Казалось бы, сама госпожа Фортуна, богиня судьбы, благоволит Доротее Ливен. Её бывший любовник граф Чарльз Грей стал премьер-министром Великобритании. Правда, отношения между ними в силу его возраста были уже чисто платоническими, но Доротея полагала, что старая любовь не ржавеет. Другой её любовник — сэр Генри Джон Темпл, третий виконт Пальмерстон, стал министром иностранных дел. Правда, достоверных сведений о том, что они были любовниками, нет, но слухи об этом ходили. Причём весьма упорные. Возможно, это было связано с тем, что Генри Пальмерстон был многим обязан Доротее Ливен.
Казалось бы, сама госпожа Фортуна, богиня судьбы, благоволит Доротее Ливен. Её бывший любовник граф Чарльз Грей стал премьер-министром Великобритании. Правда, отношения между ними в силу его возраста были уже чисто платоническими, но Доротея полагала, что старая любовь не ржавеет. Другой её любовник — сэр Генри Джон Темпл, третий виконт Пальмерстон, стал министром иностранных дел. Правда, достоверных сведений о том, что они были любовниками, нет, но слухи об этом ходили. Причём весьма упорные. Возможно, это было связано с тем, что Генри Пальмерстон был многим обязан Доротее Ливен.
Казалось бы, сама госпожа Фортуна, богиня судьбы, благоволит Доротее Ливен. Её бывший л
Она рекомендовала его лорду Грею как одного из самых умных и перспективных политиков. И теперь, когда Пальмерстон стал во главе министерства иностранных дел, Доротея полагала, что её влияние на него возрастёт как никогда, и она чуть ли не с нарочным станет получать прямо в руки важнейшую информацию из его канцелярии.
Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. В чём Доротея Ливен не ошиблась, так это в оценке способностей своего любовника. Генри Джон Темпль, третий виконт Пальмерстон (1784-1865) действительно вошёл в десятку самых выдающихся государственных мужей Великобритании всех времен.
— Княгиня Ливен и герцог Веллингтон: я не могу не быть русской
Ему принадлежит первенство по времени пребывания в правительстве — более полувека, в том числе на посту министра иностранных дел — 16 лет, в должности премьера — 10. Более 35 лет Генри Пальмерстон был движущей силой Великобритании в её противоборстве с Российской империей за влияние на Балканах и в Европе в целом и стал одним из главных виновников Крымской войны.
В том, что сэр Генри Пальмерстон войдёт в плеяду выдающихся государственных деятелей Великобритании, Доротея Ливен оказалась права, а вот силу своего влияния на него явно преувеличила.
«Нужно следовать именно тому, чего не говорит княгиня Ливен, и делать то, что она не думает предлагать, — весьма разумно поучал лорд Пальмерстон своих коллег, некоторые из коих давно и прочно поддались очарованию жены русского посла. — Мне слишком хорошо известно, какую „пользу“ принесла она моим друзьям своими советами, чтобы когда-нибудь самому воспользоваться ими!» (Елена Арсеньева. Шпионка, которая любила принца. Дарья Ливен).
— Дарья Ливен — российская Сивилла
Что сделало бывшего любовника если не врагом, то уж точно — недоброжелателем супруги русского посла, неизвестно. Может быть, он просто использовал Доротею Ливен и её связи для достижения своих целей, а потом она стала ему мешать. А может, она где-то «перегнула палку», была слишком настойчивой, и Пальмерстону это не понравилось. Но, скорее всего, он прекрасно понимал, какова истинная роль Доротеи Ливен в политических играх, и, ведя собственную политику, не желал ей подыгрывать.
Да и с Чарльзом Греем отношения складывались не лучшим образом. То ли он всё ещё не мог простить Доротее её давнюю связь с его покойным предшественником на посту премьера Джорджем Каннингом, которого сэр Чарльз называл политическим авантюристом. (Внешне он этого не выказывал, но, кто знает, что творилось у него на душе).
То ли став премьер-министром, лорд Грей, как и лорд Пальмерстон, решил, что отныне не обязан исполнять прихоти бывшей любовницы, особенно когда они идут вразрез с политическим курсом Великобритании.
