недалеко от могилы Сахарова…
— Лида, в Москву Вас на этот раз привела презентация Ваших книг «Звездный сад» и «Вечная тема», которая прошла в Доме русского зарубежья имени Солженицына. Было много народу, много цветов, были Ваши стихи и стихи Александра Радашкевича — нашего поэта из Парижа. Скажите, что для Вас значат эти вечера, которые проходят в России, в частности, в Москве. Что для Вас значит публика, которая к Вам приходит, насколько Вы ждете этих встреч? Или в Вашей поэтической и творческой деятельности это вполне обыденный факт?
— Конечно же, это входит в профессию — умение выступать, быть неравнодушной к тому, кто тебя слушает, кто пришел. Но, тем не менее, я всегда концентрирую много творческих сил для каждого такого вечера. Это никогда не проходящий факт моей творческой жизни, это всегда итог. Сейчас вышли две книги: «Звездный сад» в издательстве Санкт-Петербурга и «Вечная тема» в Москве — избранные стихотворения и поэмы. Какой-то читатель купит. Хотя в магазинах я увидела безобразно дорогие цены на эти книги. Видела трех студентов, которые сбрасывались на троих, чтобы купить чью-то поэтическую книгу, и поняла, что вот это и есть наши настоящие читатели. Может быть, кто-то еще раз сбросится и купит и мою толстенную дорогую книгу «Вечная тема», которая выпущена по федеральной программе «Культура России». Это для меня большая честь, и я считаю, что это больше, чем сама государственная премия.
А если вернуться к выступлению, к залу, то я была поражена. Ведь пришли многие люди, которых я не знала, не ожидала, не подбирала, они прочли это в Фейсбуке, услышали от друзей. Это было отрадно, хотя в зале было душновато — наконец, в Москве, слава Богу, наступило лето. Они слушали… Этот драгоценный момент, когда тебя слышат и когда люди пришли, потому что общение с живым писателем, с живым поэтом — это наша русская традиция, поверьте. На Западе этого нет. На Западе этого просто быть не может! Там есть «поэтические чтения», где стоят поэты и по бумажке бубнят равнодушным голосом равнодушным зрителям свои весьма равнодушные «якобы стихи». Ведь поэзии сейчас практически нигде нет, кроме России, может быть, Китая и Японии, — это традиционно поэтические страны. В Англии, например, вообще не помнят, кто такой Джордж Байрон, потому что его не изучают в школе. Несколько лет не изучали Шекспира. Сейчас большая сенсация — Шекспира собираются возвращать в английские школы! Это, кстати, реалии той западной жизни, в которой у меня тоже бывают творческие вечера. Я, конечно, на таком же накале, запале буду и там читать, и наверняка придут русские слушатели. Но то, что случилось сейчас в Доме русского зарубежья — было для нас с Александром Радашкевичем чем-то совершенно необычайным. Появилось ощущение возрождения интереса к поэзии. Александр Радашкевич — очень известный поэт. Он мне сказал: «Это был мой лучший вечер в жизни»…
-…хотя он был абсолютно больной. Ему было очень тяжело читать и выражать как-то свои эмоции.
— Он мало эмоциональный, сдержанный, светский человек. Он был, действительно, сильно простужен, но разогрелся от чтения, от атмосферы. То, что происходило со мной — я называю просто чудом. Я всегда составляю внутренний сценарий своего выступления, могу изменить течение вечера, что-то сделать. Но тут реакция и бурные аплодисменты меня поразили.
Я читала стихи разного времени — от юности до поэтической зрелости, ориентируясь на зал и его настроение. Глаза слушателей и их само движение к тебе… Каждое лицо светится интересом, оно сияет навстречу автору, который старается не упустить это внимание! То, что я читала — это итог всей моей жизни. Ведь книга избранных стихотворений и поэм, как правило, завершает некий важнейший этап в жизни любого поэта. То, что я воплощала в слове всю свою жизнь, я словно бы предъявила ее на этом вечере собравшимся там людям и, оказалось, что им это нужно.
— Я тоже с удовольствием слушала Ваши стихи, и то, как Вы их прекрасно читаете. Вы не можете не заразить публику!.. В ближайшее время Вы поедете в Грузию на Международный поэтический фестиваль. Были ли Вы там уже и что Вас там ждет?
