Заглянула я в неё в метро. И ахнула. Несколько даже с испугу. Давненько я не держала в руках такую породистую, окончательно глубокую, устрашающе непростую, высококультурную, то есть без излишеств и преисполненную всех достоинств вещь с оглавлением на двух языках, с полным списком иллюстраций, с многочисленными сносками и с обстоятельным предисловием Андрея Михайлова (академика РАН). Да еще с химическими формулами. Редкими, слава богу (по химии в школе у меня была твердая тройка, к окончанию трансмутировавшая в четверку).
Заглянула я в неё в метро. И ахнула. Несколько даже с испугу. Давненько я не держала в руках такую породистую, окончательно глубокую, устрашающе непростую, высококультурную, то есть без излишеств и преисполненную всех достоинств вещь с оглавлением на двух языках, с полным списком иллюстраций, с многочисленными сносками и с обстоятельным предисловием Андрея Михайлова (академика РАН). Да еще с химическими формулами. Редкими, слава богу (по химии в школе у меня была твердая тройка, к окончанию трансмутировавшая в четверку).
Заглянула я в неё в метро.
Что же меня утешило и ободрило, то есть ввело в последующий двухнедельный труд чтения?
А вот что.
В части «ДОСЛОВИЕ», открывающей книгу, после обстоятельного предисловия академика следовало (вполне в традициях средневековой литературы) стихотворное посвящение. Привожу его полностью, чтоб вам было всё абсолютно понятно:
Трансмутация зайца
Осталось вовсе ничего, Нисколько не осталось. Стою один на пятачке, Как заяц заполошный.
В окружье полая вода, А пятачок ледовый, И с каждой новою волной Он тает, тает, тает…
И, встав на цыпочки, трясусь, Дрожу, как на пуантах, Как будто я хочу взлететь Золотокрылой рыбкой.
Одна надежда на авось Или на чудо-юдо, Которое, когда не ждешь, Из неоткуда грянет.
Сквозь туч проклюнется звезда, А зайцы, Солнца дети, Отца не вспомнят своего, Да и Луну не вспомнят.
Но будут, память потеряв, Длить жизни быстротечность Угасшие на склоне дня Солнечные зайцы.
А поутру Левиафан Величиною с небо Сорвется в океан морей С высот своих высоких.
Как говорится, не судьба… И всею мощью глыбьей Он дно пробьёт, а вот меня И усом не заденет.
И, вытеснив за край беды Большой воды стихию, Спасёт он своего зайца (В согласье с Архимедом, И с Птоломеем заодно, Китом и черепахой).
И синь тех дрогнувших небес Пойдет на нимб кому-то, И этим кем-то буду я, Неравнодушный к нимбам.
Гордыня головы дурной… И девушка босая Примерит радугу. И всё. И никакой заботы.
…Меж тем солярные часы, Как принято в Эдеме, Бьют вечность без пяти минут До нового потопа…
5 сентября 2011 года.
Понятно?
Меня очень тронуло ударение «зайцА» в торжественной строфе про Архимеда и Птоломея заодно с китом и черепахой…
Но не только это. Меня всё очень тронуло.
В том числе то, что на титуле первой главы, озаглавленной «БОЛЬШОЕ КОРОЛЕВСКОЕ ИСКУССТВО», под прекрасной старинной гравюрой стоит эпиграф:
Они искали философский камень преткновения у Христа за пазухой. Рабинович
Напоминаю, автора семисот страничного серьезнейшего исследования зовут Вадим Рабинович. Что же это за человек, преспокойно и не без тайной улыбки, поставивший эпиграфом к своему научному исследованию цитату «из себя самого, любимого»?.. Разве авторы серьезнейших исследований так поступают? И часто ли они сочиняют баллады о «трансмутации зайца»?..
Да ведь и сам ЗАЯЦ, судя по авторскому Я в каждой строфе — тот же самый Рабинович!
Открытие это взволновало и … успокоило.
Я почувствовала и себя — зайцОм, трепещущим на пуантах… перед Левиафаном, величиною с небо… Почувствовала — и всё! И никакой заботы. Потому что сквозь туч проклюнется звезда…А потом ведь:
И синь тех дрогнувших небес Пойдет на нимб кому-то, И этим кем-то буду я, Неравнодушный к нимбам…
Такие дела…
И таков читательский багаж, с которым я приехала на метро в свое Царицыно, домой. И сразу позвонила нескольким знакомым книжникам (саддукеям и фарисеям), чтоб узнать — кто такой Вадим Рабинович, автор «Алхимии». Один из самых знающих вспомнил, что в семидесятые годы выходила такая книга этого автора, и что он ее читал. Больше он ничего не сказал.
