Его кумиром было море («Наше Время», Ростов-на-Дону)

Его кумиром было море (
Почитателями его таланта называли себя едва ли не все русские классики, знакомые с его творчеством. Среди покупателей его картин были русский император, Папа Римский, турецкие султаны. А его кумиром было море.

Художник, генерал, Отелло

Прошел слух, будто эти полотна Айвазовского нам откуда-то привезли. На самом деле все четыре холста — из собрания ­РОМИИ. Теперь их поместили в одном зале, зал необычно оформили. Особенно удивляют посетителей два полотна.

Почитателями его таланта называли себя едва ли не все русские классики, знакомые с его творчеством. Среди покупателей его картин были русский император, Папа Римский, турецкие султаны. А его кумиром было море.

Художник, генерал, Отелло

Прошел слух, будто эти полотна Айвазовского нам откуда-то привезли. На самом деле все четыре холста — из собрания ­РОМИИ. Теперь их поместили в одном зале, зал необычно оформили. Особенно удивляют посетителей два полотна.

Его кумиром было море (

— И это тоже Айвазовский? — недоверчиво переспрашивают они при взгляде на строгий порт­рет мужчины, за спиной которого ни моря, ни прибрежных скал. Удивление нарастает, когда узнают, кто этот человек. Городской голова Нахичевани-на-Дону Халибян Артемий Павлович. Что связывало его с Айвазовским?

— Халибян познакомился с Иваном Константиновичем Айвазовским благодаря его брату — Гавриилу Константиновичу, — рассказывает старший научный сотрудник РОМИИ Галина Долгушева. — Архиепископ Гавриил Айвазовский писал книги по вопросам религии и истории Армении, занимался делами просвещения и благотворительности. А Халибян был не только богатый купец и градоначальник, но и, говоря современным языком, уполномоченным католикоса по церковным вопросам. Он бывал у Айвазовских в Феодосии, а Иван Константинович, посещая проездом наши края, останавливался у него.

Халибян был натурой неоднозначной и противоречивой. Когда однажды Гавриил Константинович попросил у него денег, чтобы открыть училище для армянских мальчиков, тот не отказал. Пообещал выделить значительную по тем временам сумму, но только при одном условии: училище назовут его именем. Честолюбие — не из числа христианских добродетелей, но Гавриилу Константиновичу пришлось пойти на этот компромисс, и в Феодосии появилось Армянское Халибовское училище.

Сильного и очень непростого характера человек смотрит на нас и с портрета Халибяна, который написал Айвазовский. Халибян был не единственным донским знакомым Айвазовского. В трудах армянских архивариусов я нашла историю о том, как весной 1895 года Айвазовский приезжал в Таганрог к тамошнему купцу Якову Серебрякову.

На вечер в честь прославленного художника, которому было уже 77 лет, собрались сливки таганрогского общества. Айвазовский всех обворожил.

Таганрожца Антона Павловича Чехова там не было, но он тоже встречался с Айвазовским — был у него в гостях в Феодосии в 1888 году. Впечатление об Айвазовском сложилось неоднозначное. Вот самые мягкие слова его характеристики из частного письма: «…натура сложная и достойная внимания. В себе одном он совмещает и генерала, и архиерея, и художника, и армянина, и наивного деда, и Отелло».

Почему вдруг Отелло? Вторым браком Иван Константинович был женат на молодой купеческой вдове Анне Саркисовой, женщине большой красоты, которую, как успел заметить Чехов, «держал в ежах».

Брак Айвазовского с Анной был бездетным. А вот первая его жена — дочь английского военного врача на русской службе Юлия Гревс — родила ему четырех дочерей, те подарили Айвазовскому талантливых внуков. Трое из них — Константин Арцеулов, Алексей Ганзен и Михаил Латри — тоже стали художниками.

Краски превращаются в стихи

Нередко поклонники Айвазовского делятся на две большие группы: восторгающихся мощью морей, бушующих на его полотнах, и очарованных его лунными морскими ночами.

— Именно потому, что Айвазовскому в равной степени удавалось и то, и другое, а также еще множество иных переходных состояний изменчивой морской стихии, он был и остается в мире маринистом номер один, — убеждена Галина Долгушева. — Ведь, в самом деле, кто еще так мастерски и вдохновенно писал море? Разве что Уильям Тернер.

Несколько лет назад в Москву привозили картины этого выдающегося британского художника. Чтобы их увидеть, надо было выстоять в очереди в музей не менее двух часов. Мне удалось попасть на эту выставку. У одного из холстов я услышал шепот двух дам: «Вот это — настоящее искусство! А в нашей совдепии прославляли Айвазовского».

Я очень рассмешила Галину Долгушеву этим эпизодом:

— Айвазовским восхищался весь мир, включая Уильяма Тернера. Под впечатлением одного из морских пейзажей Айвазовского знаменитый уже тогда Тернер (он был много старше) написал даже стихотворение, в котором превозносил дар русского коллеги.

Это стихотворение я потом нашла в биографической повести об Айвазовском. Иван Константинович в качестве пенсионера Императорской Академии художеств, жил в то время в Италии, — такая возможность совершенствоваться в своем ремесле предоставлялась лучшим ее выпускникам.