Во всяком случае именно так он повёл себя, когда Доротея принялась укорять его тем, что Англия стала открыто выражать своё сочувствие участникам Польского восстания 1830—1831 годов, которые намеревались избавиться от власти русского императора в Царстве Польском. (3 мая 1815 года на Венском конгрессе большая часть Великого герцогства Варшавского была присоединена «на вечные времена» к Российской империи под именем Царства Польского, которое в отличие от остальной России получило конституционное устройство).
Ради справедливости стоит отметить, что во всем мире, за исключением России, восстание было встречено с большим сочувствием. Так, например, французский поэт Казимир Делавинь, получив известие о польском восстании, написал стихотворение «Варшавянка», которое сразу же было переведено в Польше, положено на музыку и стало одним из самых известных польских патриотических гимнов.
Доротея Ливен успокоилась только тогда, когда 26 августа (6 сентября) 1831 года Варшава была снова взята русскими войсками. Но тут в Лондоне появился один из предводителей польского восстания Адам Ежи Чарторыйский. (До 15 августа 1831 года он был председателем Национального правительства, а после подавления восстания эмигрировал).
Он бежал за границу с паспортом, выданным ему Меттернихом, и встретил самый радушный прием в английском обществе. Более того — лорд Грей пригласил его к себе на обед, где присутствовали министры! Это настолько потрясло Доротею, что она лишилась привычной сдержанности.
— Графиня Ливен — теневая фигура российской внешней политики
«Вы забываете, — почти кричала она в лицо премьеру, — что Адам Чарторыйский политический преступник, изобличенный в причинении вреда России, другу и союзнику Англии. И этот преступник встречает такой лестный прием у главы английского правления! Мой дорогой сэр, вы упускаете из виду, что государственный деятель отвечает за свои поступки и что прием, оказанный вами Адаму Чарторыйскому, может быть принят за оскорбление России!»
Превращение «милой Дороти» в фурию фуриозо взбесило лорда Грея: «Я не могу допустить, чтобы мои личные отношения стесняли меня в моих обязанностях!» — холодно ответствовал он и поспешил удалиться, причем выражение лица у него было такое, словно он более не намерен возвращаться». (Елена Арсеньева. Шпионка, которая любила принца. Дарья Ливен).
Потом Доротее всё же удалось помириться с сэром Чарльзом и убедить его в том, что не стоит бросать вызов России столь откровенной поддержкой польского мятежника, и Адаму Чарторыйскому мягко «посоветовали» покинуть Лондон.
Кем же был этот человек, едва не ставший причиной международного скандала?
Друг и советник Александра I
Личность эта была весьма интересная и противоречивая. Он был сыном польского магната Адама Казимира Чарторыйского, который играл немаловажную роль в политической жизни Речи Посполитой в XVIII веке и был даже кандидатом на польский престол, от которого отказался в пользу своего двоюродного брата Станислава Понятовского.
Адам Ежи Чарторыйский сблизился с будущим императором Александром ещё во времена Павла I, и между ними завязалась тесная дружба. Это очень не понравилось Павлу I, который опасался, что либеральные идеи молодого поляка дурно повлияют на наследника престола, и он отправил Чарторыйского послом к сардинскому двору.
После восшествия Александра на трон, Адам Чарторыйский был вызван в Санкт-Петербург и вошёл в так называемый Негласный комитет, с членами которого Александр I советовался при проведении задуманных им реформ.
В 1803 г. император назначил Чарторыйского попечителем Виленского учебного округа и помощником государственного канцлера графа Александра Романовича Воронцова, а когда в 1804 году Воронцов заболел и удалился в деревню, Адам Чарторыйский возглавил Министерство иностранных дел России. В начале 1807 г. он покинул этот пост, но остался в Петербурге. Император охотно с ним беседовал и выслушивал его советы.
В 1805 — 1807 гг. Александр I принял участие в военных коалициях против Наполеона, потерпел поражение под Аустерлицем (1805) и был вынужден заключить крайне непопулярный в России Тильзитский мир (1807). Считается, что заключение Россией союза с Австрией и Англией и объявление войны Наполеону было делом Чарторыйского, составившего смелый план переустройства Европы, который предусматривал восстановление польско-литовского государства, но в самой тесной политической унии с Россией.