— Это совершенно замечательное и знаменательное событие. Его нельзя назвать только локальным грузинским фестивалем. Это как раз фестиваль всемирной русской поэзии, всемирного русского слова. Есть такое понятие.
Ведь грузинскую поэзию в России преводили наши лучшие поэты — Пастернак, Заболоцкий, Ахмадуллина. Этот Всемирный форум русской поэзии пока что не имеет аналогов в мире, и, к сожалению, в самой России. Его организуют удивительные люди-энтузиасты во главе с руководителем «Русского Клуба» Николаем Свентицким, которые сохранили интерес к русской литературе, не взирая на мрачные политические реалии, которые длятся уже много лет. Ведь помимо идеи о единстве всемирного культурного и поэтического пространства, нужны еще и большие средства для воплощения задуманного, ибо съезжаются русские поэты из многих стран мира, практически со всех континентов! Мы были там с моим мужем Равилем Бухараевым в 2011 году, и сейчас, поскольку моего мужа не стало в январе 2012 года, со стороны Оргкомитета поступило предложение сделать на фестивале «Вечер памяти поэта и писателя Равиля Бухараева». Это тоже говорит о масштабном мышлении устроителей. Они не замкнуты на себе — они читают поэтов, которые живут во всем мире, читают на русском языке. Я думаю, что этот культурный взаимообмен, переливание поэтической крови восстановилось благодаря людям, имеющим правильные ориентиры во всемирном культурном пространстве. Этот поэтический форум — огромное событие в творческой жизни любого поэта, я тут не исключение.
— Лида, давайте еще поговорим о Вашей поэзии. Знаете, как я ее воспринимаю? Я считаю Вас Агнией Барто для взрослых. Не обижаетесь?
— Я понимаю, что Вы имеете в виду, Надежда! Скорее всего мое пристрастие к жанру четверостиший. Именно четверостишие должно быть не только коротко, но и предельно афористично. И потому запоминаемо. Но и глубина ассоциативная там должна присутствовать. Коротко и ясно! Я даже книгу так собиралась назвать.
— Я представила Вас как поэтессу, но это далеко не единственная область, в которой Вы творите. Знаю, что скоро в Лондоне состоится открытие Вашей выставки, где Вы будете выступать как фотохудожник.
— Да, этой осенью в представительстве Россотрудничества, которое всего год назад открылось в Лондоне, будет открытие моей фотовыставки «Венец Венеции». Когда-то эта выставка была в музее Цветаевой в Москве, потом в мэрии Казани, потом она была в Венеции, а теперь — в Лондоне. Я действительно очень часто работаю на стыке жанров. Я выпускаю фото-книги под общим названием «Мания Моне». Там стихи, эссе и фотографии, каждая из которых несет метафорическую значимость. В Лондоне это будет синтетический жанр — на большом экране будет идти видеофильм о Венеции с музыкой Вивальди, будут висеть фотокартины большого формата. А внутри всего этого действа будут звучать стихи, я буду читать венецианский цикл, поскольку открывается венецианская выставка. Это то, что еще предстоит сделать. А вот 26 июня этого года там же, в Россотрудничестве состоится мой поэтический вечер с презентацией двух книг — «Звездный сад» и «Вечная тема». Это две книги избранного, и поэтому прозвучат стихи разных лет. Практически это будет такой же «чистый» поэтический жанр, как был в Доме русского зарубежья в Москве. Так мы задумали, так это будет.
А вот 18 октября в Россотрудничестве будет презентация книги Равиля Бухараева «Письма в другую комнату», которая только что вышла в английском переводе английского поэта, музыканта и переводчика Джона Фарндона. Носители английского языка, то есть сами англичане, говорят, он перевел просто слово в слово — конгениально! А ведь это очень сложный текст…
Хочется отметить, что наша страна многое делает для того, чтобы ознакомить другие страны с русской культурой — везде открываются культурные центры. В Лондоне с 30-х годов прошлого столетия был такой центр для русской эмиграции — Пушкинский клуб. Мы с Равилем Бухараевым и другими русскими поэтами там часто выступали. Очень активная и насыщенная была литературная жизнь на переломе столетий. Но сейчас Пушкинский клуб стал заниматься еще и коммерческой деятельностью. Туда стали продаваться, недорогие правда, билеты. Но не все русские люди сохраняют свой статус при переезде на Запад. И не все готовы платить за культуру даже такие небольшие деньги.. Я не имею в виду Лондонград — эти миллионеры вообще никуда не пойдут, им ничего не интересно. А те граждане, которые пойдут — это студенты, у них может и не быть денег на билеты. То, что Россотрудничество делает все бескорыстно — это нормально. Кстати, это большой шаг навстречу нашим соотечественникам, и я считаю это большим достижением.
