Еще в прошлом веке футуристы, поэты и художники «нового» направления, полемизирующие с классическим искусством, вышли на улицы и стали расписывать не только столбы, трубы, заборы и площади, но и собственную одежду, лица. Один из таких футуристов, как известно из материалов, хранящихся в библиотеке Объединенного музея писателей Урала, побывал в нашем городе. Это был Давид Бурлюк — вождь «небывалого» искусства. 21 декабря 1918 года, в самый разгар Гражданской войны, он выступал в Екатеринбургском музыкальном училище. В зале публика волновалась, ждала чего-то необычного. До нее дошли слухи о том, что было в Перми, откуда футуристы начали покорение Урала. Один из них на глазах у публики расколол о свою голову широченную доску, отчего она разлетелась на две части, вызвав невообразимый шум в зале, а сам футурист куда-то исчез. Не менее сногсшибательно выступал Давид Бурлюк в Златоусте. Появившись в ярко-красном жилете, с разрисованным лицом, заявил, что сейчас вобьет в мягкие души из глины и мусора — гвоздь, на который повесит прекрасную картину представителей нового искусства. Публика загудела, но вождь российского футуризма, не дав ей опомниться, забросал ее поэзами-стихезами, вроде такой: «Русь — один сплошной клоповник, Всюду вшей ползет обоз…». Так что екатеринбуржцы ждали от новоявленного маэстро таких же трюков. Бурлюк оценил настроение зрителей и как истинный импровизатор на ходу стал обыгрывать различные моменты. Например, уходящих из зала назвал «дезертирами поэзии». На вечер не явилась Паунтилина Норвежская, и Давид Давидович тут же, точно фокусник, поменял один номер на другой. Устроил конкурс поэтов на звание «Орла уральской поэзии», в котором участвовал «главарь сибирских футуристов» Давид Виленский. Но зрители отнеслись к его поэзии прохладно, им не хватало какой-то диковинки. Ведь Бурлюк перед тем наглядно объяснил, что такое футуризм, применив образы «беременного мужчины» и «облака в штанах». На меньшее публика была уже не согласна. В свои выступления поэт-грандиозарь часто включал и полемику, провоцируя зрителей на скандал, чтобы на следующий день газеты взахлеб говорили о головокружительном вечере. Параллельно с концертом в музучилище, в Екатеринбургской художественно-промышленной школе проходила выставка его картин. Впечатление от них один из критиков выразил следующим образом: «Нужно отдать справедливость художникам нового направления: они пишут свои картины так, что их полотна абсолютно никем, кроме авторов, поняты быть не могут». Свою оценку вынес и уральский художник Николай Сазонов. «В зале висело, — вспоминает он, — до 20-ти произведений непонятного содержания. Какой-то хаос различных предметов, наклеенных на холсте, например, кусок сломанной лестницы, голова собаки, кусок газеты, гриф от скрипки… черные треугольники, оранжевые кружки и т.п. Что хотел художник сказать этим холстом — трудно угадать». Однако картины Бурлюка покупались охотно. Может быть, под впечатлением поэзоконцертов. Да и живописец он был вообще-то неплохой. До екатеринбургского турне, живя три года в Башкирии, он написал ряд кубофутуристических пейзажей и портретов с элементами реализма, которые стали достоянием Уфимского художественного пролетарского музея. После отъезда в Америку Бурлюк продолжал поддерживать с ним связь, присылая в дар журналы и книги. Сам он с удовольствием вспоминал «большое сибирское турне»: «Во всех городах, несмотря на близость фронта Гражданской войны, я встречал живой интерес к искусству, и мои лекции пользовались успехом». Это подтверждает и тот гонорар, который заработал маэстро. Его хватило не только на содержание себя и своей семьи, но и на существование целого ряда поэтов и художников. Гастроли «отца русского футуризма» сумели привлечь интерес общества к художнику и его произведениям и, действительно, двинуть искусство в массы: появились художники, которые стали украшать уличные праздничные демонстрации, площади и агитпоезда. Не тогда ли родился ленинский лозунг: «Искусство принадлежит народу»?