План этот в какой-то степени осуществился, правда, уже после поражения Наполеона. По решениям Венского конгресса большая часть герцогства Варшавского, которое являлось протекторатом наполеоновской Франции под эгидой саксонского короля и просуществовало до 1813 года, была присоединена к Российской империи как автономное Царство Польское. Польское общественное мнение прочило Чарторыйского на пост наместника Царства, но он получил только звание сенатора-воеводы и члена административного совета.
Он продолжал оставаться попечителем Виленского учебного округа и за период его попечительства (с 1803 года) в округе активно развивалось национальное образование и поддерживалось обучение польскому языку. Но одновременно в учебных заведениях, и в первую очередь в Виленском университете, стали возникать тайные патриотические организации студентов, зачастую антироссийской направленности. К ним относились филаре́ты (от греч. «любящий добродетель») и филома́ты (от греч. «стремящийся к знанию»). Впоследствии члены общества филоматов стали выдающимися поэтами, учёными и общественными деятелями.
Комиссию по расследованию деятельности тайных студенческих обществ возглавил Николай Николаевич Новосильцев. Он был советником наместника Царства Польского князя Иосифа Зайончека и доверенным лицом Великого князя Константина Павловича. Расследование привело к отставке в 1823 году Адама Чарторыйского с поста попечителя и закончилось масштабным судебным процессом.
Суду было предано 108 участников студенческих организаций (крупнейший студенческий политический процесс в Европе того времени). Двадцать из них осенью 1824 года были либо приговорены к тюремным срокам с последующей ссылкой (Томаш Зан, Адам Сузин, Ян Чечот), либо высланы в глубь России (Юзеф Ежовский, Адам Мицкевич, Юзеф Ковалевский).
Неоправданно жестокие действия Новосильцева, который занял должность попечителя Виленского учебного округа, стали одной из причин восстания в ноябре 1830 года. Что касается судьбы Адама Чарторыйского, то до 1830 года его политическое общественное значение было незначительным. Он жил преимущественно в Пулавах (город на юго-востоке современной Польши), занимался наукой и литературой, и на политическую арену его вывело именно ноябрьское восстание.
Чарторыйский занял пост президента сената и председателя национального правительства. После подавления восстания эмигрировал и поселился в Париже, где и оставался до конца своей жизни. Его дом (Hotel Lambert) сделался центром деятельности консервативной партии польских эмигрантов, а сам Чарторыйский возглавил консервативное крыло польской эмиграции — «Монархическое товарищество Третьего Мая» и стал пожизненным президентом литературно-исторического общества.
В годы Крымской войны Адам Чарторыйский покровительствовал польским военным формированиям в Турции. После заключения Парижского мира в марте 1856 года удалился от политической деятельности. Скончался 15 июля 1861 года.
С точки зрения российской дипломатии Доротея Ливен была права, когда говорила лорду Грею, что Адам Чарторыйский был мятежником и политическим преступником и что прием на высшем уровне, оказанный ему в Англии, может быть принят за оскорбление России. Может быть, Великобританию, а точнее лорда Пальмерстона, который и рекомендовал премьер-министру Грею пригласить Адама Чарторыйского на тот злосчастный обед и тоже присутствовал на нём, интересовала как раз реакция России?
Как показало будущее, он был мастер на всякого рода козни. Правда, не столь изощрённый, как известный мастер политической интриги Шарль Морис де Талейран-Перигор, имя которого стало едва ли не нарицательным для обозначения хитрости, ловкости и беспринципности.
Князь интриги Шарль Морис де Талейран-Перигор
«Это человек интриги, человек совершенно безнравственный, но человек большого ума и, несомненно, самый способный из министров, которые у меня были», — говорил о нём Наполеон.
«Он продал Директорию, он продал консульство, империю, императора, он продал Реставрацию, он всё продал и не перестанет продавать до последнего своего дня всё, что сможет и даже чего не сможет продать!» — писала знаменитая французская писательница баронесса Анна-Луиза Жермена де Сталь-Гольштейн, известная просто как мадам де Сталь.
И она была права. В свое время Талейран действительно продал Директорию Наполеону. А в 1808 году на переговорах в Эрфурте он продал Наполеона Александру I, став секретным информатором русского царя под псевдонимами Кузен Анри, Анна Ивановна, Красавец Леандр и Юрисконсульт. Информация, которую получал от Талейрана Александр I, была по-настоящему ценной. Он писал о состоянии и реформах во французской армии, о склоках среди маршалов и генералов, о расстановке политических сил в Париже, о тайных переговорах Наполеона с потенциальными союзниками, о брожении на покоренных Наполеоном землях.