— У Вас в стихах все абсолютно понятно. Я даже подумала, что если я прочту многое из Вашей поэзии своей девятилетней внучке, она поймет, как минимум, внешнюю оболочку Вашего стиха. Ведь у Вас практически в каждом стихотворении завуалирован какой-то свой, глубинный смысл. И еще у Вас совершенно потрясающие стихи о саде. Я хотела узнать как человек, поклоняющийся природе и любящий ее — откуда этот «Сад» в Вашей жизни?
— Давайте начнем с простоты. Одна цитата из великих людей: «Если ты в юности не был авангардистом, значит, ты был мало талантлив. Если ты потом не стал реалистом, значит, ты просто глуп». Я ведь начинала писать совершенно сумасшедшие стихи. Посмотрите на ранние стихи — там много нерифмованных, и таких, и сяких текстов. У меня заложено в стихах, как вы правильно сказали, очень много подтекста, который читатель должен чувствовать, осязать. А то, что слог такой ясный, так он выработался со временем, это уже такое внутреннее побуждение сделать сложность скрытой внутри простоты. Это как шкатулка — красивая, хочется потрогать, и когда вы ее открываете, — там сюрпризы. Там бездна открывается, там вы видите звездное небо, там вы видите вечность, жизнь и смерть. Или видите мой лондонский сад, который у меня теперь и на открытках, и в поэтических книгах, и в видеофильмах. Конечно, я не садовод и не садовник. Недавно получила письмо из Эстонии, кстати, очень лестное для себя: «Уважаемая Лидия Николаевна, мы давно следим за Вашими садовыми открытиями, стихами и картинами. Мы из общества садоводов, едем на выставку в Челси и хотели бы посетить Ваш сад. Мы готовы даже заплатить». Ой, у меня даже мороз по коже — они готовы заплатить, чтобы увидеть мой сад! Я им пишу, что, к сожалению, меня в это время не будет в Лондоне. Но еще я опасаюсь, что, если в мой садик вы все войдете — а это 25 человек -, то будете очень удивлены, ибо вы полностью займете почти все небольшое пространство сада! Ведь главное в саду это газон и цветы вокруг него. А уж из одного цветка можно сделать и сто портретов и персонажей. Это проблема творческого взгляда фотохудожника.
Я всему научилась у Клода Моне, моего любимого художника. Даже моя первая фотовыставка, уже с элементами фотопоэзии называлась «Мания Моне». Я взяла за основу принцип его работы. У него было имение и там всего-навсего один большой пруд с кувшинками, ну и масса других цветов. Сколько тысяч раз он рисовал этот пруд! И всякий раз он иной. То же самое я делаю с цветами. Вот роза у меня в детстве, в юности и в старости, на рассвете, в полдень, на закате, необыкновенно просвеченная лучами солнца. В предисловии к моей книге «Сновидения в саду», правильно написано, что я снимаю не цветы, а персонажи. Да, это небольшой садик. Но меня он волнует. Потому что — по сути своей — это целая Вселенная. С волнением думаю, что сейчас приеду, а у меня расцветут мои гигантские тибетские маки. Они часто принимают облик ангелов.
Я выхожу и вижу, как они крылья свои красные разбросали и улетают — надо просто момент поймать. Это, конечно, огромная работа, внутренняя и творческая. И сад работает, и я работаю, и, естественно, очень много стихов сад мне подарил. Так что дело не в количестве цветов, и не в грандиозности садового пространства. Я ведь и у японцев многому научилась — всегда любила японскую поэзию, минимализм, и вот эти их крохотные сады. Однажды мы были с Равилем в Японии на выставке, которая называлась «Сад на ладони» — это фантастика! Вот и у меня этот сад на ладони. А в сущности, это Вселенная, это звездное небо и цветы — как космические пришельцы. Уже очень многие люди понимают и разделяют эти мои идеи. Я к этому, видимо, пришла в связи с какими-то творческими размышлениями. Ведь поэзия граничит со многими другими жанрами. Мне все говорят, как я замечательно читаю стихи — а это входит в профессию. Я так считаю, понимаете? Или как ты замечательно пишешь эссе — а это входит в профессию, видеть и обобщать что-то. Ведь стихи идут изнутри, а эссе это то, что ты видишь вокруг. Это все должно входить в поэтическую профессию. И я это понимала уже в пятнадцать лет. Я уже тогда изучала и живопись, и музыку и все на свете, хотя еще не знала, кем буду. Я хотела знать все. И это теперь сконцентрировалось. А уже из этого всего вырос сад — поэтический и земной.
