Над поэтической строкой склоняясь…

Над поэтической строкой склоняясь…
К ежегодному празднику «Сияние России» областное министерство культуры и иркутские писатели завершили издание трёхтомника, посвященного 350-летию города и 80-летию Иркутской писательской организации.

Иркутск, 11 октября — АиФ-ВС. Эти торжества пришлись на август, но одновременно к сегодняшним дням вышли и другие книги, в том числе поэтический сборник Ивана Козлова «Путь земной и небесный», посвященный, как резюмируют издатели, 75-летию области.

К ежегодному празднику «Сияние России» областное министерство культуры и иркутские писатели завершили издание трёхтомника, посвященного 350-летию города и 80-летию Иркутской писательской организации.

Иркутск, 11 октября — АиФ-ВС. Эти торжества пришлись на август, но одновременно к сегодняшним дням вышли и другие книги, в том числе поэтический сборник Ивана Козлова «Путь земной и небесный», посвященный, как резюмируют издатели, 75-летию области.

Над поэтической строкой склоняясь…

В предисловии так и отмечено: «Сборнику напрямую не предпослано посвящения „75-летию Иркутской области“, но отзвуки истории края, его нынешний день, имена и события, названия рек и городов — всё это присутствует в стихах и эпиграфах, и разворачивает перед нами историческую панораму». Не касаясь пока общей архитектоники сборника, скажем немного о его особенностях. Сошлёмся на предисловие к сборнику, написанное поэтом Владимиром Скифом: «В глаза бросается качественная неравноценность стихов — наблюдается переход от простой повествовательности к усложненному видению и рисунку…». Мы тоже это заметили, но дело здесь не в равноценности или отсутствия таковой, а в художественно-тональном ключе, избираемом автором в разные периоды времени. Скиф справедливо отмечает, что в данном случае стихи являются не только свидетелями времени, но и участниками «созидания той временной ткани, которая называется историей». И касаясь 75-летия области, мы не можем не касаться истории. Нет сомнения, что автор не раз слушал воспоминания, скажем, ветеранов Шелехова об их романтической молодости, когда они подробно рассказывали как строили город, как отдыхали в речной долине и в лесу, и всё это рассказывали они безыскусным, простым, но эмоциональным языком. И автор, несомненно, шёл от этого, что совсем не просто, если не впадать в нарочитость и безвкусицу. В широком кузове машины, Устав от шума и жары, Мы мчались вечером в долину, Где жгли весёлые костры. Под звон гитары отдыхали, А для торжественной ухи Речную живность добывали В недвижном зеркале Олхи. И здесь, на луговом просторе, В тенистых зарослях ольхи, Мы затевали наши споры, И чтобы не дойти до ссоры, Читали первые стихи.

Незабвенна пора физиков и лириков эпохи шестидесятников, когда целое поколение ехало и летело во все концы земли, на одном дыхании перекраивая историю. На молодые годы автора упала безоглядная романтика труда и этому посвящены многие стихотворения — «Завеси неистовой метели», «Транзисторы настроив на эфир», «Всё льёт и льёт», «Ледоход еще шумит вдали», «Дождей вода, озёр вода…», «Мы были, как десантники».

Сдаваться не приучены, Мы шли не на парад — Виват, Людмила Гурченко, Наш яркий авангард. …. А если словоблудие Замыливало глаз — Наш Валентин Распутин Был совестью для нас. Но выше всех сатурнов, Прорвав земной предел, Звездой Гагарин Юрий Над миром пролетел

Поколению шестидесятников не стыдно перед лицом истории, только жаль, что романтика труда, безгранично свойственная старшему поколению, сегодня утрачена. Но, отдавая должное, автор не идеализирует то время, и говорит о нём честно, с тонкой, почти неуловимой иронией. Водою утекло полвека, И мне, порою, очень жаль Тот социальный фестиваль На гребне золотого века, Когда державная мораль Звала нас в солнечную даль Во имя счастья человека. Если кому то может показаться, что поэту не знакома афористичность и краткость слова, которые выдают мастерство и неразрывность мысли и образа, то это не так. В том же шелеховском цикле сборника есть стихи посвященные художнику Николаю Вершинину, которого московские искусствоведы назвали «первой кистью Сибири». Кто видел картину Вершинина «Богомаз», тот помнит лик красноносого, пропитого, но очищенного молитвами и постом иконописца, устремлённый взгляд которого провидит образ, вобравший в себя бесстрашие творческого духа и достойный воплощения. И поэт выразил это одной строфой. И устремляя в бесконечность глаз, Ответственный единственному Богу, Свершает ярый подвиг Богомаз, Прозрев во тьме небесную дорогу. И таких художественных бликов в сборнике много:

И копытцами выбив дорожку, Серебром покрывая бурьян, Понесут кабаржиные рожки Лунный бубен полночных Саян.

Название «Путь земной и небесный» соответствует содержанию и настрою сборника. Здесь и мощная красота нашей земли — «Рождение Байкала», и мифическая сила искусства, преображающая зверя в человека — «Наскальный рисунок», и история нашей земли — «Иркутск», «Работал плотник», «Тут не скажешь особо», «Пергамент, найденный в зимовье», «Вода идёт предвестником беды» и другие. А ещё мы видим далёкое военное детство, затронутое непрерывными войнами. На детство автора их выпало три — в Испании 1937 года, с Финляндией в 1940 году и Великая Отечественная. Это нашло отражение в стихах «1938 год», «Детский сад», «Кайская роща», где узнаваемы и место, и время.

Я и мама — мы вдвоём на фотке. Я в испанке — шёлковой пилотке, С кисточкой. Такие, вот, дела — Мода на Испанию была.

Или чтение лермонтовского «Бородино» в госпитале над Иркутом.