Он сообщил Александру I о готовящейся финансовой агрессии против Российской империи — по указанию Наполеона I были изготовлены поддельные русские ассигнации номиналом 100, 50 и 25 рублей, датированные 1805-1811 годами, на общую сумму как мининмум — 17,5 миллионов рублей. (Для сравнения: смета доходов в российский бюджет на 1810 год обещала сумму в 127 миллионов). Также он сообщил, что вероятным временем вторжения станет апрель 1812 года. За свою информацию Талейран получал не только звонкую монету, но и был награжден высшими российскими наградами: орденами Святого апостола Андрея Первозванного, святого Александра Невского и Святой Анны 1-й степени.
На Венском конгрессе он «продал» и Александра I. 3 января 1815 года Великобритания, Австрия и Франция подписали тайный договор, направленный прежде всего против России, а также против Пруссии (Венский секретный договор 1815). В результате Россия и Пруссия вынуждены были пойти на уступки в польско-саксонском вопросе. Правда, на этот раз дело кончилось скандалом. Пока союзники делили Европу на Венском конгрессе, Наполеон с тысячей солдат охранявшего его гарнизона бежал с острова Эльбы и 1 марта 1815 года высадился на юге Франции. Не встречая сопротивления, он быстрым маршем двинулся на Париж.
Население встречало его ликующими криками «Да здравствует император!» Города сдавались без боя. 20 марта в 9 часов вечера Наполеон, окруженный свитой и кавалерией, вступил в Париж. Вернувшись во дворец Тюильри, он обнаружил в ящиках рабочего стола прелюбопытный документ в трех копиях, впопыхах оставленный бежавшим накануне вечером Людовиком XVIII. Документ оказался тайным антирусским договором, заключенным Талейраном с Англией и Австрией несколько месяцев назад. Наполеон запечатал одну копию в конверт и тут же отправил императору Александру I.
Царь был в шоке. Он всегда знал, что Талейрану доверять нельзя, но такого откровенного предательства не ожидал. В результате разразившегося скандала Талейран был вынужден уйти в отставку. Права была мадам де Сталь:»Талейран продал и предал всех, кому служил. Он только англичан никому не продал, да и то, наверное, потому что не успел». Хотя у него самого на этот счёт было иное мнение: «Предательство — это вопрос даты», — говорил Талейран. «Вовремя предать — это значит, предвидеть». И добавлял: «В политике нет убеждений, есть обстоятельства», — и тоже был прав.
Июльская революция 1830 года смела династию Бурбонов, которую именно Талейран за шестнадцать лет до этого посадил на французский престол. Новая власть нуждалась в опытных политиках, и 76-летний князь Талейран был снова востребован. В сентябре 1830 года «король-гражданин» Луи-Филипп, который принял престол из рук победившей революции по совету того же Талейрана, назначил его послом в Лондоне, поставив перед ним задачу добиться легитимности нового режима.
«Положение Луи-Филиппа было на первых порах нелегким, в особенности же пред лицом иностранных держав. Ни для кого не было тайной, что Николай I решительно стоит за интервенцию, прямо направленную к свержению „короля баррикад“ Луи-Филиппа и восстановлению Бурбонов на престоле, откуда они только что были изгнаны; известно было даже, что он отправил в Берлин генерала Дибича, чтобы ускорить соглашение с Пруссией об общем вторжении во Францию. Некоторое время царь упорно носился с мыслью о „непризнании“ Луи-Филиппа королем.
Как только Николай I узнал о назначении Талейрана послом в Лондоне, он через Нессельроде дал знать во Францию, что он признал Луи-Филиппа. И Николай, и вся Европа увидели в этом назначении, а главное в согласии Талейрана принять это назначение, признак прочности нового французского престола». (Мемуары князя Талейрана. Вступительная статья Е. П. Тарле).
Таким образом, одно только имя Талейрана способствовало признанию нового режима Луи-Филиппа легитимным. Доротея Ливен получила из Санкт-Петербурга новые инструкции.
