Все — только горбом («Владивосток», Владивосток)

Все — только горбом (
Четырежды лауреат Госпремии России, народный артист России композитор Эдуард Артемьев провел во Владивостоке творческий вечер. Более двух часов Томский симфонический оркестр во главе с дирижером Сесаром Альваресом исполнял музыку Эдуарда Николаевича — из таких фильмов, как «Солярис», «Сибирский цирюльник», «Сибириада», «Утомленные солнцем», «Раба любви»…

Четырежды лауреат Госпремии России, народный артист России композитор Эдуард Артемьев провел во Владивостоке творческий вечер. Более двух часов Томский симфонический оркестр во главе с дирижером Сесаром Альваресом исполнял музыку Эдуарда Николаевича — из таких фильмов, как «Солярис», «Сибирский цирюльник», «Сибириада», «Утомленные солнцем», «Раба любви»…

Все — только горбом (

— В конце концов, — улыбался, несмотря на простуду и усталость, Эдуард Артемьев, — в первую очередь меня широкая публика знает как кино-композитора, поэтому я специально отобрал для концерта именно киномузыку. Обратился только к самым известным фильмам, для которых работал: фильмы Михалкова, Кончаловского и Тарковского.

Конечно, Эдуард Николаевич немного скромничал: его имя известно меломанам не только благодаря кино, но и в связи с тем, что Артемьев первый, можно сказать, в СССР композитор, обратившийся к электронной музыке и внесший в ее развитие огромный вклад. Но, конечно, 200 фильмов в послужном списке тоже многое значат.

— Секрета успеха у меня никакого нет, — говорит композитор. — Точнее, он лежит на поверхности. Я всегда очень ответственно работал, поэтому в кино так надолго и остался. А вообще проблемы поиска работы в кино у меня не было, скорее, была проблема выбора, буквально с четвертой картины меня заваливали предложениями о работе. Иногда я сам изумлялся собственной работоспособности: с 1975-го по 1985 год у меня было огромное количество фильмов. Я сейчас не понимаю, как я тогда это сделал. Это немыслимо, правда.

Кино меня приучило к концентрации, это самое главное. Любую идею можно обдумывать долгие годы, зацикливаясь на ерунде, или, сконцентрировавшись, решить все сразу. В кино это очень важно, потому что дни простоя там — это деньги, санкции. А вот когда я пишу музыку для себя, то считаю, что времени у меня очень много, поэтому позволяю себе сделать этот процесс бесконечным.

— Возникали ли у вас дружеские отношения с режиссерами?

— Пожалуй, только с Никитой Михалковым, мы с ним друзья уже 40 с лишним лет. Он даже иногда со мной советуется в процессе работы: посмотри вот это, что думаешь. Вообще это большая редкость, все режиссеры — диктаторы, советы им не нужны. С Андроном Кончаловским отношения уважительные, он больше живет на Западе. С Андреем Тарковским были деловые отношения. По­моему, он дружил только с Толей Солоницыным: был близок со многими, но друзей почти не имел. Тарковский ведь и умер от того, от чего умер Толя, — онкология…

— У вас академическое музыкальное образование. Сегодня многие считают это ненужным, лишним. Или предлагают реформы, новые вливания.

— Я помню, как ректор Московской консерватории сказал: мы — консерватория, это от слова «консерватор», мы учим мастерству, а вы дальше сами развивайтесь в любом направлении. И мой учитель, кстати, Николай Ардов, представитель старой школы, когда возбужденный, окрыленный новой идеей ученик начинал ему что­-то рассказывать, мрачнел, мрачнел, а потом говорил: «У меня ты нарабатываешь школу. Остальное — своим горбом. Потом».

И кстати, тот факт, что у меня за спиной классическая консерваторская школа, мне очень помог. Остальное я находил сам. Уже после окончания учебы. Конечно, время остановить нельзя, сегодня в консерватории есть кафедра электронной музыки, и это тоже хорошо.

А вот учить сочинению эстрадной или рок­-музыки пока никто не спешит, считая, что никакой специфики там нет. На самом деле — есть. Я некоторое время жил в Лос-Анджелесе, там при Калифорнийском университете был музыкальный факультет, где преподавал знаменитый Джон Вильямс, человек, олицетворяющий голливудскую музыку. Он читал лекции, так на них невозможно было попасть. А ведь он читал лекции, в том числе и про легкую музыку.

— В скором времени в Барнауле состоится премьера вашего произведения «Алтайский сказ». Этнические мотивы — новое для вас направление?

— Нет, я им занимался всегда. Есть у меня такое сочинение «Фантом из Монголии», там звучит горловое пение, певцы из Монголии поют. Я же делал фильм «Урга». Когда Никита предложил мне эту работу, я сразу отказался, поскольку ничего не знал о монгольской музыке. Тогда он позвал меня в Монголию, я взглянул на карту и отказался. Тогда он привез мне стопку кассет и сказал: слушай, ищи вдохновение. Я их честно слушал по часу в день. Через пару недель Никита звонит: ну как? Никак, отвечаю. Слушай дальше, говорит. И вдруг я — через полгода, что ли — наткнулся на мелодию. Удивительную. Ее исполняла какая-то народная певица, это было абсолютно дикое, первобытное пение. И меня зацепило. Кстати, потом выяснилось, что эта песня — «Полет орла» — была любимой песней Чингисхана. И я стал работать с увлечением. Вот часть этой музыки и звучит в «Алтайском сказе», кстати.

