Однажды Фаина Георгиевна Раневская увидела во сне Пушкина и тут же сообщила об этом по телефону в Ленинград — своей близкой подруге Анне Андреевне Ахматовой. «Немедленно еду!» — без паузы ответила ей Анна Андреевна.
Похоже на миф? Но это из записок о Раневской Анатолия Адоскина — её коллеги, народного артиста России, автора и исполнителя радио— и телепередач историко-литературоведческого толка. На вымыслы он не падок.
Однажды Фаина Георгиевна Раневская увидела во сне Пушкина и тут же сообщила об этом по телефону в Ленинград — своей близкой подруге Анне Андреевне Ахматовой. «Немедленно еду!» — без паузы ответила ей Анна Андреевна.
Похоже на миф? Но это из записок о Раневской Анатолия Адоскина — её коллеги, народного артиста России, автора и исполнителя радио— и телепередач историко-литературоведческого толка. На вымыслы он не падок.
Для Раневской Пушкин был самым близким человеком. Среди портретов великих, украшавших её квартиру, особое место занимал пушкинский лик. А небольшой томик с его профилем сопровождал её повсюду. Порой она, как бы мимоходом, делала очень точные «комментарии к Пушкину»: «Вот почему Жуковский вдруг уехал из России и больше никогда не возвращался? А я знаю — потому что в России не стало Пушкина».
Раневской принадлежит признание: «Самое большое моё счастье в трудной и одинокой жизни — читать, перечитывать Пушкина. Что бы я делала без него?»
А для Ахматовой он вообще был как бы свой, почти что одноклассник. Выросла в Царском Селе, училась в Царскосельской гимназии, могла подолгу смотреть на памятник Пушкину-лицеисту… Наверное, тогда и зарождалось в ней волнение, вылившееся впоследствии в трепетные строки:
Смуглый отрок бродил
по аллеям,
У озёрных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов…
Через столетие после гибели поэта она страдала за него как за живого человека, близкого ей, всем нам чуть ли не с самого нашего младенчества.
У Ахматовой есть короткое, буквально на страничку, эссе — «Пушкин и дети». «Все мы, — пишет она, — видели, как розовый мальчик тянулся к портрету в детской книге: и это называлось — „дядя Пускин…“. „Конька-горбунка“ Ершова все знают и любят. Однако я никогда не слышала „Дядя Ершов“. А вы?».
Тут же рассказана удивительная история. В 1937 году в Ленинграде замыслили снести неудачный памятник поэту в сквере на Пушкинской улице. И уже пригнали грузовик-кран… Как вдруг детвора, игравшая в сквере вокруг памятника, подняла такой рёв, что Пушкина оставили как стоял.
А вот история уже из нынешнего бытия — рассказ Бориса Шишаева о том, как на субботнике, в заводском цеху, в куче старого хлама, рабочие обнаружили метровую статую Пушкина. Забеспокоились — надо куда-то пристроить гения русской литературы. Начальство отмахнулось, с начальством поругались. Наконец было решено «поселить» Александра Сергеевича у того, кто его первым нашёл.
К подъезду жилого дома несли поэта на руках — как носят грудных детей. И занял он самое почётное место в квартире. Потянулись соседи: «У вас тут, говорят, Пушкин…».
На Пасху во дворе устроили складчину. И — вынесли Пушкина. И поставили во главе стола. «В такой праздник пускай тут, с нами… Он стоял высоко над людьми, как бы благословляя их грустным наклоном головы».
Люди же из соседних дворов завидовали и даже ударялись в злопыхательство: «Дескать, расселись тут, выпялились на всю вселенную, Пушкин у них, видите ли, свой, и Христос вроде как особый…». В складчину же, за стол, завистники не подсели. Ну и дураки. Рассказ так и называется — «Пусть ходят в дураках».
Очень хороший рассказ — без нудного «моралите», с мягким юмором и, как бы найти более подходящее слово, душевный. Борис Шишаев говорил, что эту ситуацию он не выдумал, что такой случай действительно был. Но если бы даже и выдумал, всё равно — правда. Потому что Пушкин.
Практически он в каждом доме. И не столько в памяти нашей, сколько просто по жизни. Три девицы под окном… Мороз и солнце, день чудесный… Это как данность, не требующая напоминания.
Что ж до людей, жизнь которых связана с искусством, литературой, то их творческие пути, линии их судеб, реально ли, виртуально, но тянутся к пушкинским. В Царском Селе лицеист Пушкин «пересёкся» со «стариком Державиным». А позже, в Рязани, гимназист Полонский — с Жуковским, это когда тот вместе с цесаревичем приезжал в наш город, и по сему случаю юный пиит сочинил торжественные стихи, очень понравившиеся и цесаревичу, и Жуковскому.
А Есенин с его стихотворением «Весна на радость не похожа…»? Оно посвящено памяти Гриши Панфилова, с которым Есенин учился в Клепиковской учительской школе и который, к несчастью, ушёл из жизни совсем юным.
Я берусь утверждать, что в этом раннем произведении Есенина слышны отзвуки стихотворения Пушкина «Мой первый друг…» и воспоминаний Ивана Пущина о поездке в Михайловское, где жил опальный поэт. Особенно созвучны концовки этих воспоминаний и есенинского стихотворения.
У Пущина:
«…Он остановился на крыльце со свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось: „Прощай, друг!“.
У Есенина:
И долго-долго в дрёме зыбкой
Я оторвать не мог лица,
Когда ты с ласковой улыбкой
Махал мне шапкою с крыльца.