Две Доротеи
Дом французского посольства в Лондоне стал местом самых пышных приемов и блестящих балов, и никто из всего дипломатического корпуса не пользовался в тот момент такой огромной популярностью в английском обществе, как князь Талейран. В немалой степени он был обязан этим своей любовнице герцогине де Дино — знаменитой аристократке, игравшей выдающуюся роль при французском дворе в эпоху Наполеона I и Реставрации.
Герцогиня де Дино, урождённая принцесса Иоганна Доротея фон Бирон, была женой племянника Талейрана герцога Александра Эдмунда де Талейран-Перигор, де Дино, герцога де Талейран, за которого вышла замуж 12 (25) апреля 1809 года. Она сопровождала старого Талейрана на Венский конгресс (1814—1815 г), на котором он представлял Францию, и, вероятно, тогда же стала его любовницей. (В это время её муж Эдмон де Талейран-Перигор находился в Северной Италии, где дислоцировался его полк).
Несмотря на огромную разницу в возрасте (почти 40 лет), Талейран обрел в 20-летней женщине не только любовницу, но и помощницу, которой можно доверить самую секретную информацию, а в конечном итоге единомышленницу и политическую союзницу. Она умело вела переговоры, получая ценную дипломатическую информацию, а также помогала Талейрану вести тайную переписку.
В Вене ей было особенно комфортно. Хозяином конгресса был министр иностранных дел Австрии князь Клеменс фон Меттерних. А тон этому празднику победителей задавала его любовница — «Клеопатра Курляндии» — герцогиня Вильгельмина Саган, которая была старшей сестрой Доротеи де Дино. Неудивительно, что в этой атмосфере взаимного обожания, лёгкого флирта и бесконечных балов, которых на конгрессе было больше, чем заседаний, Доротея де Дино была как рыба в воде. На Венском конгрессе вообще царили женщины. Здесь она и познакомилась со своей тёзкой графиней Доротеей фон Ливен.
Знакомство было мимолётным, и вряд ли герцогиня де Дино предполагала, что оно продолжится. Да к тому же после Венского конгресса судьба Талейрана сделала очередной крутой поворот. Людовик XVIII, который благодаря Талейрану и получил власть, задумал избавиться от своего министра иностранных дел. Повод не заставил себя ждать.
В 1815—1816 годах по Франции, особенно на юге, прокатилась волна «белого террора» (именно тогда, впервые в истории и появилось это название — от фр. Terreur blanche). Роялисты, символом которых было белое знамя Бурбонов, подстрекаемые католическим духовенством, безжалостно избивали революционеров и бонапартистов, а заодно и протестантов (гугенотов).
Талейран потребовал прекратить репрессии, и король предложил ему уйти в отставку. В результате один из самых хитроумных политиков Франции был на 15 лет отстранен от активной политической жизни. Все эти годы Доротея де Дино провела вместе с опальным министром. И когда в 1830 году Талейран снова стал востребован и назначен послом в Лондон, она поехала с ним и чувствовала себя в Англии намного уютнее, чем в Париже, где Сен-Жерменское предместье никогда не давало ей забыть, что она иностранка.
В Лондоне судьба вновь свела герцогиню Доротею де Дино и теперь уже княгиню Доротею фон Ливен. У них было много общего — обе курляндские немки, принадлежавшие к древнему прибалтийскому дворянству, обе с авантюрной жилкой и страстью к интригам и тайной дипломатии. Да и знакомы они были ещё со времён Венского конгресса. Неудивительно, что в Лондоне, эти женщины, имеющие похожий характер и схожие интересы, понимающие друг друга с полуслова, быстро сблизились и давнее знакомство переросло почти что в дружбу.
И дружба эта оказалась весьма полезной. Именно от герцогини де Дино Доротея Ливен и узнала о намерениях тандема Пальмерстон — Талейран, обеспокоенных усилением влияния России на Ближнем Востоке после победы над Турцией и заключения Адрианопольского мира в 1829 году, вбить клин между двумя могущественными монаршими династиями Европы — Габсбургами и Романовыми.
Действовали они целенаправленно и настойчиво. Пальмерстон убеждал австрийского поверенного в делах Ноймана, что недостойно такой великой державы, как Австрия, поддаваться влиянию «полуварварской нации», которую давно следовало бы поставить на место, а Талейран подливал масла в огонь, говоря, что Австрия играет жалкую роль, плетясь за «русской повозкой», и что пора ей примкнуть к морским державам.