У меня больше проблем с русским фольклором, он какой-­то ряженый. Единственное — хор Покровского, особенно казачьи песни в его исполнении, записанные на Дону и поющиеся горловым пением, так, как на Дону поют. Вот это натуральное, настоящее. Это я люблю, принимаю, чувствую.

— Вы сказали недавно: если хотите быть кино-композитором, езжайте в Москву и Владивосток.

— Конечно. Потому что я знаю, что у вас проходит кинофестиваль, была прекрасная студия «Дальтелефильм», да и сегодня довольно часто снимают кино, боевики китайские и корейские, к примеру. И местные ребята тоже что­-то снимают. Мне даже однажды пришло предложение здесь поработать, но так как у меня график расписан на полгода вперед, не получилось. И то, что у вас проходит кинофестиваль, это очень здорово, это большой шанс для тех, кто хочет работать в кино. Я говорил молодым ребятам: приедут известные режиссеры, продюсеры — подходите к ним, показывайте свою музыку, предлагайте свои идеи. Не теряйтесь, не стесняйтесь! Кино — такая история, в которой счастливый билет можно вытянуть в самом неожиданном месте.

В каком­-то смысле Владивосток оказался в лучшем положении, чем города, в которых раньше были знаменитые киностудии. Раньше в Екатеринбурге — в Свердловске — была очень мощная киностудия, но она же развалилась, едва ли не бесследно канула. Во всех республиках были свои киностудии — где они теперь? Осталось только в Москве и Питере что­-то, да тот же Ленфильм в ужасном состоянии, там просто сдают в аренду павильоны, как таковое кино студия не снимает. На Мосфильме ситуация ненамного лучше. Сама студия ничего не снимает, работает только как арендодатель, на услуги. Очень уж дорогим оказалось это удовольствие — снимать кино. Куда проще сдавать площади и специалистов, ведь когда-­то у студии был мощнейший кадровый потенциал. И конечно, стоят эти площади довольно дорого, так что сегодня многие кинокомпании снимают кино «про Россию» в Будапеште, к примеру, потому что там дешевле.

— Журналу «Эсквайр» вы сказали: «Я так много работал для кино, что теперь не могу его смотреть»…

— Да, это так. Кино я не смотрю. Разве что в процессе иногда, когда работаю над фильмом. Но смонтированное кино — очень редко. Мне важна в кино моя узкая направленность: музыкальная концепция и озвучивание кадров. Дальше этого интерес часто не идет.

— Расскажите, пожалуйста, как вы стали почетным гражданином города Балтимора.

— Это забавная история. Там в 1987 году проходил фестиваль электронной музыки, организованный женой мэра города, она эту музыку любила. Пригласили всего 12 музыкантов, меня в том числе, как она про меня узнала, ума не приложу. Фестиваль был невероятно помпезным, шел 10 дней, были приглашены самые богатые и знатные люди штата Мэн. А по окончании нас всех пригласили в мэрию и вручили свидетельства о присвоении звания «Почетный гражданин». Красивые такие, с золотыми орлами. Проблем из-за этого с российскими властями у меня никаких не было, преференций тоже никаких не получил.

Сразу по окончании фестиваля я уехал в Лос-Анджелес работать над картиной «Гомер и Эдди», куда меня пригласил Андрон Кончаловский. Проработал я год, вернулся в Москву, а в 1991-м вместе с женой на три года уехал в Голливуд работать, сделал я там девять картин.

— Что вы думаете о современной поп­-музыке?

— Она меня никогда не интересовала. Мне была интересна рок-­музыка, хард-рок и все его ответвления, а это английская школа, и все открытия в рок-­музыке были сделаны именно там. Российский рок… Он все же не такой удачный. Хотя и у нас были интересные исполнители — Николай Носков, к примеру. Или группа «Парк Горького», она могла бы вообще стать уникальным явлением, ведь вошла в десятку лучших мировых рок­-групп, но тут их продюсер американский сбежал с деньгами, и все у ребят пошло под откос. А ведь у них были мировые хиты. Но к СССР они отношения-то по большому счету не имели, потому и достигли огромных высот.

— Рок-н-­ролл мертв?

— Во всяком случае, не жив. Все достижения рок­-музыки — это 60-80-е годы, годы Deep Purple, Genesis и так далее, там было около 15 абсолютно гениальных групп. Конечно, коммерсанты быстро увидели золотую жилу, пошло тиражирование, все утонуло в деньгах. Появились группы, которые блестяще владели стилистикой музыкантов, но идеология, концепция — все исчезло. Время ушло и вряд ли вернется.

— Вы провели во Владивостоке встречу со студентами академии искусств.

— Да. Мне это нравится. Я не могу сказать, что эти встречи выполняют какую-то просветительскую функцию, просто, если люди задают вопросы, я отвечаю. Если это сработает, принесет пользу — замечательно. Только вот сегодня я забыл сказать студентам: я не хочу становиться гуру, мэтром. Я выражаю свое личное мнение, поэтому то, что я говорю, забудьте и начинайте набивать свои шишки и нарабатывать собственный опыт. Мой личный опыт этим ребятам никогда не пригодится. Мои слова можно просто принять к сведению, и все. А дальше — своим горбом…

Источник: rus.ruvr.ru

Добавить комментарий