Еще в прошлом веке футуристы, поэты и художники «нового» направления, полемизирующие с классическим искусством, вышли на улицы и стали расписывать не только столбы, трубы, заборы и площади, но и собственную одежду, лица. Один из таких футуристов, как известно из материалов, хранящихся в библиотеке Объединенного музея писателей Урала, побывал в нашем городе. Это был Давид Бурлюк — вождь «небывалого» искусства. 21 декабря 1918 года, в самый разгар Гражданской войны, он выступал в Екатеринбургском музыкальном училище. В зале публика волновалась, ждала чего-то необычного. До нее дошли слухи о том, что было в Перми, откуда футуристы начали покорение Урала. Один из них на глазах у публики расколол о свою голову широченную доску, отчего она разлетелась на две части, вызвав невообразимый шум в зале, а сам футурист куда-то исчез. Не менее сногсшибательно выступал Давид Бурлюк в Златоусте. Появившись в ярко-красном жилете, с разрисованным лицом, заявил, что сейчас вобьет в мягкие души из глины и мусора — гвоздь, на который повесит прекрасную картину представителей нового искусства. Публика загудела, но вождь российского футуризма, не дав ей опомниться, забросал ее поэзами-стихезами, вроде такой: «Русь — один сплошной клоповник, Всюду вшей ползет обоз…». Так что екатеринбуржцы ждали от новоявленного маэстро таких же трюков. Бурлюк оценил настроение зрителей и как истинный импровизатор на ходу стал обыгрывать различные моменты. Например, уходящих из зала назвал «дезертирами поэзии». На вечер не явилась Паунтилина Норвежская, и Давид Давидович тут же, точно фокусник, поменял один номер на другой. Устроил конкурс поэтов на звание «Орла уральской поэзии», в котором участвовал «главарь сибирских футуристов» Давид Виленский. Но зрители отнеслись к его поэзии прохладно, им не хватало какой-то диковинки. Ведь Бурлюк перед тем наглядно объяснил, что такое футуризм, применив образы «беременного мужчины» и «облака в штанах». На меньшее публика была уже не согласна. В свои выступления поэт-грандиозарь часто включал и полемику, провоцируя зрителей на скандал, чтобы на следующий день газеты взахлеб говорили о головокружительном вечере. Параллельно с концертом в музучилище, в Екатеринбургской художественно-промышленной школе проходила выставка его картин. Впечатление от них один из критиков выразил следующим образом: «Нужно отдать справедливость художникам нового направления: они пишут свои картины так, что их полотна абсолютно никем, кроме авторов, поняты быть не могут». Свою оценку вынес и уральский художник Николай Сазонов. «В зале висело, — вспоминает он, — до 20-ти произведений непонятного содержания. Какой-то хаос различных предметов, наклеенных на холсте, например, кусок сломанной лестницы, голова собаки, кусок газеты, гриф от скрипки… черные треугольники, оранжевые кружки и т.п. Что хотел художник сказать этим холстом — трудно угадать». Однако картины Бурлюка покупались охотно. Может быть, под впечатлением поэзоконцертов. Да и живописец он был вообще-то неплохой. До екатеринбургского турне, живя три года в Башкирии, он написал ряд кубофутуристических пейзажей и портретов с элементами реализма, которые стали достоянием Уфимского художественного пролетарского музея. После отъезда в Америку Бурлюк продолжал поддерживать с ним связь, присылая в дар журналы и книги. Сам он с удовольствием вспоминал «большое сибирское турне»: «Во всех городах, несмотря на близость фронта Гражданской войны, я встречал живой интерес к искусству, и мои лекции пользовались успехом». Это подтверждает и тот гонорар, который заработал маэстро. Его хватило не только на содержание себя и своей семьи, но и на существование целого ряда поэтов и художников. Гастроли «отца русского футуризма» сумели привлечь интерес общества к художнику и его произведениям и, действительно, двинуть искусство в массы: появились художники, которые стали украшать уличные праздничные демонстрации, площади и агитпоезда. Не тогда ли родился ленинский лозунг: «Искусство принадлежит народу»?
