Вот, например, литературный салон Андрея Коровина в «Булгаковском доме». Там проходят встречи писателей, актеров, художников, деятелей культуры. Чего стоят поэтические вечера под аккомпанемент звуков флейты. Всё, как и было когда-то в «Бродячей собаке». Да и сам Андрей Коровин весьма ассоциируется у меня с одним из учредителей «Бродячей собаки» Николаем Кульбиным. Даже фамилии похожи. Конечно, у литературного салона Коровина еще нет ни своего герба (герб «Бродячей собаки» был таким: сидящая собака положила лапу на античную маску), ни собственного гимна (в «Бродячей собаке» гимнов было несколько: на открытие и на закрытие), даже нет своего ордена, которым Андрей награждал бы почетных граждан России, особо почитаемых гостей и своих родственников. Или вот таинственные собрания новых реалистов, о которых (собраниях) я премного наслышан. Пусть у новых реалистов и нет постоянного своего помещения в Москве, но они всё равно собираются на конспиративных квартирах и под звучание плохо настроенных акустических гитар выкрикивают свои лозунги по поводу загрязненности классического реализма, т.е. «умножают то самое без необходимости» (как метко выразился о них певец давно минувших дней Андрей Василевский). Нельзя обойти вниманием творческое объединение московских поэтов «Алконостъ». Это ведь «Бродячая собака» на новый лад. В орбиту объединения, кроме поэтов, вплывают и критики, и художники, и музыканты. «Алконостъцы» спаяны в оригинальное художественное течение вниманием к экзистенциальной проблематике, и в то же время каждый из них глубоко индивидуален своими попытками индуцировать поэзию из повседневного опыта. Один из лидеров «Алконоста» Евгений Лесин — кто он? Несомненно, современная Ахматова Анна. Помните — ахматовское: «Все мы бражники здесь, блудницы»? Евгений Лесин проводит это в жизнь. А еще Лесина мистически тянет к связанным с «Бродячей собакой» событиям вековой давности. В минуты своих творческих озарений Евгений иногда даже не может понять, где он находится: в прошлом ли, в настоящем? Всё для него переплетено-перепутано:
Вот, например, литературный салон Андрея Коровина в «Булгаковском доме». Там проходят встречи писателей, актеров, художников, деятелей культуры. Чего стоят поэтические вечера под аккомпанемент звуков флейты. Всё, как и было когда-то в «Бродячей собаке». Да и сам Андрей Коровин весьма ассоциируется у меня с одним из учредителей «Бродячей собаки» Николаем Кульбиным. Даже фамилии похожи. Конечно, у литературного салона Коровина еще нет ни своего герба (герб «Бродячей собаки» был таким: сидящая собака положила лапу на античную маску), ни собственного гимна (в «Бродячей собаке» гимнов было несколько: на открытие и на закрытие), даже нет своего ордена, которым Андрей награждал бы почетных граждан России, особо почитаемых гостей и своих родственников. Или вот таинственные собрания новых реалистов, о которых (собраниях) я премного наслышан. Пусть у новых реалистов и нет постоянного своего помещения в Москве, но они всё равно собираются на конспиративных квартирах и под звучание плохо настроенных акустических гитар выкрикивают свои лозунги по поводу загрязненности классического реализма, т.е. «умножают то самое без необходимости» (как метко выразился о них певец давно минувших дней Андрей Василевский). Нельзя обойти вниманием творческое объединение московских поэтов «Алконостъ». Это ведь «Бродячая собака» на новый лад. В орбиту объединения, кроме поэтов, вплывают и критики, и художники, и музыканты. «Алконостъцы» спаяны в оригинальное художественное течение вниманием к экзистенциальной проблематике, и в то же время каждый из них глубоко индивидуален своими попытками индуцировать поэзию из повседневного опыта. Один из лидеров «Алконоста» Евгений Лесин — кто он? Несомненно, современная Ахматова Анна. Помните — ахматовское: «Все мы бражники здесь, блудницы»? Евгений Лесин проводит это в жизнь. А еще Лесина мистически тянет к связанным с «Бродячей собакой» событиям вековой давности. В минуты своих творческих озарений Евгений иногда даже не может понять, где он находится: в прошлом ли, в настоящем? Всё для него переплетено-перепутано:
Вот, например, литературный салон Андрея Коровина в «Булгаковском доме». Там проходят встречи писателей, актеров, художников, деятелей культуры. Чего стоят поэтические вечера под аккомпанемент звуков флейты. Всё, как и было когда-то в «Бродячей собаке». Да и сам Андрей Коровин весьма ассоциируется у меня с одним из учредителей «Бродячей собаки» Николаем Кульбиным. Даже фамилии похожи. Конечно, у литературного салона Коровина еще нет ни своего герба (герб «Бродячей собаки» был таким: сидящая собака положила лапу на античную маску), ни собственного гимна (в «Бродячей собаке» гимнов было несколько: на открытие и на закрытие), даже нет своего ордена, которым Андрей награждал бы почетных граждан России, особо почитаемых гостей и своих родственников. Или вот таинственные собрания новых реалистов, о которых (собраниях) я премного наслышан. Пусть у новых реалистов и нет постоянного своего помещения в Москве, но они всё равно собираются на конспиративных квартирах и под звучание плохо настроенных акустических гитар выкрикивают свои лозунги по поводу загрязненности классического реализма, т.е. «умножают то самое без необходимости» (как метко выразился о них певец давно минувших дней Андрей Василевский). Нельзя обойти вниманием творческое объединение московских поэтов «Алконостъ». Это ведь «Бродячая собака» на новый лад. В орбиту объединения, кроме поэтов, вплывают и критики, и художники, и музыканты. «Алконостъцы» спаяны в оригинальное художественное течение вниманием к экзистенциальной проблематике, и в то же время каждый из них глубоко ин
Н. Гумилев блюет проворно. Певец Вертинский морщит нос. И только Саша, только Черный Почти совсем единоросс. Е. Лесин
Колонки Виктора Топорова вызывают бурю эмоций. Обвинения на него сыплются как из рога изобилия. Но правы ли его хулители? А те, кто дают скандалисту трибуну, — какой с них спрос? Чтобы разобраться в спорном явлении, «Часкор» предложил критикам и писателям, известным независимостью суждений, высказаться по поводу творчества питерского зоила. Случай Топорова
Что же касается Питера… Всем известно, что в северной столице крупнейшее литературно-художественное объединение, буквально разрываясь между галереей «Борей» и «Неаполем» на Итальянской, сколотил вокруг своей неутомимой деятельности критик и переводчик Виктор Топоров. Чем детище Виктора не «Бродячая собака»? Кстати, сам Виктор ассоциируется у меня сразу с двумя активнейшими «Бродячей собаки» членами: «собачьим идеологом» Николаем Евреиновым, с успехом поставившим на небольшой сцене «Собаки» свою одноактную пьесу для двух действующих лиц «Стёпик и Манюрочка», а также c ведущим «собачье хозяйство» Никодимом Цибульским по прозвищу «граф О’Контрэр», покорившим Петербург собственным исполнением своей же миниоперы: «Голос жизни или скала смерти».
Сложившуюся сейчас ситуацию я могу охарактеризовать так: у «Бродячей собаки» появилось потомство. Вот только… Это потомство всё же какое-то квёлое. Упомянутые мною литературно-художественные объединения — ну, не являются они событиями общероссийского уровня, каковым была когда-то «Бродячая собака». В голову приходит дурацкая мысль: вот почему, к примеру, власти не закрывают новых реалистов в связи со скандалом в ЦДЛ, учинённым ещё тем буяном Романом Сенчиным? Нет, я вовсе не желаю Роману Сенчину ничего плохого. Я просто хочу показать, что в сравнении с вселенской деятельностью тех, кто составлял костяк «Бродячей собаки», деятельность участников современных литературно-художественных объединений настолько мелка, что никто к ней особенно и не присматривается. Но мелка — почему?
Думаю, причина обмельчания современной литературы и — шире — культуры в том, что слово, сильное во времена «Бродячей собаки», стало слабым. Каковы времена, такова и сила слова. Если начало прошлого века было временами борьбы идей, то и слово на острие той борьбы обретало силу идеи. Если основополагающим в той борьбе было противостояние материализма и идеализма — двух величайших пластов взглядов на мир, противостояние, разделившее на два лагеря и завсегдатаев «Бродячей собаки» (вспомните о тех же спорах оскорбляющих Бога футуристов с засматривающимися в Божественное символистами), то и слово в центре того противостояния было предельно значимым. Сила слова была сопоставима с силою кровавых битв русских войск с немецкими войсками в Галиции. А что сейчас?
Иличевский и Губайловский, а также Штыпель считают творчество Бориса Херсонского важным явлением современной поэзии. Анкудинову и Топорову кажется, что творчество Херсонского — слепок с творчества Бродского. Случай Херсонского
Сейчас никакой борьбы идей нет. Все явления нашей жизни просчитаны, взвешены и объяснены с позиций бытового примитивного материализма. Понятие идеи забыто, как забыт и унижен сам идеализм. Соответственно, и слово ослабело и обмельчало до набора звуков, застольных, например. Возможно, я преувеличиваю. Но знаю точно одно: от современных российских писателей и поэтов исходят вовсе не те слова, которые позволяли бы видеть в них «властителей дум» или «богему».