— Я представила Вас как поэтессу, но это далеко не единственная область, в которой Вы творите. Знаю, что скоро в Лондоне состоится открытие Вашей выставки, где Вы будете выступать как фотохудожник.
— Да, этой осенью в представительстве Россотрудничества, которое всего год назад открылось в Лондоне, будет открытие моей фотовыставки «Венец Венеции». Когда-то эта выставка была в музее Цветаевой в Москве, потом в мэрии Казани, потом она была в Венеции, а теперь — в Лондоне. Я действительно очень часто работаю на стыке жанров. Я выпускаю фото-книги под общим названием «Мания Моне». Там стихи, эссе и фотографии, каждая из которых несет метафорическую значимость. В Лондоне это будет синтетический жанр — на большом экране будет идти видеофильм о Венеции с музыкой Вивальди, будут висеть фотокартины большого формата. А внутри всего этого действа будут звучать стихи, я буду читать венецианский цикл, поскольку открывается венецианская выставка. Это то, что еще предстоит сделать. А вот 26 июня этого года там же, в Россотрудничестве состоится мой поэтический вечер с презентацией двух книг — «Звездный сад» и «Вечная тема». Это две книги избранного, и поэтому прозвучат стихи разных лет. Практически это будет такой же «чистый» поэтический жанр, как был в Доме русского зарубежья в Москве. Так мы задумали, так это будет.
А вот 18 октября в Россотрудничестве будет презентация книги Равиля Бухараева «Письма в другую комнату», которая только что вышла в английском переводе английского поэта, музыканта и переводчика Джона Фарндона. Носители английского языка, то есть сами англичане, говорят, он перевел просто слово в слово — конгениально! А ведь это очень сложный текст…
Хочется отметить, что наша страна многое делает для того, чтобы ознакомить другие страны с русской культурой — везде открываются культурные центры. В Лондоне с 30-х годов прошлого столетия был такой центр для русской эмиграции — Пушкинский клуб. Мы с Равилем Бухараевым и другими русскими поэтами там часто выступали. Очень активная и насыщенная была литературная жизнь на переломе столетий. Но сейчас Пушкинский клуб стал заниматься еще и коммерческой деятельностью. Туда стали продаваться, недорогие правда, билеты. Но не все русские люди сохраняют свой статус при переезде на Запад. И не все готовы платить за культуру даже такие небольшие деньги.. Я не имею в виду Лондонград — эти миллионеры вообще никуда не пойдут, им ничего не интересно. А те граждане, которые пойдут — это студенты, у них может и не быть денег на билеты. То, что Россотрудничество делает все бескорыстно — это нормально. Кстати, это большой шаг навстречу нашим соотечественникам, и я считаю это большим достижением.
В рамках проекта «Окно в Россию» на сайте «Голоса России» публикуются интервью и истории из жизни за пределами Родины бывших и нынешних граждан СССР и РФ, а также иностранцев, проживавших в России и изучающих русский язык.
Уехавшие за рубеж россияне часто подробно описывают свои будни в блогах и на страничках соцсетей. Здесь можно узнать то, что не прочтешь ни в каких официальных СМИ, ведь то, что очевидно, что называется, «из окна», с места событий, редко совпадает с картинкой, представленной в «больших» масс-медиа.
«Голос России» решил узнать у своих многочисленных «френдов» в соцсетях, живущих в самых разных уголках мира, об отношении к русскоязычной диаспоре, феномене русских за границей, о «русской ностальгии», и о многом-многом другом.
Если вам тоже есть чем поделиться с нами, рассказать, каково это — быть «нашим человеком» за рубежом, пишите нам по адресуhome@ruvr.ru или на наш аккаунт вFacebook.
Источник: rus.ruvr.ru