Нойман докладывал об этом в Вену князю Клеменсу фон Меттерниху. Но австрийский канцлер был не столь наивен, чтобы поверить в добрые помыслы англо-французского тандема. Он прекрасно знал, как Пальмерстон и особенно Талейран умеют загребать жар чужими руками. Меттерних с тревогой встретил заключение Адрианопольского мира: «Зло свершилось, существование Оттоманской империи стало проблематичным». Но и ссориться с Россией Австрии было невыгодно. Тем более что Николай I уверял его: «Если она (Оттоманская империя) рухнет, я ничего не желаю из её обломков, мне ничего не нужно». (Рахшмир П. Ю. Князь К. Меттерних. Человек и политик. Пермь, 2005, с. 205; Moldau E. Die Orient-politik des Fursten Metternich. Wien-Leipzig, 1912, S. 87.).
Меттерних, которого ещё недавно раздражало то, что Николай I в отличие от своего покойного брата Александра пренебрегал его мнением относительно европейских дел, сознавал, что за четыре года, прошедших после заключения Адрианопольского мира, отношение к нему русского императора изменилось.
Эти годы многое в себя вместили: июльскую революцию во Франции 1830 года, повлекшую за собой бельгийскую революцию и появление на карте Европы Королевства Бельгии, волнения в Венгрии и Северной Италии, стремящихся освободиться от австрийского господства, польское восстание 1830 года в самой России. Всё это вынудило русского царя гораздо внимательнее относиться к призывам Меттерниха крепить общий фронт против гидры мятежа, да и в восточном вопросе Николай I стал больше прислушиваться к голосу разума.
Но Меттерних не был бы Меттернихом, если бы не попытался усилить именно своё влияние в европейских делах, используя для этого все возможности, в том числе и Пальмерстона, которому он советовал не выступать с громкими заявлениями и протестами в адрес России, а, наоборот, под журчание дружеских речей установить что-то вроде совместного контроля над её действиями на Востоке.
Обо всём этом Доротея Ливен узнавала из дружеских бесед со своей тёзкой герцогиней де Дино и князем Талейраном, который прекрасно знал, что содержание этих бесед станет известно русскому послу. Но у «старого лиса» были на то свои причины — раздор и взаимное недоверие между бывшими союзниками по антинаполеоновской коалиции укрепляли позиции Франции в Европе.
Доротея Ливен это понимала и, сообщая полученную информацию своему мужу и графу Нессельроде, советовала опасаться не только Пальмерстона и Меттерниха, но и самого Талейрана, который в то время фактически заправлял всей внешней политикой Франции и дипломатическим победам которого она не могла не отдавать должное. Особенно тому, как он ловко провёл операцию по расчленению Объединённого королевства Нидерланды и образованию Бельгии. Это было главное, чего добился Талейран во время своего пребывания на посту посла Луи-Филиппа в Лондоне.
Операция «Независимая Бельгия»
В 1792-1815 гг. Бельгия была в составе Франции. После поражения Наполеона и завершения периода почти непрерывных кровопролитных европейских (наполеоновских) войн Венский конгресс постановил соединить Бельгию с Нидерландами в одно королевство. 16 марта 1815 года королем нидерландским и великим герцогом люксембургским был провозглашён Виллем (Вильгельм) I. Многие в Бельгии были недовольны насильственным объединением с Нидерландами (прежде всего франкоязычное население и католическое духовенство, опасавшиеся усиления роли соответственно нидерландского языка и протестантской конфессии).
В результате революции 1830 года Южные Нидерланды (Бельгия) отделились от Северных (современных Нидерландов) и вышли из состава Нидерландского королевства. Это вызвало очередной виток напряжённости в отношениях между европейскими державами. Австрия, Пруссия и Россия готовы были начать военную интервенцию с целью возвращения Бельгии под власть голландского короля. На этом особенно настаивал русский император, которого связывали с Виллемом (Вильгельмом) I родственные узы — сестра Николая I, Великая княжна Анна Павловна, была замужем за принцем Оранским Виллемом (Вильгельмом) II, наследником нидерландского престола.