Проходит восемь лет. Для Есенина — целая жизнь. И появляется его стихотворение «Пушкину», где очень деликатно, через разговор с памятником, но всё же явно проводит Есенин параллель между творческой судьбой Пушкина и своей собственной:
Но, обречённый на гоненье,
Ещё я долго буду петь,
Чтоб и моё степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.
К Пушкину постоянно обращался Евгений Маркин. Особенно в последние годы жизни, когда, в связи с «солженицынским делом», жил в деревне Клетино в вынужденном отшельничестве. Как Пушкин в Михайловском. У обоих — изоляция, у обоих — одиночество, у обоих — тоска по привычному окружению. У обоих — няня, нежно пекущаяся и своём любимце: у одного — Арина Родионовна, у другого — Мария Михайловна. Им посвящены проникновенные строки: одной — «Подруга дней моих суровых…», другой — «Да святится имя твоё, пресвятая дева Мария…».
Возможно, кто-то не примет подобного сопоставления: дескать, слишком уж — всё-таки Пушкин… Но как порой созвучны повороты писательских судеб!
В одиночестве самая большая радость — приезд друзей. В Михайловском Пушкина навещали Пущин, Дельвиг. Виделся он и с князем Горчаковым:
Но невзначай просёлочной
дорогой
Мы встретились и братски
обнялись.
Каждая такая встреча — как подарок. Даже если она, скажем так, — заочная. Как у Евгения Маркина, когда ему передали в Клетино стандартный листок — от собрата по перу, Александра Архипова. Это было стихотворение «В изгнании» — о Пушкине в Михайловском с посвящением — «Евгению Маркину». И тот приписал на листке: «Для меня это — как приезд Пущина».
Но, конечно, более всего — через пространство и время! — роднит поэтов литературное вдохновение. Знаменитый пушкинист Юрий Лотман пишет о Пушкине:«…он жил в атмосфере непрерывного творческого напряжения». И перечисляет то, что было создано в этот трудный, михайловский, период. Закончены «Цыганы», завершены четыре главы «Евгения Онегина», создано несколько десятков стихотворений и среди них такие значительные, как «Андрей Шенье», «К морю», «19 октября»… Подарен миру гениальный «Борис Годунов»…
Этот Пушкин через полтора столетия поддерживал поэта из мещёрской деревни Клетино, усаживал его за старенькую пишущую машинку. Надо признать, что самые сильные произведения созданы Маркиным в последние годы жизни: «Касимовский музей», «Серебряный вальс», «Станция Тумская», «Паводок»…
И, конечно, «Бал» — в нём прямая перекличка с пушкинской эпохой. В описание великосветского бала включены подлинные исторические лица — Карамзин и Лунин, Денис Давыдов и Муравьёвы, Булгарин и Греч, Николай и, конечно же, Пушкин…
Ночная вьюга бьёт
по жалюзи.
Гремят мазурки.
Пенятся бокалы.
И все беспечны!
Молоды! Богаты!
И каждый волен
в выборе стези!
Но вот автор «переключает» время — двадцатое столетие, Рязань, студенческий бал. И здесь тоже реальные «персонажи» — Шульц, Руделёв, Чекурин (будущие известные учёные)… и, конечно, сам автор — молодой поэт. История повторяется.
И нам покуда всем
по двадцати.
Бежим в буфет,
летит стакан по кругу.
И все мы очень
преданы друг другу!
И каждый волен
в выборе пути!
Вопрос выбора — вечный вопрос. Но в поисках ответа не стоит безадресно бродить по эпохам. Обратимся к той, которую называют сегодня его именем. Обратимся к его мудрости и признаем: Пушкину было труднее — у него не было Пушкина.
Его творчество замечательно ещё и в том плане, что даёт простор всем другим искусствам — театральному, музыкальному, изобразительному, кинематографическому… И процесс этот представляется бесконечным во времени и пространстве, расширяющим сферу пушкинского влияния на наши умы и сердца.
В январе 1837 года в «Оперном доме» (так тогда назывался Рязанский театр) было показано музыкальное представление «Керим-Гирей» на сюжет «Бахчисарайского фонтана» с сохранением многих пушкинских стихов. Сейчас «Бахчисарайский фонтан» — уже балет на музыку Бориса Асафьева — широко идёт у нас в стране и за рубежом.
А в 70-х годах прошлого столетия в Рязанском театре драмы шёл ставший теперь уже местной легендой спектакль «Бал». Ведущий артист театра, народный артист РСФСР Сергей Леонтьев сыграл в нём самого Пушкина. Сыграл превосходно. «Для меня, — говорит актёр, — как и для каждого человека, его творчество — не просто вершина нашей национальной культуры, духовной жизни русского народа. Это воздух, которым мы дышим, без которого просто нельзя».
К Пушкину тянется творческая молодёжь. В студенческом театре «Дом напротив» (Рязанский институт культуры) 200-летие поэта было отмечено театрализованным представлением «Пушкинский венок» (руководитель курса — Михаил Изеньков). Сюда вошли фрагменты из «Евгения Онегина», «Сказки о попе и его работнике Балде», «Маленьких трагедий», отдельные стихи…
Был представлен также полнометражный спектакль «Барышня-крестьянка» (курс Романа Маркина) — по пушкинской повести, знаменующей, как и все «Повести Белкина», приход в русскую литературу, в русскую культуру, реализма.
Педагоги помогли будущим театральным режиссёрам понять, как один (!) Пушкин может влиять на многие виды и жанры искусства.
…Что бы мы делали без него?..
Источник: rus.ruvr.ru