Для слушателей старше 16 лет.
Гость в студии «Голоса России» — Михаил Семенович Казиник, скрипач, искусcтвовед, педагог, писатель, режиссер, академик Славянской академии, член Международной комиссии искусств, теле— и радиоведущий.
Интервью ведет Карина Ивашко.
Видеоверсия интервью:
Ивашко: Добрый день! Накануне московских концертов Михаила Казиника в Международном доме музыки и в Гнесинке у нас есть уникальная возможность узнать о них от самого Михаила Семеновича.
Для слушателей старше 16 лет.
Гость в студии «Голоса России» — Михаил Семенович Казиник, скрипач, искусcтвовед, педагог, писатель, режиссер, академик Славянской академии, член Международной комиссии искусств, теле— и радиоведущий.
Интервью ведет Карина Ивашко.
Видеоверсия интервью:
Ивашко: Добрый день! Накануне московских концертов Михаила Казиника в Международном доме музыки и в Гнесинке у нас есть уникальная возможность узнать о них от самого Михаила Семеновича.
Четыре концерта имеют разные темы. Как всегда, броские названия, захватывающие, интригующие. Михаил Семенович, что объединяет эти концерты, помимо вашего имени, разумеется? Расскажите о каждом в отдельности.
Казиник: Давайте попробуем. Каждый раз, когда я приезжаю, я даю не просто концерты, это как бы такая космогония, попытка каким-то образом рассмотреть историю цивилизации, человечества. Часто бывает, что гениальное творение, произведение искусства воспринимается неадекватно.
Скажем, про цикл Мусоргского «Картинки с выставки» говорят: «Это сюита на тему картинок художника Гартмана». Спросите, какие там «картинки», какой художник? Художник театральный, «картинок» почти не сохранилось, а Мусоргский написал в память о своем друге Гартмане.
Да, все очень мило, но никакие там не «картинки», это космогония, это грандиозное творение. Всего 25 минут для фортепиано, а потом Равель сделал это для оркестра на тему рождения и гибели цивилизации. Первая «картинка» называется «Гном», а последняя — «Богатырские ворота». Это вырастание, прохождение через тридевять земель в тридесятое царство. С мертвыми — на мертвом языке: «Лимож. Рынок» и «Катакомбы (Римская гробница)».
Когда я комментирую «Картинки с выставки», я показываю, что Мусоргский — один из величайших стихийных гениев в истории человечества, и его «Картинки», на первый взгляд разрозненные, на самом деле очень стройные и очень четкие. Потому что после «картинки» «Лимож», где тысячи французов болтают о чем-то, разговаривают, сразу провал в катакомбы Рима. Вот цивилизация милых, болтливых, смешных людей — а вот катакомбы. Вот все, во что превращается цивилизация раньше или позже.
Мусоргский дает силы для знания о сверхмире, о сверхжизни. Баба-Яга — сказочный персонаж, изотерический — после смерти вдруг летит в стольный город Киев.
К чему это я? Совсем не к тому, что у меня будут «Картинки с выставки», а к тому, что всегда, когда я даю циклы концертов, я подразумеваю, что в них внутренний тайный смысл. Например, первый концерт — детский — в Доме музыки 4 ноября. Он называется «Музыка смеется».
Почему именно «Музыка смеется»? Ведь музыка и плачет, и рассказывает сказки, и плывет по волнам — чего только музыка ни делает. Но в данном случае мне очень важно ликвидировать у детей и их родителей одну непомерную не то что глупость, но зомбированность. Классическую музыку, к сожалению, называют серьезной. То есть говорят: классическая, или серьезная, музыка. Это величайший абсурд на земле.
Классическая музыка — это легкая музыка, это разговор гениев с Богом о бессмертии, это игра в игры. Классическая музыка — это игра с Богом, со всей цивилизацией, со всеми гениями, это игра с гармонией, это игра в бисер, это потрясающая духовная, интеллектуальная и детская игра. Вообще, вся подлинная музыка внутренне всегда радостная и счастливая, потому что она знает о бессмертии.
Серьезная музыка — это, как правило, попса. Там все время прыщавые юнцы с гормональными проблемами, которые не знают, кого убить: маму, учительницу или соседку. В это время им дяди и тети дают темы, тексты, какие-то страшные, совершенно дикие, якобы изотерические, на самом деле, как правило, жутко бездарные. Попсовики — это же не поэты на самом деле, это попсовики.
И эти бедные 16-18-летние подростки узнают о том, как же на самом деле ужасна жизнь вокруг них. Поп-культура на самом деле никого не защитила, не спасла, не привела к Нобелевской премии, не открыла мир. На самом деле это так. И всякий человек, который хочет, чтобы у него дома воспитывались нормальные дети, дворянские не в смысле сословности, а в смысле духа, хочет, чтобы они шли через классику.
Когда я общался с нобелевскими лауреатами и был музыкальным экспертом или ведущим нобелевского концерта, я прежде всего задавал вопрос относительно того, что было в детстве. В детстве была музыка, Гайдн, Моцарт, Бетховен — это три гения, которые привели античную культуру в XIX век.
Поэтому «Музыка смеется». Детский концерт — это не что иное как попытка показать, что настоящая замечательная музыка хохочет, балуется, хулиганит, веселится, юлит, кружит, радуется. Как только ребенок ее познает, он вместе с ней радуется, он светлый, он счастливый, он гордый.