Мне этого показалось маловато, и я залезла в конец «Алхимии».
У книги два послесловия:
1. «Рабинович как русская национальная идея» (Андрей Битов);
2. «Рабинович и Бог» (Абдусалам Гусейнов).
Я испытываю глубокую потребность процитировать оба послесловия вдоль и поперек, а лучше — полностью, но делать этого, не пугайтесь, не буду. Сами прочтете, во всяком случае, я вам советую. Пока что хватит и заглавий.
Из предисловий я поняла, что за Рабинович — автор книги, а также, зачем и кому написана им эта огромная «Алхимия», несомненно — труд жизни.
«Алхимия» написана мне.
То есть я тоже трансмутировала в того самого зайца, я тоже «трепещу на пуантах» — в желании прочесть, как автор трепетал от желания написать «Алхимию».
В тот же вечер я принялась за чтение. Занятие оказалось непростым и прекрасным.
Приведу две цитаты из Пролога к первой главе — к «Большому королевскому искусству».
Вот о предмете, которому посвящен труд автора:
«Так что же такое алхимический текст, понятый как исторический источник? Это — всё вместе — „физико-химическая“ процедура и натурфилософская теория, магический ритуал и языческое чернокнижие, схоластическое философствование и мистические озарения, истовый аристотелизм и неуклюжее варварство, дорождественские космогонии и христианская боговдохновенность, неукоснительная обязательность мифа и эпическая остранённость, высокая литература и изобретательный артистизм. Неужто нераздельно? Пожалуй, что так…»
А вот автор формулирует цель своего труда:
«…во-первых, воспроизвести, представить перед нашим умственным взором средневековую алхимию как целостный культурный феномен, не забыв при этом, что феномен этот угловат, странен, противоречив. Именно воспроизвести: вместе с читателем, с ним и у него на глазах…»
Вполне подготовленная стихотворным посвящением и эпиграфом, я погрузилась в этот общий с автором процесс, став тем самым читателем, с кем вместе и у кого на глазах…
Но ведь невозможно погрузиться ВПОЛНЕ! Есть же заботы и работы (в моем случае — любимые, так ведь тем более невозможно!..)
Поэтому за две недели я книгу не прочла, но поняла как целое и необходимое, как настоящий культурный феномен, то есть как ОБРАЗ МИРА, в котором существуют каждый по себе, но все вместе — и я, и автор Рабинович, и бедный заяц на льдине, и сонм средневековых алхимиков, и их гонители, и их высокие патроны, и их принципиальные непониматели… И вообще — ВСЁ. Не только средневековье, потому что (цитирую автора):
«…алхимия — реторта радикального, химического, взаимодействия эллинской, арабской, грядущей ренессансной культур…»
Но и современность, как и вообще — наш мир за последние два-три тысячелетия, уместившийся, как поэтический, то есть как целостный, а, стало быть, естественный образ в голове Рабиновича и переплывающий через его книгу «Алхимия» в мою бедную голову…
Не слабо…
Две недели кончились, пора было отдавать книгу. Битов вернулся, выслушал по телефону мои ахи и сказал:
— Приходи на презентацию в Овальный зал Иностранной библиотеки. Там купишь «Алхимию» себе, а мою отдашь мне.
Этот Овальный зал я знаю, место сказочное и вполне подходящее к презентации такой книги. Пришла по снежку в сумерках раньше всех. Сижу в вестибюле, как зайчик, и слышу раскатистый профессорский голос, весело рассказывающий кому-то о недавнем сердечном приступе. То есть рассказ не веселый, но рассказчик весел, потому что пережил и обошлось…
Повалил народ.
Овальный зал не такой уж и овальный, а слегка угловатый. По стенам на всю немалую высоту зала вплотную друг к другу пригнаны дубовые стеллажи, заполненные почтенными и хорошо почитанными книгами, изданными на многих языках мира в течение двух-трех, а может и больше, веков…
А вот и Рабинович, сидит за столиком перед собравшимися.
Какой же он?
Да вот, собственно, фотография. Похож…
Я легко представила себе этого человека в средневековом жабо, в потертом, отделанном кожей камзоле и в бархатной шапочке, местами прожженной брызгами серной кислоты и расплавленного металла…
Невозможно пересказать все выступления на этом вечере, их было столько же, сколько пришло народу. Могу сказать в двух словах — было хорошо, было интересно. Причем — всем и всё время. Выступали академики, студенты, аспиранты, профессора, доктора, редактор издательства, писатели Андрей Битов и Зоя Богуславская, библиотекари, старинные друзья, дети старинных друзей, люди знаменитые и незнаменитые, все умные, блестящие и веселые. Все — любящие Рабиновича. Был даже натуральный алхимик и действующий масон, с которым мы (после, на фуршете) выпили по рюмочке водки за «Алхимию» Рабиновича и ее адептов.