Очень скоро Айвазовский заставил говорить о себе всю Италию. Народ валом валил на выставки, где были его картины. Одну из таких посетил Тернер. Большинство восхищалось «Хаосом» Айвазовского, а Тернера тронул лиричный «Неаполитанский залив». Под его впечатлением Тернер и написал стихотворение на итальянском языке, которое в переводе звучит так: «На картине этой вижу Луну с ее золотом и серебром, стоящую над морем и в ней отражающуюся… Поверхность моря, на которую легкий ветерок нагоняет трепетную зыбь, кажется полем искорок или множеством металлических блесток на мантии великого царя!.. Прости мне, великий художник, если я ошибся, но работа твоя очаровала меня, и восторг овладел мною. Искусство твое высоко и могущественно, потому что тебя вдохновляет гений!»

Я спросила Долгушеву, известно ли что-то о намерении Айвазовского поработать на берегу Таганрогского залива, осчастливил ли он наших земляков этим эффектным зрелищем?

— Таких сведений нет, к тому же на натуре он делал только зарисовки, а писал в мастерской — по исключительной, феноменальной своей памяти.

Выставку украшает его романтический итальянский пейзаж «Лунная ночь» — с серебром лунной дорожки, искорками на волнах. Почти как в том стихотворении.

Ярость Везувия

А картина, которая вызывает удивление даже большее, чем портрет Халибяна, — это «Последний день Помпеи». Все знают историческое полотно на эту тему Брюллова, но о том, что ее разрабатывал Айвазовский, многие и не слыхивали.

Это море в красном зареве пожарищ пополнило ростовскую коллекцию благодаря счастливому случаю. Айвазовский написал картину о гибели Помпеи в 1889 году в Фео­досии, там и оставалась она не одно десятилетие. А в 1930 году тогдашний директор Феодосийской картинной галереи задумал поменять «Помпею» на романтический лунный пейзаж, поскольку подобных образчиков раннего творчества Айвазовского в этой галерее не было. Так, Ростовский музей, отдав одно из двух полотен Айвазовского с тихими лунными ночами, приобрел драматическую «Помпею».

Мне этот страшный гнев Везувия напомнил почему-то эпизод из жизни самого художника.

У Айвазовского сложились интересные отношения с Турцией и ее правителями. Его картины в Турции, как всюду это бывало, полюбили сразу. Однажды, когда Айвазовский был в этой стране, султан Османской империи Абдул-Азиз заказал ему 10 пейзажей с видами Стамбула и Босфора. Айвазовский, который работал быстро, к великому удовольствию султана, написал целых 30 полотен!

Султан и художник прониклись взаимной симпатией, и в следующую встречу Айвазовский подарил Абдул-Азизу два кусочка своей родины — полотна «Вид на Санкт-Петербург» и «Зима в Москве».

В Турции проходили выставки картин Айвазовского. Он был там так популярен, что первые выпускники Османской академии художеств писали свои картины «под Айвазовского». Шли годы, сменялись на османском троне султаны, но каждый новый правитель восхищался картинами Айвазовского, пополнял ими свою коллекцию, а художника представлял к награде: ордену или медали.

Можно предположить, что к Турции у Айвазовского был свой особый интерес: еще в конце XIX века в печати появилось якобы записанное со слов Айвазовского семейное предание. По этой легенде, прадед Ивана Константиновича по материнской линии — это сын турецкого военачальника, едва не погибший во время штурма Азова в 1696 году. Ребенка спас и воспитал армянин.

Дружбу с турецкими султанами Айвазовский разорвал, узнав об ужасной резне армянского населения, начавшейся в Османской империи осенью 1895 года. Он схватил все свои великолепные османские ордена и в ярости швырнул их в море. Верно, в тот момент он был похож на страшный в своем гневе Везувий.

Капли золотого дождя

Айвазовский прожил долгую, интересную, счастливую жизнь. Не опоздали ни народная слава, ни золотой дождь званий, титулов и наград. В истории искусств немало примеров, когда гении прозябали в нужде и до конца зависели от настроения меценатов. Айвазовский с годами сам превратился в мецената.

Но заниматься благотворительностью он начал рано, еще не скопив больших богатств. Возможно, считал это возвращением долга: ведь и ему, сыну разорившегося купца, помогли добрые люди. Определили на казенный счет в гимназию, затем — в Академию художеств. А, может, это натура у него была такая широкая? Айвазовский много делал для развития родного города — Феодосии, помогал молодым художникам. Много своих работ раздаривал.

Свидетелями такой его щедрости были и наши земляки. В один из своих приездов в Таганрог он подарил местному филиалу Императорского православного палестинского общества холст на библейский сюжет «Хождение по водам», и его, словно икону, поместили в часовне.

Не обошлось без подарка и в тот приезд — по приглашению купца Серебрякова. Одну картину Айвазовский подарил тогда Таганрогу, другую оставил для участия в лотерее, чтобы привлеченные с ее помощью деньги пошли на нужды колонии малолетних преступников.

— Получить картину в подарок от Айвазовского каждый был бы рад, но всех осчастливить таким способом невозможно. Однако Ивану Константиновичу хотелось подарить радость многим своим поклонникам, и он стал придумывать различные авторские сувениры, — говорит Галина Долгушева. — К примеру, заказывал множество фотографий, на которых был запечатлен на фоне какой-то из работ. Фрагмент снимка вырезал, а вместо него вставлял крошечную, сделанную от руки миниатюрку. Или раскрашивал акварелью и дарил на память черно-белые фотографические копии своих полотен.

Может, и по сей день хранится в чьем-то старинном семейном альбоме такой сувенир от Айвазовского?

Источник: rus.ruvr.ru

Добавить комментарий