Насчет «богемы». Напомню, что во времена «Бродячей собаки» собирающиеся в этом заведении поэты, писатели, художники позиционировали себя как «богему», остальных же посетителей видели презренными «фармацевтами». Возможно, вы спросите: разве «богема» — это хорошо? Тогда я отвечу: «богема» бывает разная. Если «богема» представляет собой сообщество индивидуалистов, «творящих» ради творчества и эпатирующих ради эпатажа, то такая «богема» есть суета сует и пустота пустот. Я делаю такой вывод, сообразуясь с тем своим убеждением, что художник должен «творить» в первую очередь для людей. Если же внимание «богемы» нацелено не внутрь себя самой, а наружу — к людям, если от «богемы» исходят те нужные людям предельной силы слова и идеи, которые позволяли бы характеризовать эту «богему» как «властителей дум», то такая, истинная, «богема» это, на мой взгляд, хорошо. Именно «властителями дум» я вижу «богему» «Бродячей собаки». Вот, к примеру, когда Анна Ахматова появлялась в «Собаке», она тут же торжественно вписывала в лежащую при входе «свиную» книгу последние свои стихи. Затем же весь вечер по этим ее записям простодушные «фармацевты» строили догадки, щекотавшие их любопытство…
Теперь о современной русской литературе… На то, чтобы называться «богемой», в частности, претендует «буревестник, черной молнии подобный» Захар Прилепин. Надо отдать должное прелюбопытнейшему Захарову дару: Захар умеет действо превратить в ритуал. Незатейливое подсмотренное им у жизни действо он с помощью своего пера мастерски прорисовывает в мыльный пузырь ритуала под названием «Возвеличивание Захара Прилепина». Но — властитель ли Захар дум? Нужны ли Захаровы книги — людям? Или они есть те же суета сует и пустота пустот?
А в ответ — тишина. Я не буду более трогать г. Прилепина, и вернусь к вопросу действительно существенному. Почему же слово, сильное во времена «Бродячей собаки», стало слабым? У меня есть еще предположения на этот счёт. К примеру, слово ослабело потому, что для наших современников потеряли смысл такие «завязанные» на слове ценности, как честь и совесть. Вам так не кажется? Ведь, согласитесь, когда честь была в чести, именно слово сомнения по поводу отсутствия этой самой чeсти побуждало тех же современников «Бродячей собаки», к примеру, стреляться на дуэли, накладывать на себя руки. Сейчас же… Смейся, чиновник, над тем, что лепечет о чести поэт…
Или же причиной умаления слова, да и всей культурной жизни России, является то, что она, эта жизнь, погружается в виртуальные пучины «сети»? Этот вопрос настолько глубок, что я оставляю поиски ответа на него какому-нибудь другому критику. Я же уже достаточно утомился от бродячих резвящихся у подножия высокой темы своих мыслей.
— Ну, и зачем ты написал такую ерунду? — возможно, спросят меня весьма раздраженные от прочтения этой статьи господа Коровин, Лесин и Сенчин. — Начал за здравие, а закончил за упокой. По-твоему, наша многотрудная литературная деятельность сводится к производству каких-то там наборов звуков? А мы — так старались… Возможно, г. Сенчин даже пустит слезу, и тогда я отвечу. — Не переживайте! — отвечу я. — Всё будет хорошо. Реки текут в море, но море не переполняется — к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. И в русской литературе, простирающейся от рек вавилонских, всё возвратится на круги своя. Грядущее величие ваших, господа, литературно-художественных объединений наверняка сравнится с величием «Бродячей собаки». Вы обязательно станете «властителями дум» или истинной «богемой». Что для этого нужно? Совсем немногое. Нужно, чтобы нынешние времена стали временами борьбы идей. Чтобы слово на острие той борьбы обрело силу идеи. Чтобы возродившийся идеализм вернул миру духовность. Чтобы наши современники снова стали ценить честь и совесть. — Ну, а сейчас? Что делать конкретно нам конкретно сейчас? — возможно, примется меня пытать присоединившийся в своём раздражении к вышеперечисленным господам современный «граф О’Контрэр» господин Топоров. — Старайтесь, — возможно, очень сдержанно отвечу я. — А еще… Одним из завсегдатаев «Бродячей собаки» вам оставлены указания:
… Чтобы попасть в «Бродячую собаку», следовало сначала пройти одну
подворотню, потом, пересечь двор-колодец, затем через еще одну подворотню
и «минуя облако вони, бившей прямо в нос из расположенной по соседству
помойной ямы», свернуть влево, где к стене неоштукатуренного кирпича
прилепились узкие, скользкие ступени, ведущие в «собачье подземелье»…
Разве не через «подворотни» с «облаками вони» и «помойными ямами» бредёт в настоящее время униженный и оскорбленный русский народ? Будьте, господа, ближе к народу.
Источник: chaskor.ru