Большинство собравшихся знали прежнее издание — «Алхимия, как культурный феномен средневековья», 79-го года, выход которой в издательстве «Наука» было несомненным чудом… Но, как объяснила редактор книги Ирина Кравцова, нынешняя«Алхимия» — это новая книга.
Мне вдруг открылось, что в этой прекрасной компании я — единственный читатель этой самой новой «Алхимии», остальные участники встречи увидели ее впервые. По этому поводу я тоже выступила — с короткой и пылкой речью об удивительном и точном входе в «Алхимию», о «Трансмутации зайца»…А Зоя Богуславская рассказала о том, как высоко ценил стихи философа и химика поэт Андрей Вознесенский.
Несколько своих стихов прочел сам Вадим Рабинович.
В Овальном зале в тот вечер чаще всего звучало слово свобода. Кажется, Битов высказал мысль, что «Алхимия» Рабиновича (как и сам Рабинович всею своей жизнью) свидетельствует: свобода возможна всегда, во все, в любые времена. Многие на вечере к этому возвращались, и не раз.
И в самом деле: как в семидесятые годы написание и выход отдельной книгой «Алхимии» Рабиновича было делом невозможным, так и в наши дни — роскошная, свободная, дотошная и вполне БОЛЬШАЯ книга — воспринимается как чудо. Только в семидесятые годы научная книга о средневековой лженауке для широкого читателя не могла выйти по идеологическим соображениям, а в наши дни — по нынешнему рыночному скудоумию. Но ведь вышла же! И тогда и сейчас. И издатели нашлись! Потому что издатели, во всяком случае, лучшие из них — тоже читатели. Прочли и не смогли не издать. Вопреки всяческой, пусть даже и финансовой, несвободе.
АРабинович так вот написал, что нельзя не издать. Такой уж тип. Он просто не видит стен, хотел писать — и писал, как хотел. И написал. И прошел сквозь стены, так их и не заметив.
Вот так заяц…
Теперь у меня в спальне на столике возле кровати лежит его «Алхимия». Я продолжаю ее читать, обычно на ночь глядя, я совершенно не спешу, как это делали читатели старых, и даже старинных, времён. Возвращаюсь к началу, заглядываю в конец… И снова иду по порядку страниц, вслед за отважным автором, научившем и меня не бояться трудностей такого рода, как высокое качество мысли.
При всей необъятности авторского замысла, да и самой темы, меня не покидает чувство глубокой гармонии, которая царит в этой, такой свободной и такой сложной книге. Вот, например, как прекрасно и как доходчиво, как внятно построена первая часть «Алхимии» — «Диалог в замкнутом мире», которую я не спеша дочитала, а занимает она две трети книги. Эпиграфом и темой семи глав основной части «Алхимии» служит знаменитый алхимический рецепт Джорджа Рипли. Цитирую:
«Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в красного льва. Дигерируй этого красного льва на песочной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост…»
Всё, остановлюсь. (А то вдруг какой-нибудь неофит воспользуется рецептом, нечаянно превратит свинец в золото, нарушив равновесие в хрупком и запутанном современном финансовом мире… не накликать бы новый кризис…)
Так вот, этим подлинным средневековым рецептом Рабинович воспользовался, чтоб на его примере последовательно разобраться в основных законах алхимического метода и воссоздать дух времени в полном объеме. Цитирую из окончания главы «Большое королевское искусство»:
«Так что же будет? Семь раз я буду возвращаться к алхимическому рецепту Джорджа Рипли. Семь глав будут начинаться именно с него. Семь раз будет слышна эта алхимическая песнь. Семь ракурсов, под которыми читается один и тот же текст, семь проекций, семь граней алхимического кристалла…»
О, как стройно, как убедительно и захватывающе развивается в этих семи главах мысль автора, а заодно и воображение читателя. Действительно при тебе и с тобой, с читателем, автор реконструируетживой феномен культуры средневековья, из которого родилась не только пламенеющая готика, но и культура Возрождения, и вообще — будущее…
Думаю, пора заканчивать.
Вот, посмотрите напоследок на один из главных символов прекрасной и ужасной, человечной лженауки алхимии, породившей множество прозрений, догадок, легенд, заблуждений и надежд. Вспомните в год Змеи о знаке вечности и непрерывности бытия и познания, об Уроборосе, — Драконе (а в некоторых традициях — о Змее), кусающем свой хвост. Вечность еще не пройдена, заблуждения могут трансмутировать в прозрения, а надежды — осуществиться.
1 января 2013 года.
Источник: chaskor.ru