Еще в прошлом веке футуристы, поэты и художники «нового» направления, полемизирующие с классическим искусством, вышли на улицы и стали расписывать не только столбы, трубы, заборы и площади, но и собственную одежду, лица. Один из таких футуристов, как известно из материалов, хранящихся в библиотеке Объединенного музея писателей Урала, побывал в нашем городе. Это был Давид Бурлюк — вождь «небывалого» искусства. 21 декабря 1918 года, в самый разгар Гражданской войны, он выступал в Екатеринбургском музыкальном училище. В зале публика волновалась, ждала чего-то необычного. До нее дошли слухи о том, что было в Перми, откуда футуристы начали покорение Урала. Один из них на глазах у публики расколол о свою голову широченную доску, отчего она разлетелась на две части, вызвав невообразимый шум в зале, а сам футурист куда-то исчез. Не менее сногсшибательно выступал Давид Бурлюк в Златоусте. Появившись в ярко-красном жилете, с разрисованным лицом, заявил, что сейчас вобьет в мягкие души из глины и мусора — гвоздь, на который повесит прекрасную картину представителей нового искусства. Публика загудела, но вождь российского футуризма, не дав ей опомниться, забросал ее поэзами-стихезами, вроде такой: «Русь — один сплошной клоповник, Всюду вшей ползет обоз…». Так что екатеринбуржцы ждали от новоявленного маэстро таких же трюков. Бурлюк оценил настроение зрителей и как истинный импровизатор на ходу стал обыгрывать различные моменты. Например, уходящих из зала назвал «дезертирами поэзии». На вечер не явилась Паунтилина Норвежская, и Давид Давидович тут же, точно фокусник, поменял один номер на другой. Устроил конкурс поэтов на звание «Орла уральской поэзии», в котором участвовал «главарь сибирских футуристов» Давид Виленский. Но зрители отнеслись к его поэзии прохладно, им не хватало какой-то диковинки. Ведь Бурлюк перед тем наглядно объяснил, что такое футуризм, применив образы «беременного мужчины» и «облака в штанах». На меньшее публика была уже не согласна. В свои выступления поэт-грандиозарь часто включал и полемику, провоцируя зрителей на скандал, чтобы на следующий день газеты взахлеб говорили о головокружительном вечере. Параллельно с концертом в музучилище, в Екатеринбургской художественно-промышленной школе проходила выставка его картин. Впечатление от них один из критиков выразил следующим образом: «Нужно отдать справедливость художникам нового направления: они пишут свои картины так, что их полотна абсолютно никем, кроме авторов, поняты быть не могут». Свою оценку вынес и уральский художник Николай Сазонов. «В зале висело, — вспоминает он, — до 20-ти произведений непонятного содержания. Какой-то хаос различных предметов, наклеенных на холсте, например, кусок сломанной лестницы, голова собаки, кусок газеты, гриф от скрипки… черные треугольники, оранжевые кружки и т.п. Что хотел художник сказать этим холстом — трудно угадать». Однако картины Бурлюка покупались охотно. Может быть, под впечатлением поэзоконцертов. Да и живописец он был вообще-то неплохой. До екатеринбургского турне, живя три года в Башкирии, он написал ряд кубофутуристических пейзажей и портретов с элементами реализма, которые стали достоянием Уфимского художественного пролетарского музея. После отъезда в Америку Бурлюк продолжал поддерживать с ним связь, присылая в дар журналы и книги. Сам он с удовольствием вспоминал «большое сибирское турне»: «Во всех городах, несмотря на близость фронта Гражданской войны, я встречал живой интерес к искусству, и мои лекции пользовались успехом». Это подтверждает и тот гонорар, который заработал маэстро. Его хватило не только на содержание себя и своей семьи, но и на существование целого ряда поэтов и художников. Гастроли «отца русского футуризма» сумели привлечь интерес общества к художнику и его произведениям и, действительно, двинуть искусство в массы: появились художники, которые стали украшать уличные праздничные демонстрации, площади и агитпоезда. Не тогда ли родился ленинский лозунг: «Искусство принадлежит народу»?
Источник: rus.ruvr.ru