Война гуляла не щадя — Безлюдье, госпитали, дети. И я стою на табурете, А надо мной портрет вождя. Читаю, глядя на портрет: «И молвил он, сверкнув очами, Ребята, не Москва ль за нами?» А мне безмолвие в ответ. А я: «Умремте ж под Москвой. Как наши братья умирали, И умереть мы обещали…» Той незабвенною зимой Меня восторги накрывали Взрывной, горячею волной. Вместе в автором мы путешествуем по нашей земле во днях минувших и днях сегодняшних на самолетах, поездах, оленях.

В метелями завьюженном краю, Где на ветру до звона камни стыли, С геологами в горы мы катили И эту сказку сказывал каюр. *** Ах, Максим, предводитель Перфильев, Взбурунивший впервые Витим — За тобой на серебряных крыльях В двадцать первом столетье летим. *** Вдоль морей, по дорожным откосам, Мчат вагоны в лазоревый дым. Повторяют на стыках колёса — Усть-Илим, Усть-Илим, Усть-Илим. Листвянка, Мама, Иркутск, Шелехов, Ангарск, Чебагоры, Зима, Куйтун, Тулун, Нижнеудинск, Усть-Илимск, Байкал, Братское и Илимское моря, Саяны, Ангара, Иркут, Китой, Ока, Уда, далёкий Витим — это реальный земной путь лирического героя, расцвеченный десятками имён иркутян, которые преобразовали и прославили нашу землю. Не будем комментировать строки лирики, где искрится россыпь имён наших современниц, без сомнения, дорогих и значимых для автора, но в этом ряду невозможно не отметить посвящение, которое, многие мужчины могли бы адресовать многим женщинам.

Есть звёздный час И есть последний час, А между ними истина простая — Сей бренный мир однажды покидая, Хотел бы я, Мой друг, увидеть Вас.

Но пронзительнее всего, звучит в сборнике реквием незабвенным друзьям: Верочке Захаровой, Ростиславу Филиппову, Борису Архипкину, Анатолию Кобенкову, Геннадию Гайде, с которыми автор долгие годы шел по жизни. И здесь общими для всех читаются строки из посвящения самому близкому другу, Геннадию Гайде.

У края вечности мне сиро… Лишь звездный отблеск на челе. Спасибо горним силам мира — Ты жил однажды на земле.

В этом уже провидится путь духа, путь небесный. Поэзия Ивана Козлова исторична и оптимистична и в ней мы слышим голос не стороннего наблюдателя, а участника многих дел и событий. И потому, обращаясь к современникам, он зовёт их к сокровенному единению.

Есть иные слова, Есть иные закаты, Но всё ту же печаль Омывает слеза: Всё теснее наш круг — Назови меня братом, распахни мне объятья, посмотри мне в глаза.

А отсюда нет, и быть не может у автора, сомнений в вечном движении наших лучших устремлений.

По теплым галечным откосам Летит стальная колея — Вращают шар земной колёса — Кружит цветущая земля. … И неба огненные плёсы Весну выносят на поля — Пока вращаются колёса — Не остановится Земля.

Галина Васильевна Цепелева, зав.центр шелеховской библиотекой

Ученый сын компьютерного века Я ухожу корнями в глубину, Порою, как в таинственную Мекку, хожденья совершая в старинную.

прославим. но и подозрительно напоминает нам давнюю и ближнюю историю нашего Прибайкалья, нашей области, 75-летие которой мы отмечаем в этом году. Это заметили и издатели, которые прямо на обложку ниспослали прямой комментарий: «Автор и так далее…»

Как шелеховчанка, поясню эту мысль на шелеховском цикле стихов, который включен в сборник Ивана Козлова — страницы 76-88. Стихи «Шелехов». Но прежде чем прочесть их, попросим

гая видим портреты Это посвящения как наших предков, так и современников, слышим дыхание нашей истории. Мы реально видим тот земной путь поэтического героя, который еще совсем недавно был тем романтиком, верой и трудами которого преображалась наша земля, превращаясь из безлюдной и далёкой окраины в могучую индустриальную ойкумену. И это путь земной, где досконально начинается и путь небесный. Никак не будем комментировать

Но здесь же ирония и кончается, и автор солидарен с тем, что несмотря на направления жизни, находили должное внимание и оценку. И говорит об этом уже без всякого морализаторства и ерничанья.

Мы это счастье понимали Как праздники в зеркальном зале, Где нам торжественно вручали Квартиры, грамоты, медали…

Автор не выставляет народ наивным простачком, не понимающим истинных ценностей жизни, или не знающим их значимости.

… Но счастье, все-таки, в другом. А в том оно, что мы любили, И безоглядно всем дарили Всё лучшее, что было в нас — Мы в дружбу верили сердечно, Случалось, ссорились навечно, Но это не всерьёз, конечно — Мы вместе были в трудный час.

Многозвучие свойственно поэтическому языку и его надо слышать. Но, к сожалению, сегодня не все читатели имеют такой опыт. И виноват в этом не он, читатель, а та, искаженная идейностью литературоведческая школа, которая учила прямолинейности восприятия. В советской школе поэма Блока «Двенадцать» подавалась, как произведение воспевающее революцию. Вспомним ту Катьку, которая «с юнкерьем гулять ходила, с солдатьем теперь пошла». Или:

«Старушка переметнулась через сугроб: -Ах, большевики загонят в гроб…»

Но окончательно переводит поэму из разряда революционной в разряд пародии последний штрих, когда во главе темной массы появляется — В белом венчике из роз Впереди Иисус Христос. Это не мессианская спасительная идея революции, а сусальный образ Ленина в безгрешном венчике, каким он и остался навсегда в советском литературоведении.

Источник: irk.aif.ru

Добавить комментарий