Недавно в Болгарии у меня была встреча с жителями одного небольшого болгарского города, не у самого моря, а немножко глубже. Меня привезли и познакомили с мэром и вице-мэром — это очень милые, красивые болгарские женщины. Со мной еще была замечательная писательница.
Мы все вчетвером шли по улице этого города. Представляете, идет мэр, вице-мэр и еще два мужчины. И мы, мужчины, изо всех сил рассказываем женщинам всякие веселые вещи, они хохочут, как умалишенные. Люди оборачиваются и говорят: «Здравствуйте, госпожа мэр! Здравствуйте, госпожа вице-мэр!» Все улыбаются, и мы улыбаемся.
Я говорю: «А где ваша охрана? А где машины? Где люди с мускулами, где пулеметы, автоматы?» Они говорят: «Мы ничего не украли. Мы ничего плохого не сделали. Мы добрые, мы хорошие, мы веселые, мы смешные, мы остроумные. Мы стараемся сделать все, что мы можем, чтобы в нашем городе было хорошо».
И вот мы зашли в органный зал. Там орган высоко, как в соборе, но снаружи не спрятан. По лестнице на глазах у всех на огромную высоту поднимается органист. Феноменальное зрелище. Представляете, орган как бы висит в пространстве. Я поиграл на этом органе. Меня специально привели, чтобы я на нем поиграл. Я стараюсь играть на всех органах, которые мне попадаются в жизни.
Когда я заканчивал игру, мне сказали: «Сейчас надо освободить сцену. Сюда придут 200 детей из детского сада». — «Что? 200 детей из детского сада?» — «Да». И вот привели 200 детей из детского сада, и они готовились к городскому празднику. Они маршировали, махонькие мальчики и девочки в бантиках, с бабочками, с косичками. Они, как настоящие рыцари, леди и джентльмены, танцевали знаете под что? Под вступление к опере Жоржа Бизе «Кармен». Представляете, они были гордые, светлые, счастливые.
А потом: «Тореадор, смелее…». Там же подтекстовка, все знают: «Знай, что испанок жгучие глаза в час борьбы блестят живей, и ждет тебя любовь, Тореадор». И вот эти мальчики и девочки, такие гордые, такие красивые. И я понимаю, что сейчас в них закладывается все будущее. Не через попсу, не через примитивные марши, а через великую классическую музыку. Они идут гордо, подают друг другу руки, меняются местами. Они танцуют под великую музыку Жоржа Бизе. Как это на самом деле просто, как легко! Вы бы видели, какие они гордые, какие они счастливые, какие они светлые! Вот идея концерта «Музыка смеется».
Единственное, что я могу сказать родителям, что тот, кто не приобрел билеты, уже опоздал. Билетов на этот концерт нет. Но в этот же вечер в Доме музыки, в Камерном зале будет второй концерт, который называется «Тайные знаки гениальности». Эта идея преследует меня всю жизнь.
Если есть гениальные создания, то есть гениальное восприятие, не правда ли? Зачем Бетховен, Томас Манн и Шекспир зашифровывали в своих творениях столько красот, глубин, идей? Для того, чтобы кто-то поверхностно, щелкая семечки, орешки или просто сидя на диване под кофе слушал эту музыку? Нет, конечно.
К сожалению, вся беда человечества заключается в том, что мы недостойны собственной культуры, собственного искусства. Гении, наши представители, создают величайшие творения, а слушатели не хотят уходить с первого уровня восприятия. Всякое творение искусства, как и Библия, великое творение литературы, истории, имеет много уровней.
На первом уровне все очень просто. Например, Ева съела плод. Когда просишь человека: нарисуй картинку — плод, Еву, он рисует, как все художники, несколько деревьев, вишневый садик возле хатки и яблоко. Да не правда же. Плод-то где?
Бог говорит: «От всех этих деревьев ешьте. А сейчас я вам покажу дерево, от которого нельзя». И летит с ними 10 парсеков. Потому что садик-то этот вселенский. У Бога-то не маленький садик, у него же не домик, он же владеет Вселенной. Он далеко летит, минут пять, наверное, за миллионы световых лет отсюда, и говорит: «Видите вот это дерево? Вот отсюда нельзя. Я пошел». Ясно, что абсолютнейший, гениальный провокатор.
Так вот, мы не читаем на втором уровне, ничего не читаем на третьем уровне. Мы читаем все на первом. Мы открываем «Пиковую даму», там написано, что есть такая старуха графиня, она — «пиковая дама». А если все-таки почитать внимательно?
Когда графиня умирает, Герман у Пушкина в «Пиковой даме» попадает в сумасшедший дом, а Лиза — там хорошо написано — вышла замуж за очень приличного молодого человека. Дальше Пушкин пишет гениальную фразу: «Он где-то работает». Где-то, то есть работа не играет никакой роли, она не дает ему дохода.
Как же они живут? А Пушкин пишет дальше: «И владеет приличным состоянием». Что? Откуда этот молодой человек, который где-то работает и владеет приличным состоянием? И последняя гениальная фраза: «Он сын бывшего управляющего графини». Что? А почему весь советский народ, постсоветский народ, российский народ не читал этого или не понял? Если Лиза вышла замуж за сына управляющего графини…
Источник: rus.ruvr.ru