В письме к лорду Грею от 25 августа 1830 года Доротея Ливен пишет: «Король голландский — друг России, он находится под защитой трактатов, и это может привести к войне. Царь любит принца Оранского, как брата. Что мне за дело до этих негодяев бельгийцев и до этих прирейнских провинций, которые вместо того, чтобы обожать своего короля, который относится к ним, как отец, обращают свои взоры к Франции. И эти венгерцы, помышляющие о том, чтобы отложиться! И эти итальянцы, которые волнуются! Даже в самой Вене проявляется нечто вроде общественного мнения, разве все это может быть терпимо! И в сему виной Франция!» (Княгиня Ливен и ее переписка с разными лицами. Русская старина, СПб., 1903, № 114–116, с. 691–692).
В отличие от событий в Греции к бельгийской революции княгиня Ливен относилась отрицательно. Не только потому что нидерландскую и российскую царствующие династии связывали родственные узы, а дружественные отношения между Голландией и Россией зародились ещё во времена Петра I. Главной причиной было всё же то, что Доротея, как и Николай I, и австрийский канцлер Клеменс фон Меттерних отрицательно относились к любым революциям, которые покушались на незыблемость тронов. Она прекрасно понимала, что Июльская революция во Франции оказала большое влияние не только на события в Бельгии.
Круги от неё пошли по всей Европе, и Доротея опасалась, что в этой мутной воде сепаратистских движений, взаимных претензий и противоречий старый дипломатический лис Талейран перекроит карту Европы в пользу Франции. В том же письме она предостерегала: «Талейран способен на все. Франция не хочет, чтобы дела Бельгии уладились, она хочет лавировать, затянуть их до тех пор, пока она не станет ее добычей. И все добродушие Талейрана не имеет иной цели, как отдать Бельгию в руки Франции. Это будет его политическим завещанием; он возвратит ей то, что она потеряла по его вине». Но Талейран присоединение Бельгии к Франции отверг, правда, после некоторых колебаний, что говорит о том, что Доротея Ливен была не так уж и неправа. (Программой-максимум для «короля-гражданина» Луи-Филиппа действительно являлось присоединение Бельгии к Французскому королевству).
Талейран знал, что Англия непременно воспротивится такому решению бельгийского вопроса. О чём он не догадывался, так это о том, что отчасти на позицию Англии повлияло мнение Доротеи Ливен, которое она изложила в письме к лорду Грэю, ставшему к тому времени премьер-министром Великобритании. А он, как и его предшественник герцог Веллингтон, был решительным противником присоединения Бельгии к Франции в какой бы то ни было форме. Англия не хотела усиления французского влияния в Европе — наполеоновская эпопея не была забыта в Лондоне.
Тогда Талейран выдвинул идею образования самостоятельного Бельгийского государства. 20 декабря 1830 года на Лондонской конференции, созванной по настоянию Талейрана, великие державы объявили о распаде Объединённого королевства Нидерланды и провозгласили Бельгию «независимым и вечно нейтральным государством». 21 июля 1831 года Леопольд I принес присягу бельгийскому парламенту на верность конституции. Это было несомненным успехом Талейрана, которому удалось преодолеть упорное сопротивление Австрии, Пруссии и самое главное — России. Польское восстание, вспыхнувшее в ноябре 1830 года, и тяжёлое экономическое положение надолго лишили Николая I свободы рук, и Талейран очень искусно этим воспользовался.
Несмотря на то, что России пришлось уступить в бельгийском вопросе, Доротея Ливен искренне восхищалась Талейраном. «Вы не поверите, сколько добрых и здравых доктрин у этого последователя всех форм правления, у этого олицетворения всех пороков, — писала она своему брату шефу жандармов генералу Бенкендорфу. — Это любопытное создание, многому можно научиться у его опытности, многое получить от его ума; в восемьдесят лет этот ум совсем свеж. Но это большой мошенник— „c\’est un grand coquin“». (Е. П. Тарле. Мемуары князя Талейрана. Вступительная статья).
Талейран был, конечно, un grand coquin, но главный сюрприз преподнёс Доротее всё-таки её заклятый друг-любовник лорд Пальмерстон, которому она когда-то поспособствовала в продвижении по карьерной лестнице.
Продолжение следует…
Источник: rus.ruvr.ru